– Николай! - громко позвал Павел, и тот испуганно вздрогнул.

– Николай, ты выпил Машу?

– Ох, напугал ты меня, - ответил официант и сладко потянулся.

– Да, я. Извини, друг, не удержался. Очень хотелось есть.

Положение гостя, да еще спасенного от неминуемой смерти, не позволило Балабанову устроить скандал. Павел догадался, что Николай предоставил ему убежище только для того, чтобы попользоваться девушкой. Тем не менее он молчал. А официант, словно не чувствуя за собой вины, нес какую-то околесицу о дороговизне строительных материалов для ремонта трактира, об опасности, которой они так удачно избежали. О Маше он упомянул лишь вскользь, да и то с оскорбительным для Балабанова пренебрежением. Он сказал, что кровь у девушки жидкая и совершенно безвкусная.

Чтобы погасить в себе гнев, Павел поднялся по ступенькам к двери, отодвинул засов и выглянул наружу. На улице давно рассвело. Доски и щепки от стойки бара были раскиданы по всему залу, двери трактира начисто сорваны, и в дверном проеме виднелась часть городской площади. Вся она оказалась усыпана мертвыми телами вампиров, и у каждого из груди торчал длинный осиновый кол.

Неожиданно из-за тучи выглянуло солнце. Балабанов машинально прикрыл дверцу, оставив лишь маленькую щель. Через нее он наблюдал, как дневное светило расправляется с вампирами. Тела их задымились, и над мостовой медленно поплыл сизый туман. Под солнечными лучами вампиры таяли на глазах. По мере того, как тела их истончались, а дым растворялся в воздухе, торчащие из них колья медленно клонились к земле. И вскоре на площади остались только дотлевающие лохмотья да осиновые колы.

Балабанов впервые видел, как быстро вампиры испаряются на солнце, и с тоской подумал: «Разве же это бессмертие? Если бы не Николай, лежал бы я сейчас на площади вместе с этими бедолагами. Ладно, черт с ней, с Машей. Главное, я живой».

Через час небо снова заволокло толстым слоем облаков, и пошел мелкий осенний дождь. Павел не стал прощаться со своим спасителем. Он забрал чемоданы, в последний раз взглянул на мертвую девушку и выбрался наверх.

После побоища площадь более походила на выжженное поле. Дождь потушил дымящееся тряпье, от лохмотьев поднимались клубы пара. Балабанов представил, как выглядела ночная расправа, и ужаснулся. Чистокровные были физически сильнее обращенных, опытнее, и каждый владел многими видами рукопашного боя. «Они их закалывали как скот», - подумал Павел и с чемоданами потащился к лошади.

На полумертвую кобылу с разбитой телегой никто не позарился Она стояла чуть поодаль и объедала с куста последние пожухшие листья. Балабанов погрузил чемоданы на телегу, но сам не стал садиться. Он взял вожжи, стегнул лошадь и пошел рядом. Зола от сгоревшей одежды после дождя превратилась в черную грязь, которая хлюпала под ногами. Пуговицы потрескивали под обитыми железом колесами, словно орехи. Телега все время подпрыгивала на осиновых кольях, и все вместе это навязчиво лезло в глаза и уши, напоминая о ночной трагедии.

Не успел Павел пройти и двух десятков шагов, как со всех прилегающих улиц на площадь повалил народ. Это были те, кто благополучно избежал ужасной смерти. Выглядели они очень воинственно, но главное, их было так много, что Балабанов невольно поежился и подумал, что ничем хорошим это не кончится и надо незамедлительно записываться в поход.

Следы чудовищной бойни так возмутили вампиров, что все они тут же стали вооружаться осиновыми колами, которых здесь валялось не менее двух тысяч. В руках у многих откуда-то появились большие кухонные ножи, стилеты или мачете. Отовсюду раздавались призывы к народному восстанию, а народ все прибывал и прибывал. Скоро Павел понял, что с лошадью и телегой он ни за что не выберется из этой каши. Его уже закрутило в водоворот кровожадно настроенных вампиров, он перестал ориентироваться, куда следует ехать. Напуганная криками кобыла остановилась, и Балабанов забрался на телегу, потому что его все время грубо толкали и орали в самые уши: «Куда прешь с этой дохлятиной?!».

Павел хотел было бросить свою единственную движимость и попытаться выбраться из толпы хотя бы с одним чемоданом. Но пока он соображал, в какую сторону уходить, кто-то тронул его за плечо и ласково произнес:

– Товарищ, это хорошо, что вы со своим транспортом. Телега нам может очень пригодиться, - сказав это, незнакомец легко вспрыгнул на телегу, забрался на чемодан, и только после этого Балабанов смог разглядеть его.

Это оказался вчерашний оратор с рабочей бейсболкой в руке. Он тут же принялся энергично размахивать ею и закричал на всю площадь:

– Товарищи! Сегодня ночью коварный князь и его подлые апостолы показали свое настоящее лицо! Они безжалостно уничтожили сотни и сотни наших родных и близких, братьев и сестер!..

Проникновенная речь оратора слышна была во всех уголках площади. Везде, куда долетали его слова, установилась кладбищенская тишина. Все развернулись к телеге, и Павел, который сидел рядом с оратором, увидел сотни горящих глаз, в которых светилась ненависть к чистокровным. Балабанов даже ощутил, как внутри у него медленно разгорается классовое самосознание и необъяснимая любовь к собравшимся оборванцам. Это сильное чувство горячей волной прокатилось по всему телу и остановилось в желудке. Потрясенный Павел попытался соскочить с телеги, но, сдавленный со всех сторон митингующими, остался сидеть в ногах у оратора, который продолжал свою речь.

– Всем известно, что многие чистокровные имеют возраст от пятисот лет и выше, - проникновенным голосом продолжал он. - Поэтому они более восприимчивы к дневному свету и никогда не выходят днем из своих темных подвалов. И здесь мы имеем перед ними огромное преимущество, которым просто обязаны воспользоваться сегодня, потому что завтра может быть поздно!

Горящие взгляды собравшихся были устремлены на оратора, но Балабанову казалось, что все вампиры, по сути, его братья по крови, смотрят на него. Павел невольно распрямил плечи и сел немного повыше, чтобы его было видно тем, кто стоял далеко.

– Вперед, товарищи! - заканчивая речь, прокричал оратор и выкинул вперед руку с бейсболкой. - На штурм мэрии, где окопался наш общий враг!