Через неделю мне уже выть хотелось.

Я чувствовал, как эта консервная банка на меня давит. Чувствовал, как сверху на меня давит земля.

Жрали они всякое синтетическое дерьмо. Искусственный горох, фальшивое мясо, поддельных цыплят, эрзацкукурузу, дрожжевой хлеб. На вкус — вроде мела.

Вежливость? Блевать тянуло от того вранья и лицемерия, которое звалось у них приличиями. Здравствуйте, мистер Хрен. Доброе утро, миссис Жопа. Как там малышка Дженни? Как работа? Идете в четверг на собрание общины? И я уже мало-помалу начинал беситься.

Их жизнь — чистенькая, сладенькая, опрятненькая любого нормального парня запросто могла в гроб уложить. Ничего удивительного, что местные мужики разучились делать младенцев с яйцами вместо щелей.

В первые несколько дней все посматривали на меня так, будто я вот-вот лопну и заляпаю своим говном их белоснежные изгороди. Но мало-помалу привыкли. Лью сводил меня в местную лавку и снарядил парой каких-то детских комбинезончиков и рубахой, в которой тебя за милю видать. Мец, та сука драная, что назвала меня убийцей, все крутилась вокруг да около и наконец заявила, что хочет меня подстричь. Чтобы я смотрелся поприличнее. Только я срал на то место, куда она спать ложится. Тоже еще, мамаша.

— А в чем дело, дырка? — подколол я ее. — Твой хрыч тебе уже не вдувает?

Крыса вроде решила кулак себе в пасть засунуть. Отсос.

Не вышло. Я заржал как бешеный.

— Тогда лучше иди подрежь ему яйца. А с моим хайром все ништяк. — Баба молча рванула прочь. Будто у нее дизельный мотор в заднице.

Вот так все и шло. Я болтался как хвост в проруби, а они приходили меня кормить. Но свое молодое мясцо пока что держали подальше. Пока весь город не подготовится к моим будущим подвигам.

От такой тюряги у меня даже крыша поехала. Весь зажатый, я сидел в темноте под крыльцом пансиона. Потом прошло, я начал по-всякому выдрючиваться, рычал на всех. Потом посмурнел, затих и совсем отупел. Абзац.

Наконец я стал подумывать, как бы из этой консервной банки выбраться. И вспомнил пуделя, которого как-то скормил Клыку. Тот пудель как пить дать слинял из низухи. Через спускач он вылезти не мог. Значит, были еще какие-то пути.

Шататься по городу мне позволяли. Пока вел себя прилично и не выкидывал номеров. Да и легавый гроб все время торчал неподалеку.

И я нашел путь наружу. Проще простого. Он должен был быть. И я его нашел.

А когда выяснил, где хранится мое оружие, готов был намазывать лыжи. Почти готов.

Прошла еще неделя — и наконец Аарон, Лью и Айра пришли меня забрать. К тому времени я уже совсем охренел. Сидел на задней веранде пансиона — голый, с трубкой из кукурузного початка в зубах — и загорал. Только вот солнца не было. Говорю же — совсем охренел.

Делегация обошла пансион.

— Доброе утро, Вик, — поздоровался Лью. Сегодня старый козел притащился с тросточкой. Аарон широко мне улыбнулся. Примерно так обычно улыбаются большому черному быку, когда хотят примерить его палку к доброй корове. Айра одарил меня таким взглядом, что хоть прикуривай.

— Привет, Лью. Привет, Аарон. Привет, Айра.

Лью аж засветился от удовольствия. Погодите же, гниды!

— Ну как, сынок, готов повидаться со своей первой дамой?

— Всегда готов; — отозвался я и встал.

— Приятный аромат, не правда ли? — сказал Аарон.

Я вынул трубку изо рта и заулыбался.

— Просто восхитительно!

А сам эту хренотень даже не поджигал.

Они проводили меня до Кленовой улицы. Когда подошли к домишке с желтыми ставнями за белым частоколом, Лью сказал:

— Это дом Айры. А Стелла-Джейн его дочь.

— Ах, не может быть. — Я сделал большие глаза.

Айра, пидор, так и заиграл желваками.

Мы вошли в дом.

Стелла-Джейн сидела на канапе рядом со своей мамашей. Мамаша — вылитая Стелла-Джейн в старости. Жесткая, как мой бицепс.

— Здравствуйте, миссис Холмс, — пропел я и изобразил реверансик. Баба улыбнулась. Хоть и натянуто.

Стелла-Джейн сидела с прямой спиной, непорочно сдвинув ноги и положив руки на колени. В волосах — голубая лента.

Посмотрел сучке в лицо.

И внутри что-то екнуло.

— Привет, Стелла-Джейн.

Телка подняла глаза.

— Доброе утро, Вик.

Тут вся кодла вроде как почувствовала неловкость. Наконец Айра принялся ныть и скулить, чтобы мы удалились в спальню и закончили с этим противоестественным непотребством. А после они, мол, отправятся в церковь молить Всемилостивого Господа поразить их молнией в жопу или еще куда-нибудь.

Тогда я протянул руку, Стелла-Джейн не глядя ее взяла, и мы прошли дальше, в небольшую спаленку. Даже там телка не подняла головы.

— Ведь ты им не сказала? Да? — спросил я.

Она кивнула.

И вдруг мне расхотелось ее гасить. А захотелось обнять. Крепко-крепко. Я так и сделал. И она рыдала у меня на груди. Сжимала кулачки и молотила меня по спине. Наконец подняла глаза и залопотала:

— Ох, Вик, Вик… я так виновата, так виновата… я не хотела… так вышло… меня послали… я так испугалась… я люблю тебя… а теперь ты здесь… но ведь это совсем не так гадко… не как говорит папуля… правда?

Я обнимал ее, целовал, уверял, что все путем, а потом спросил, хочет она уйти вместе со мной. Она сказала — да, конечно, очень хочет. Тогда я сказал, что для этого надо будет сделать бо-бо ее папуле. Тут девчонка посмотрела на меня знакомым взглядом.

Вот тебе и воспитание. Да, не слишком Стелла-Джейн любила своего богобоязненного папашу.

Я спросил, есть тут у нее что-нибудь тяжелое. Подсвечник, к примеру. Или дубинка. Она сказала, нет. Тогда я обшарил всю спаленку и извлек из шкафчика пару папулиных носков. Потом отвинтил от спинок кровати большие латунные шары и сунул в носок. Взвесил на пробу. Ого! Самое то.

Стелла-Джейн уставилась на меня круглыми глазами.

— Ты что задумал?

— Хочешь отсюда выбраться?

Она кивнула.

— Тогда встань за дверью. Или нет. Погоди-ка. Есть мысль получше. Ложись на постель.

Легла.

— Вот умница, — похвалил я. — А теперь задери юбку и сними трусы. Ага. И ноги раскинь. — Она с диким ужасом на меня глянула. — Делай, — приказал я, — если и правда выбраться хочешь.