Потом мы еще разок перепихнулись. А потом она уже сама предложила. Я возражать не стал. Наконец мы легли бок-о-бок и стали болтать.

Она спросила меня про историю с Клыком, и я рассказал, как боевые псы сделались телепатами, как потеряли способность сами добывать себе пропитание, так что об этом пришлось заботиться шарагам и волкоходам, и как ловко псы вроде Клыка могли отыскивать телок парням вроде меня. На это она ничего не сказала.

Тогда я спросил ее, как вообще в низухе, как там жизнь.

— Там чудно. Но только немного скучно. Все так друг с другом вежливы. Городок совсем небольшой.

— А как называется?

— Топека. Это совсем рядом.

— Знаю. Вход в спускач всего в полумиле отсюда. Я раз туда ходил — так, просто посмотреть.

— А в низухе ты когда-нибудь бывал?

— Не-а. И что-то не очень хочется.

— Почему? Там чудно. Тебе понравится.

— Херня.

— Как грубо!

— Ага. Грубо. Я грубиян.

— Ну, не всегда.

Все это дело вдруг начало меня бесить.

— Слушай, ты, жопа, что с тобой такое? Я же тебя подстерег и скрутил! Засадил раз шесть! Чего это тебе вдруг так радостно? А? В чем дело? Ты даже не врубаешься, что тебя…

Она улыбалась.

— Ну и что? А мне нравится. Хочешь еще?

Я чуть не ошизел. Отодвинулся в сторону.

— Нет, у тебя точно не все в порядке. Не знаешь, как тут парни таких телок калечат? Тебя папа с мамой не предупреждали? “Не ходи туда, доченька, там тебе так вдуют! Там эти грязные, мохнатые, обосранные гопники!” В первый раз слышишь?

А Стелла-Джейн положила мне руку на ляжку и повела вверх — пальцы еле-еле касались кожи. У меня опять встал.

— Родители мне никогда такого не говорили, — сказала она. А потом потянула меня к себе, поцеловала… Что мне было делать? Снова ей вструмил.

Блин, и так час за часом. В конце концов Клык перевернулся на другой бок и проворчал;

— Мне надоело прикидываться, что я сплю. Я ранен. И хочу жрать.

Я сбросил с себя девчонку — в этот раз она сидела на мне верхом — и осмотрел пса. Доберманша чуть не отгрызла ему правое ухо. Под самой мордой — тоже рана.

И бок в крови. Вдобавок он насрал.

— Блин, Клык! — возмутился я. — Ты же насрал!

— Еб твою мать, Альберт! — рявкнул он. — Ты тоже не розовая клумба! — Я убрал руку.

— Можем мы выбраться? — спросил я у него.

Клык было навострился, но тут же покачал головой.

— Ни хрена не просечь. Видно, сверху здорово завалило. Надо выйти и разведать.

Немного побазарив, мы решили, что если здание сошло на говно и успело малость остыть, то урла уже навернйка там копается. Раз в бойлерную они не совались, значит, нас и впрямь хорошо засыпало. А может, здание еще не догорело. Тогда шарага по-прежнему дожидается, чтобы осмотреть пожарище.

— Думаешь, справишься? Тебе круто досталось.

— А что мне еще остается? Может, скажешь? — Клык что-то совсем посуровел. — Конечно, куда там! Все мозги себе протрахал! Поискать выход их уже не осталось. Что, не так?

Но я рассек, в чем тут дело. Просто Клык Стеллу-Джейн невзлюбил. Обойдя его, я отпер дверцу бойлерной. Открыться она не захотела. Тогда я уперся хребтом, поднатужился и стал давить.

То, что навалилось снаружи, сопротивлялось добрую минуту — а потом подалось и наконец с треском отломилось. Я распахнул дверцу и выглянул. Верхние этажи рухнули на подвал, но к тому времени от них уже оставалась зола да всякая мелочь. Все зверски дымилось. Я с трудом понял, что уже день.

Обжигая руки о кромку, я вылез наружу. Клык последовал за мной. И сразу попробовал сунуться в завалы. Бойлерную почти сплошь залило каким-то липким говном, которое накапало сверху. Было очень похоже на то, что урла быстренько тут все оглядела, решила, что мы поджарились, и свалила. Но я все равно хотел, чтобы Клык прочухал. Он и пошел было, только я решил сперва потолковать. Позвал его назад.

— Ну, чего еще?

Я пристально на него посмотрел.

— А вот чего. Хули ты говнишься?

— В смысле?

— Слушай, пес, ну чего ты жопу задираешь?

— Ясно чего. А ты чего с этой гнидой валандаешься?

— Подумаешь! Большое дело! Телки у меня и раньше бывали.

— Те так на шею не вешались. Смотри, Альберт, хлебнешь-ты с этой тварью соплей.

— Не долби мозги!

Клык ничего не ответил. Только зло на меня глянул и поплелся прочухивать. Я залез обратно и запер дверцу. А телка опять хотела. Но я сказал, что не тянет. Да, испортил мне Клык настроение. Совсем я растерялся. Никак не мог решить, кого из них послать на хрен.

Блин, она была такая хорошенькая!

Тут Стелла-Джейн вроде как надулась. Села, обхватив руками колени.

— Расскажи еще про низухи, — попросил я.

Поначалу она все дулась и много не болтала, но потом отошла и разговорилась. Я до хрена всякого узнал. Подумал, может, когда и пригодится.

На месте прежних Соединенных Штатов и Канады теперь всего лишь пара сотен низух. Отрыли их там, где были шахты, колодцы — короче, всякие дыры поглубже. Некоторые, особенно на западе, разместились в подземных пещерах. В глубину обычно от двух до пяти миль. Вообще низуха — она вроде большой системы шлюзов, которую поставили на попа. А народ тамошний — отборные козлы. Южные баптисты, фундаменталисты всякие. Сволочь буржуйская, у которой на уме только закон и порядок, а воли им бы век не видать. Вот они и вернулись к той жизни, что уже полтора века как накрылась. Взяли к себе разных ученых, какие еще оставались, заказали им сделать всю работу, все, что надо, изобресть — а потом выгнали нахрен. Не требовалось им никакого прогресса, никакого инакомыслия — и никого, кто мутит воду. Нахлебались они уже этой воды. И прикинули, что самое лучшее время было до Первой Мировой. Прикинули, что если смогут это время вернуть, то проживут себе тихо, мирно и счастливо. Вот, блин, козлы! Я бы в любой низухе мигом свихнулся!

Стелла-Джейн улыбнулась, прильнула ко мне — и на этот раз я не стал ее отталкивать. Она снова стала водить рукой, везде трогать, а потом спросила:

— Вик?

— Чего?

— А ты бывал влюблен?

— Чего-чего?

— Ну, влюблен. Любил ты когда-нибудь девушку?

— Ха! Зуб даю, нет!

— А ты вообще-то знаешь, что такое любовь?

— Ясное дело. Еще бы не знать.