- Какое об...

- О суде чести младших офицеров!

- А я-то при чем? - и вдруг по лицу Анфимова понял, что очень даже при чем. - Суд чес...

- Да, чести, - прервал его Анфимов, сел и, глядя прямо в глаза Майгатову своими синими выцветшими каплями, нервно пояснил: - Бурыге принесли какую-то кинопленку, где ты дерешься с двумя мужчинами. И не просто дерешься, а избиваешь их. Все это, понимаешь ли, на территории дельфинария, секретного объекта... Один мужчина чуть не утонул. У второго два сломанных ребра, выбиты зубы. Это махровое хулиганство.

- Это самооборона.

Ответил так безразлично, так отстраненно ото всего, что с такой горячностью излагал Анфимов, что тот не на шутку испугался.

- Что с тобой происходит, Юра?

- Мне нужен отпуск. Очень-очень нужен отпуск.

- Если ты не явишься на суд чести, Бурыга из тебя фарш сделает! Это же увольнение по дискредитации, - с придыханием изумился Анфимов.

В те годы, когда он был старшим лейтенантом, на офицера, который хотел в таком звании уйти на гражданку, смотрели чуть ли не как на дезертира. Но то время исчезло, безвозвратно унеслось и, кажется, утащило с собой и подобное отношение к увольняющимся раньше срока.

- Зачем тебе это нужно?

- Силин здесь? - вдруг вспомнил о том, кто мог помочь. Хотя бы советом. А, может, почувствовал, что Силин - это и есть то светлое пятно, которое он так безуспешно ищет сегодня.

- Вы меня вдвоем в гроб вгоните! На гауптвахте твой Силин! Подрался в очереди за водкой с украинским морским пехотинцем. У них, видишь ли, так разговор о политике закончился! А комендатура, сам знаешь, украинская. Силина посадили, а морпеха отпустили...

Тьма, все объяла страшная тягучая тьма. Солнечное затмение навалилось на мир, но видит его лишь он один. А что сказал у трапа лейтенант? "Я буду голосовать за вас..." Вот в чем дело!

- А если собрание не проголосует за предложение Бурыги?

- Тогда... тогда он соберет аттестационную комиссию. А там одни его прихвостни. И точно протащит формулировку...

- Так какой все равно смысл оставаться?

Анфимов онемел от аргумента. И только теперь Майгатов заметил, что изменилось в нем после похода. Анфимов навсегда потерял улыбку, которая так освежала его маленькое сморщенное личико. То ли ослабли мышцы щек, то ли не стало у него сил держать удары, но потерял он ее и, кажется, навсегда. Еще жальче стало Анфимова и он бы, наверное, сдался под его напором, остался на суд чести, но снова вспомнился отчет, вспомнилась роспись и он даже не попросил, а потребовал:

- Дайте форматный лист.

Анфимов как-то враз постарел, сгорбился, положил поверх стола желтый, неизвестно какого года нарезки лист и вышел. Стало еще тягостнее. Словно теперь груз плохих новостей, который они удерживали вдвоем, лег на плечи одного Майгатова.

Он быстро, будто бы торопясь тоже выскочить из-под груза, выскочить из мучающей его каюты, написал рапорт на отпуск и вышел в коридор.

Анфимов большими глотками пил серый, невкусный компот в кают-компании.

- За час оформите, пока я соберусь? Поезд - в полночь.

Анфимов молча кивнул. Никакие слова уже ничего не решали.

- Товарищ старший лейтенант! - влез писклявый голос, пытающийся изобразить бас.

На том конце коридора стоял тот самый матрос-рассыльный, что был так поразительно похож на Абунина. Новости, как ни странно, он приносил хорошие, и Майгатов сразу напрягся, подался вперед.

- Что случилось?

- К вам девушка на КПП пришла.

Сверкнула вспышка, ярким светом залила мир. Затмение закончилось. Грязный, с подранным линолеумом коридор показался королевскими покоями, маленький невзрачный Анфимов - красивее голливудской кинозвезды, а матрос-рассыльный вообще стоял ангелом, готовым вот-вот распахнуть серебряные крылья.

Господи, неужели?! Неужели приехала Лена?! Неужели все могло так быстро измениться?

Он побежал так быстро, что испугавшийся в будке дежурный по дивизиону чуть не объявил боевую тревогу. Пролетел насквозь каменный склеп КПП, заставив вращаться вертушку со скоростью вертолетного винта. И... никого не увидел.

Стояли машины, ходили офицеры, мичманы, пацаны с дикими криками играли в футбол, но Лены не было.

- Товарищ старший лейтенант! - позвали его тонким голосочком.

Он резко обернулся, но от отчаяния не избавился. Перед ним стояла какая-то маленькая белобрысенькая девчоночка со смешным хвостиком схваченных в узелок волос.

- Вы меня узнали? Я - дежурная на междугородном переговорном пункте. Помните, вы от нас убегали?

- Как же - пункт... Вспомнил, - еле выжал он слова.

Над миром опять стягивались сумерки. Неужели до черноты? До полной черноты?

- Я вас запомнила. И долго искала, - она густо покраснела после этих слов. - Очень долго. Хорошо, что матрос, который тогда с вами был, сказал, что вы на малых кораблях служите. Я обошла всех: и катерников-торпедистов, и вспомогательный флот, и ракетные катера... А вот у вас, в Стрелецкой, мне сказали, что есть один старший лейтенант, похожий на вас. Ну вот и...

- И что? - так и не понял ничего Майгатов, и от этого еле сдерживал закипающий гнев.

- Помните, вы гнались за тем мужчиной? В очках. Так вот он вчера часов в восемнадцать приходил звонить еще раз. Знаете, это не положено... но я... я зафиксировала телефон, который он набирал. Это - в Москве. Вот он, - и раскрыла потную ладошку, на которой лежала аккуратно, в восемь раз сложенная страничка из ученической тетрадки в клеточку.

Майгатов не помнил как, но он ее поцеловал. Прямо в пахнущую цветами щеку.

Он никогда еще не получал таких дорогих подарков.

Глава третья

1

Он никогда не думал, что можно с таким нетерпением ждать плохих новостей. Наверное, точно так же в похоронном бюро с чисто профессиональной радостью ждут сообщения о чьей-то смерти.

Со временем привыкаешь ко всему. Может, и на плохие новости будешь реагировать холодно, по-деревянному. Сейчас еще не получалось. Чужая неприятность отчасти воспринималась как своя.

- Слушаю, - снял он телефонную трубку.

Могли звонить жена с работы, дочка из школы, теща с дачи, наконец, бывшие сослуживцы с работы, но что-то было в звонковой трели необычное, тревожное. И еще только снимая трубку, он уже знал, что услышит незнакомый голос.

- Капитан Иванов? - подрагивающие, ломаемые спецсредствами звуки.

- Капитан запаса Иванов.

- Нам все равно. Главное, чтоб Иванов...

Металлический, неживой голос помолчал, словно на уже произнесенное потратил столько сил, что не знал, хватит ли остальных на главное.

- У нас есть заказ.

- Слушаю внимательно.

- Это не телефонный разговор. Ждите нас в ноль девять ноль семь у памятника Пушкину.

От этого уже веяло романтикой. Начало следствия - на традиционном месте встречи влюбленных. Впрочем, там всегда многолюдно, и он понял логику мрачного металлического голоса.

- Как вы будете выглядеть? - спросил он его.

- Мы найдем вас сами. До встречи, - гудки уничтожили голос, и сразу стало легче дышать.

Он медленно положил трубку, словно боясь спугнуть

таинственного заказчика, и вздрогнул от неприятного воя за стеной.

В соседней квартире, ни с того ни с сего, вдруг завыла овчарка. В ее горьком заунывном плаче было что-то такое, насквозь пронизывающее душу, что он не выдержал, встал и ушел из кухни в зал.

Здесь вой слышался еле-еле, но и это раздражало. Он захлопнул дверь. Воображение слегка поиздевалось над ним, продлив вой даже здесь, в стерильной тишине, и медленно сдалось, очистив слух от неприятных звуков.

Ноль девять ноль семь. Какая-то чисто военная точность. Хотя что в этом удивительного? В стране действительно шла война - война за передел собственности, и те, кто хотел хоть что-то урвать на этом поле брани, должны были поступать так же, как поступают на любой войне - с соблюдением дисциплины, порядка внутри своей армии и с полным пренебрежением к любым законам и правилам вовне ее.