Майгатов хотел зайти в секретку, но матрос стоял, как шкаф, неколебимо. Теперь вместо двери перед офицером была спина секретчика. Негодование чуть не заставило Майгатова нагрубить, но взгляд, упавший с затылка матроса на табличку на двери, охладил его. Фамилии помощника командира в списке допущенных в секретку, не было. Документ получить он мог, но только через окошко, а шагнуть за дверь - нет. Лишь Анфимов да замполит Кравчук, успевший за время существования инструкции превратиться в помповоспа, а теперь вот - всего лишь в помощника по работе с личным составом.

- Пропусти, - приказал Анфимов. - Под мою ответственность...

Секретчик шагнул в сторону с таким видом, словно присутствовал при ограблении собственной квартиры.

А Майгатов и входить-то не стал. Одного спокойного, скользящего с предмета на предмет взгляда было достаточно, чтобы понять: грабитель сюда не попал.

- Все на месте? - на всякий случай спросил он.

- Ага, - счастливо ответил секретчик, хотя счастлив он был, скорее всего, не от того, что ничего не украли, а от того, что Майгатов все-таки не вошел в комнату.

- А что у тебя в сейфе?

Секретчик вопросительно посмотрел на Анфимова и, удовлетворившись молчанием, отмолотил речитативом:

- Формуляр "Альбатроса", штаты, вахтенный и навигационный журналы, документы по...

- Журналы, - что-то из прошлого кольнуло Майгатова.

- Да. Вахтенный и навигационный.

- А мы их не сдали после похода? - обернулся к Анфимову.

- Понимаешь, Юр, - смутился Анфимов. - Если строго по инструкции, то сдавать их нужно в дивизионную секретку сразу, как они до конца, до последней страницы заполнены. Но никто их по одному не сдает. В конце года сразу все, скопом...

В своей короткой карьере помощника командира Майгатов с подобным ритуалом еще не сталкивался, хотя до этого во многих случаях убеждался, что здравый смысл часто бывает лучше тупого исполнения приказа.

- Посмотри, - попросил он моряка. - Из твоих личных вещей ничего не пропало?

- Я же сказал: нет, - удивился матрос.

Наверное, в его предыдущий ответ о том же по большей части входила как раз забота о личном, а не о корабельном.

Инцидент был исчерпан. Анфимов поспешил на причал, по делам ремонта, который уже, кажется, становился вечным на "Альбатросе", а Майгатов в задумчивости ушел в свою каюту.

К счастью, сосед-химик отсутствовал. Можно хоть немного побыть наедине со своими мыслями.

Он достал платок из кармана, положил на плексиглас стола и, отвернув уголки ткани, открыл взгляду обломок ключа и тампон. Вата ничего интересного из себя не представляла. Так, белый клочок с уже набившимися между ворсинок пылинками. Впрочем, были и белые пылинки. Майгатов подвинул ближе настольную лампу, щелкнул тумблером. Глаза смотрели и не могли поверить в удачу: пудра. На краю тампона белела женская пудра.

Рука сама выключила лампу. То ли резкий свет лампочки-сотки надоел, то ли при обычном освещении легче думалось...

Пудра - корабль - мужики. Откуда на "Альбатросе" дамы? Может, Татьяна заходила?

А ключ? Пальцы опять услужливо щелкнули тумблером. Ключ как ключ. Зубчики обточены аккуратно. Пройтись по пунктам "Металлоремонта"? Но такую работу вполне могли сделать и на любой плавмастерской Севастополя, и в любом цехе металлообработки. Откуда только он взял слепок? И тут Майгатова подбросило.

Вскочил с койки, пробежался к иллюминатору, жадно хватанул пахнущего йодом воздуха. Странные бывают ассоциации. Он подумал "слепок", а в голове повторно, искаженным эхом отозвалось "слеп". И он вдруг понял, что действительно слеп. Как он не мог понять простого: охотятся за вахтенным журналом "Альбатроса". Лишь его одного недоставало в отделении сейфа, с которого была сорвана пломба. Тот, кто его ищет, знал инструкции, но не знал о здравом смысле Анфимова. Значит, этот человек либо вообще не с флота, либо не знал о неисполнительности Анфимова.

Но - слепки? Нет, этот человек - из их экипажа. Чужой не мог сделать слепок.

Он не помнил, как ноги вынесли его на ют.

Разморенный на солнце Перепаденко, вахтенный старшина, при его виде попытался придать лицу бодрый вид, но Майгатов даже не обратил на это внимания. Мир для него сузился до размера пластиковой доски, на которой отмечались плюсиками находящиеся на борту офицеры и мичманы. У тех же, кого не было, резинка отбирала эти плюсы. Находящихся на "Альбатросе" оказалось очень мало. Из офицеров на борту - Кравчук, Клепинин и, конечно, Майгатов. Из мичманов - два новеньких моториста.

- А в течении часа-двух сходил-заходил кто-нибудь на борт? - спросил Перепаденко.

- А як жэ, - с удовольствием ответил тот. - Командыр зийшов...

- Это я знаю. А из офицеров, мичманов?

- З ахвицэрив?.. Ось вы прыйшлы та щэ той... химик туды-сюды разив сто бигав. З якоюсь отвэрткою...

- С чем?! - выпятил глаза Майгатов.

- З отвэрткою...

Оставив на юте Перепаденко, вернулся к своей каюте, постоял у двери в задумчивости и вдруг решительно шагнул влево, к Анфимову. Того в своей каюте не было, но на столе, под плексигласом, лежало то, что Майгатов мог взять и без него. Точнее, не взять, а запомнить: график схода офицеров и мичманов на берег, домой.

Взглядом он нашел четырнадцатое число и быстро скользнул вниз по красным (сход) и белым (несход) квадратикам напротив фамилий офицеров и мичманов. Получалось так, что в ночь ограбления дивизионной секретки на "Альбатросе" остались спать Анфимов, Кравчук, три мичмана... нет, тех двоих, что ковырялись сейчас в трюмах вместе с Клепининым, не было, и приписанный в списке снизу, как новый в экипаже,.. Силин.

9

Почему люди едят несколько раз в день? И много-много пьют? Нет, чтоб как у верблюда: набузовался воды на месяц - и никаких проблем.

И почему в первый год службы хочется есть еще чаще, чем обычно? Словно внутри тебя заводится некто, и все клянчит и клянчит еду.

Если бы не этот некто, сосущий желудок вечной пиявкой, он бы никогда не попал в неприятную историю. Он бы перетерпел, не поддался на искус.

- Дневальный?!

И вот еще: почему сильнее всего хочется есть ночью? Может, этот некто ведет ночной образ жизни?

- Дневальный?!

Кричат, что ли? Не услышал сквозь туман в башке, не услышал, но что-то ответить надо. Голос-то - офицерский.

- Так точно!

- Что: так точно? Я спрашиваю: ты - дневальный по кубрику?

- Я, - выставил из тени на свет бок со штык-ножом.

- А фамилия твоя?

- Матрос Голодный, - ответил нехотя, понимая, что ничего хорошего на флоте после выяснения фамилий не бывает.

- Все правильно. Тебя в секретку дивизиона вызывают.

Голодный еще чуть-чуть подался к свету и, наконец-то, увидел, что над люком в кубрик стоит лейтенант - дежурный по дивизиону "Альбатросов".

- Но я же - дневальный, - вяло посопротивлялся.

- Это - приказ. Буди сменщика. Пусть он заступит.

- Он только что сменился...

- Ничего. Еще постоит, чтоб служба раем не казалась...

Лейтенант был неумолим. Он не меньше матроса-первогодка боялся всего вокруг, но умел прятать свой страх за излишне уверенный вид и десяток флотских фраз, звучащих в его устах как-то смешно. Сейчас он боялся, что на него наорут за затяжку с выполнением приказа, и готов был сам бежать наверх к секретке вместо матроса, лишь бы никто потом не наказал.

- Ну, быстрее... Чего ты возишься?

- Все, уже отдаю штык-нож, - сунул его вместе с повязкой сонному, ничего не понимающему сменщику.

- Давай-давай. А то я тебя уже десять минут ищу...

Наверное, на плаху Голодный шел бы быстрее. Ноги стали тряпошными, вялыми. На какое-то время он успокоил себя тем, что вызывают его, может, и не за тем, о чем он думал, и ноги ожили, потвердели, но слишком короткой была радость. Вспомнились холодные глаза того капитан-лейтенанта, что вызывал его еще утром.

- Пил ночью? - зло спросил он, зачем-то показывая ему бумажку с треугольной печатью.