Недоступным для вируса осталось лишь космическое пространство.

Ева шагала по дороге. Старое шоссе и впрямь было не в лучшем состоянии: асфальт вспучился и раскрошился, тут и там из него выпирали ростки и, кое-где, уже даже молодые деревца. Местами шоссе и вовсе исчезало под пока еще тоненьким, но уже поросшим травой слоем нанесенной почвы. Природа словно спешила избавиться от рубцов, напоминавших ей о тысячелетнем рабстве у человека.

Тем не менее, в ботинках идти было легко. По лесу Ева брела не спеша, вертя головой по сторонам, то прислушиваясь к пению птиц, то приседая на корточки возле муравейника, то прислоняясь спиной к дереву, запрокидывая голову и глядя, как высоко-высоко солнце пробивается сквозь частую листву кроны… Теперь же, на дороге, ею овладело боевое настроение (тем паче, что и шоссе шло чуть под уклон), и она лихо шагала вперед, не чувствуя усталости. Воздух на шоссе был, разумеется, таким же чистым, как в лесу; Ева уже успела привыкнуть к этому воздуху — поначалу-то ее удивляло, насколько он вкуснее стерильной искусственной атмосферы станции. Ей никогда не доводилось вдыхать удушливый смог больших городов — впрочем, кое-какое представление о нем она получила, когда училась водить броневик. Она еще раз представила себе, как тяжелая ревущая машина громыхала бы сейчас гусеницами по дороге, оставляя за собой сизый шлейф дизельного выхлопа, и брезгливо наморщила нос. А ведь когда-то машины катились по этой дороге сплошным потоком в обе стороны…

Вскоре она увидела первую из них. Съехавший с трассы автомобиль лежал вверх колесами в кювете слева. С шоссе не было видно, что находится в салоне, а Ева вовсе не желала на это смотреть и предпочла обойти машину подальше. Хотя и знала, по кадрам спутниковой съемки, что впереди ее ждут еще машины, и много…

Следующий автомобиль стоял на шоссе, в крайнем правом ряду. Должно быть, водитель остановился сам, чувствуя, что ему совсем плохо. А может, просто так совпало, что бензин кончился раньше, и машина не успела съехать с трассы… На этот раз Ева решила не оттягивать встречи с неминуемым и, подойдя вплотную, стерла пыль с лобового стекла.

То, что сидело внутри, когда-то было женщиной. Точнее — судя по вылинявшей короткой майке, на которой еще можно было различить патлатую физиономию какого-то рок-идола — молодой девушкой, может быть, не старше Евы. Пегие крашеные волосы пыльными лохмами свисали на кости плеч. Глазницы черепа прикрывали модные темные очки, чуть перекосившиеся, но все еще каким-то чудом державшиеся на скулах и мумифицированных остатках ушей. Пока Ева смотрела на это, из мертвого рта выполз большой серый паук; Еве вдруг ясно представилось, что внутри черепа, бывшего некогда вместилищем мозга, теперь все затянуто паутиной, и в этих пыльных сетях висят высохшие трупики насекомых… Ее передернуло от отвращения; она повернулась и хотела идти, но тут заметила, что лоток проигрывателя дисков на передней панели машины выдвинут. Еве стало любопытно, что за музыку слушала хозяйка машины перед смертью — может быть, как раз того патлатого? Она разбила рукояткой пистолета стекло («Осторожней с осколками, Ева!» — тут же подал голос Эппл), взяла диск, сдула с него пыль, вставила его обратно и нажала «воспроизведение». Оказалось, что за все эти годы аккумулятор машины не успел разрядиться до конца, и, хотя на панели зажегся предупредительный красный глазок, проигрыватель заработал.

Это была не музыка. Это была запись, продиктованная хозяйкой автомобиля.

«Если вы слышите это… значит, я уже мертва, — сказал девичий голос, некогда, вероятно, бывший приятным, но теперь в горле у говорившей что-то противно хрипело и хлюпало при каждом вздохе. — Но это значит и то, что вы живы. Значит, против этого… — тут говорившая употребила какое-то слово, бывшее, видимо, прилагательным или причастием, но неизвестное Еве ни на одном из пяти языков,

— … вируса все же нашли какое-то средство. („Грубая логическая ошибка“, — констатировала Ева. „Одно вовсе не следует из другого.“) Может быть… может быть, и Том еще жив, и его успеют спасти. Его зовут Томас Джереми Картер, он работает в госпитале святой Маргариты. Я так надеялась, что мы хотя бы в последнюю минуту будем вместе. Но я чувствую, что мне уже не доехать. Пожалуйста, передайте ему этот диск. Том… Том, я люблю тебя. (Некоторое время не было слышно ничего, кроме всхлипываний.) Прощай, милый.» Запись оборвалась.

«Как глупо, — фыркнула Ева. — Надеяться на то, что спасется работник госпиталя — да ведь они гибли в первую очередь! И неужели в свои последние минуты она не могла подумать ни о чем более важном, чем объяснение в любви мертвецу?»

Дорога сворачивала к югу, и сразу за поворотом девушка увидела множество машин. Это была гигантская пробка, растянувшаяся почти на милю. Не имея никакого желания продираться между ржавыми корпусами под взглядами бесчисленных черепов, Ева сошла с шоссе, перебралась через канаву и двинулась в обход. Это было правильное решение: если в хвосте пробки между машинами еще можно было протиснуться, то дальше начиналась сплошная металлическая каша. Задние в отчаянии таранили передних, сминали и утрамбовывали их, корпуса громоздились друг на друга, валились с обочин… У оказавшихся в этих машинах не было никаких шансов на спасение — зажатые другими автомобилями со всех сторон, они не могли открыть дверцы и выбраться. Впрочем, они в любом случае были обречены; даже если кто-то из них каким-то чудом избежал заражения прежде, для них все было кончено с того момента, когда они оказались в этой пробке, среди сотен больных и умирающих людей. И все же они продолжали отчаянно цепляться за жизнь, выбивая лобовые стекла, вылезая наружу через люки в крышах, если позволяла конструкция… Ева видела их полурассыпавшиеся скелеты на крышах, под колесами и рядом с дорогой, а об одного из них, засмотревшись на уродливое нагромождение автомобилей, даже споткнулась. Брезгливо посмотрев под ноги, она поняла, что этого убил не Z-вирус: в черепе зияла круглая дыра, которую вряд ли могло проделать что-либо, кроме пули. Ева пнула череп ботинком, и сплющенный комочек свинца, глухо звякнув, перекатился внутри.

Она вновь посмотрела вперед — туда, где, видимо, находился стрелявший — и увидела причину пробки. Дорогу перегораживали два тяжелых восьмиосных грузовика; оба они были изрешечены пулями, а один еще и полностью сожжен. Из кабины второго выглядывали ствол винтовки, костлявые плечи в форменной куртке шерифа и желтевший между плечами шейный позвонок; отвалившийся череп, очевидно, валялся где-то внизу. Слева и справа от дороги громоздились баррикады из мешков и ящиков. Жители города устроили заслон, пытаясь не пустить беженцев к себе. Глупцы, они не понимали, что вирус все равно проникнет к ним — с ветром, с водой, с мышами и кошками…

И действительно — апофеозом глупости стало зрелище, открывшееся Еве с другой стороны баррикады. Там была такая же пробка, только развернутая в обратном направлении! В то время как одни стремились любой ценой попасть в город, другие столь же отчаянно и безуспешно пытались из него выбраться…

Ева миновала оставшуюся справа от шоссе городскую свалку, выгоревшую дотла бензоколонку, врезавшуюся в столб машину «скорой помощи» и, наконец, подошла к дорожному щиту, возвещавшему:

Последнее число было перечеркнуто масляной краской, и этой же краской ниже написано новое — 8000. Его тоже перечеркнули струей из аэрозольного баллончика, заменив размашистыми каракулями — 3500. Это число было зачеркнуто фломастером; новое уточнение, записанное куда более мелкими цифрами, сообщало о 542 жителях. 93 — информировала совсем мелкая надпись, сделанная шариковой ручкой. 6 — лаконично извещала следующая, криво нацарапанная цифра. Свободного места в нижней части щита уже практически не оставалось, и все же кто-то, ведомый то ли безумием обреченного, то ли последней вспышкой висельного юмора, подвел логический итог, веществом, подозрительно похожим на кровь, выведя на щите финальную цифру — 0.