— Ты что к Муромскому не ровно дышишь? — спросил Сом.

— Дурак ты! — испугалась я. — Кому нужен этот ловелас и дамский угодник!

Я почувствовала, как щеки и уши становятся горячими. Черт! Почему я никак не могу разучиться краснеть?

— А вот Серовой нужен, — продолжал Сомов, наблюдая за моей реакцией.

— Мне все равно! — нервно фыркнула я и выдала себя этим с головой.

Кирилл подошел к нам и, глядя на толстяка, изрек своим бархатным басом:

— Слышали, географичка заболела?

— Нет, — проговорила я хрипло. — Значит, географии не будет?

Он глянул на меня искоса:

— Как ты догадалась? — комично удивился он и снова обратился к Сому:-Пойдем, покурим. Разговор есть.

И тут невесть откуда подскочила Линка Серова. Вот стерва!

— Ой, мальчишки! Можно и я с вами покурю? Только я сигареты забыла, угостишь? — прострекотала она и одарила, хитрая проныра, Кирюшу лучезарно-красной улыбой.

— Я вообще-то поесть хотел, но раз географии не будет… — собрался было встать Сомов, но Линка его перебила:

— Ну, как хочешь! Пойдем, Кирилл.

А Муромский и не сопротивлялся

А меня будто и не существовало вовсе. Как всегда, пустое место…

— Ты смотри, как Серова прицепилась к твоему Муромскому, — сказал Сомов, когда они вышли.

— Он не мой!

Я готова была разрыдаться и не могла этого скрывать. Чтобы толстяк не заметил моих красных глаз, я направилась к буфетной стойке и, скрепя обливающееся слезами сердце, купила еще три пирога.

— Мам, у нас скоро дискотека, прощание с десятым классом.

— Ну?

— Хочу купить себе что-нибудь новенькое. Знаешь, я видела тут недавно…

— Так купи.

— А деньги?

— У папы спроси.

Маман писала диссертацию, и ей, как всегда, было не до меня.

— Ну, положим, папа денег даст. А ты не хотела бы сходить со мной в магазин, помочь выбрать, посоветовать.

Я сказала это в совершенной уверенности в том, что мать откажется, и это позволило бы мне выбрать то, что понравиться самой. Так оно и случилось. Елена Сергеевна даже не удостоила меня ответом, махнув рукой.

Вопреки моим ожиданиям отец оказался необыкновенно щедрым. Я уже представляла себе тот невообразимо обалденный наряд, в котором я появлюсь на прощальном вечере, совершенно очарую Кирилла, и он, наконец-то, падет к моим ногам.

Я действительно полагала, что во многом лучше Линки и, уж конечно, гораздо красивее ее. Серова коротко стриглась, а у меня коса до пояса. Я была просто уверена в том, что парням должны нравиться девушки с длинными волосами. А еще у меня красивые глаза и тонкая талия, и изящные пальцы, и, в отличие от Линки, незапятнанная репутация. Нет, не могло того быть, чтоб такой умный парень влюбился в эту дурочку.

— Бети, ты уроки сделала? — прервала мать мои размышления у зеркала.

— Конечно, мам, — соврала я, зная, что она не станет проверять.

Какие уроки весной!?

— Как у тебя с английским?

— Нормально, мам.

Дежурные вопросы, дежурные ответы…Да мать уже и не слушала, разговаривала по телефону:

— Вам кого? Его нет. Вы его коллега? Да, да…Я передам. Всего доброго.

Мама положила трубку. Кажется, у нее был растерянный голос. На нее не похоже, странно. Но задумываться над этим было некогда. Надо было придумать такую прическу, чтоб сразить Муромского наповал. Волосы, как мне казалось, были моим главным достоинством. Я никогда их не красила, потому что не было необходимости. Многие девчонки хотели бы иметь такой цвет волос, рыжий с густым медным отливом, но такой краски просто не существовало.

Из прихожей снова послышалось:

— Ало. Это Валерий Алексеевич? Добрый вечер. Алексей Тимофеевич к вам не заходил? Нет? Ну, извините. До свидания.

Мать волновалась из-за того, что отец до сих пор не вернулся. Родители в последнее время стали часто ссориться. Я слушала по вечерам, как они недовольно бубнили в спальне. Иногда, когда я подходила к двери квартиры до меня доносились вопли матери. Она пронзительно кричала на отца, обвиняла его в чем-то. Но как только я начинала отпирать дверь, наступала тишина, и, войдя, я заставала предков в разных углах.

В последнее время такое стало происходить все чаще. Наверное, это беспокоило бы меня больше, если бы голова не была занята своими проблемами, любовными. Вот и сейчас я, не обращая внимания на беспокойство матери, ждала звонка от Ритки, девчонки, с которой сидела за одной партой и которой доверяла некоторый свои секреты. Я поручила ей узнать кое-что о Линке и Муромском. Она всегда все про всех знала и была предана мне, потому что регулярно списывала у меня английский.

Марго позвонила около полуночи.

— Бет, ты спишь? Разбудила?

А какая теперь разница? Ну говори скорей, что узнала, не томи! — так и хотелось сказать мне ей. В висках застучало от непонятного страха перед тем, что я должна была сейчас услышать, но в трубку я произнесла как можно более спокойным и безразличным голосом:

— Нет, не сплю. Как дела?

Бесполезно было надеяться, что эта стрекоза так мне все сразу и выложит. Она сначала расскажет обо всем, что делала днем и вечером, куда и с кем ходила, кто и что про нее сказал, как посмотрел и тому подобное. Только через двадцать минут назойливой болтовни я узнала следующее: Линка приглашала Кирилла к себе домой якобы за тем, чтоб помочь ей по алгебре, но на самом деле они трахались, и Линка теперь всем об этом рассказывает. В субботу они ходили в ночной клуб, в среду в ресторан. Линка хвалилась, будто Муромский объяснялся ей в любви и обещал, что после школы они будут поступать в один вуз.

Я сухо попрощалась с Риткой. Положила трубку. Этого следовало ожидать. И на что я надеялась? Ну хватит распускать нюни! Сама виновата! Надо было самой делать первый шаг. Но проклятая гордость! Теперь уже поздно…Только не реви… Но где там: слезы, как горный поток, не остановить.

Сидя на подоконнике, я всю ночь проплакала, но к утру постепенно успокоилась. Я внушила себе мысль, будто Серова сама бегает за Кириллом, а он лишь снисходительно принимает её назойливость. Пытаясь убедить себя в этом, я старательно вспоминала хоть что-нибудь, что помогло бы мне поверить. И действительно, кое-что вспомнила, а кое-что притянула за уши, но как бы то ни было новый луч солнца подарил мне новую надежду.

Через несколько дней на самом обычном скучном уроке алгебры случилось то, чего я никак не ожидала: пришла анонимная записка. Она была напечатана, и невозможно было догадаться, кто ее автор. Сложенная вчетверо бумажка, переданная с передней парты, будто ударила меня током. Женское чутье подсказало мне ее содержание, я почувствовала ее кончиками пальцев. Но развернула я ее только через несколько минут. Пусть тот, кто послал эту записку, видит, что я не слишком-то тороплюсь ее читать и вообще очень занята решением уравнения.

Но нетерпение и любопытство вскоре одержали верх над гордостью. Все еще записывая что-то в тетрадь, другой рукой я, как бы нехотя, медленно раскрыла послание и прочла следующее: "Беатриче. Ты самая красивая девчонка из всех, кого я знаю. Приходи сегодня в 19 часов в Городской парк. Я буду очень ждать". И никакой подписи.

Что стало твориться тогда в моей голове! Там словно пчелиный улей поселился. Мысли так и роились. А может быть это ОН? А вдруг нет? Что делать? Идти или не идти? А вдруг вместо него придет кто-то другой? Но кто, кто это может быть? Та-ак…

Я решила успокоиться и хорошенько подумать, потихоньку оглядывая своих одноклассников. Кто же? Я сразу исключила всех, кто сидел позади меня, записка ведь пришла спереди. Так. Сомов?

Вряд ли. Он бы и так подошел, церемонии не в его стиле. Москвин? Этот бесконечно влюблен в свою соседку по парте, еще с первого класса. Муромский…Как хотелось бы верить… Но ведь он с Линкой встречается… Были еще Громов, Злобин и Бурко. Но у этих на уме только футбол, соревнования и тренировки. Не до романов…И вдруг, о черт! Как же я сразу не догадалась!