- Есть! - чуть не сорвавшись с камня в воду, вдруг во все горло заорал Митька, поддев на крючок за губу зеленушку, и, подняв ее за нитку выше головы, подсказывал со своего камня Саньке.

Рыбешка покорно висела маленьким нежным ртом на большом грубом крючке, крошечная, насквозь зеленая, как листик акации.

- Почин есть! - с умилением глядя на нее, гордо говорил Митька.

- Зеленуха! - с пренебрежением сказал Санька и поморщился.-Их не едят. Выкинь ее.

- Главное - сделан почин! - продолжал торжествовать Митька. - Почин дороже денег!

- Брось ее, - сонливым, вялым голосом повторил Санька.

- Лучше дома кошкам отдам, - оправдывался Митька, бережно засовывая добычу дрожащей рукой к себе за пазуху.

Санька страдал. Это не он, не он сделал первый почин, не он!

Митька блаженствовал. Видя страдания несчастного товарища, он сказал:

- Мне на мелочь везет, а тебе зато на крупную повезет. Верно, Саня?

Тот неохотно пробурчал, уныло глядя куда-то вдаль:

- Я считаю, что мы еще вовсе без почина: зеленух ведь не едят.

- Так никогда не считают! На почин даже собак считают!

- Кто?.. - протянул с презрением Санька. -

Кто считает?

И он замолчал, долго еще сохраняя на лице выражение горькой усмешки. Он на своем веку лавливал такую рыбу, какую Митьке не увидать и во сне! Пудовую! А этот нечаянно поймал поганую несъедобную рыбешку с мизинец величиной и радуется. Ребенок!

Все остальные зеленушки после безуспешных поисков наживки, видно, решили, что той счастливице, которая попалась Митьке на крючок, просто удалось унести крабье мясо куда-то далеко в сторону. И когда они увидели на вторично наживленных крючках новые куски крабиков, то уже смело, толпой, кинулись к ним, не соблюдая никакой осторожности. Скоро в их рядах показались прожорливые, разной окраски - черные, рыжие, пятнистые, отвратительные на вид, непомерно пузатые морские собаки. Виляя влево и вправо подвижными хвостами, они подплывали к наживке на крючке и стремительно вырывали ее даже изо рта зе-ленух. Те ярились, но никак не могли ущипнуть скользкую, как резиновую, без чешуек, кожу собак. И так все время: над светлым песчаным дном держалась наплыву в ожидании добычи туча зеленушек, а ярусом ниже, на самом дне, сидели пожиравшие большую часть наживки вертлявые, нахальные собаки, больше похожие на ящериц, чем на рыб, только с плавниками вместо ножек.

Незаметные между камнями, притаившись по самым скрытым уголкам морского дна, сидели и выглядывали одним глазком уродливо-скуластые, толстые, как обрубки каната, золотисто-дымчатые бычки. Терпение их было беспредельно. Они часами глядели из надежной засады на вкусную наживку на крючках, на грузило, на подозрительную, уходящую вверх нитку, ждали… и не решались. И когда наконец один из них вышел из-под камня на открытое песчаное место, Санька первый заметил его, изменился в лице, но Митьке ничего не сказал. Митька минутой позже тоже увидел этого бычка и тоже решил о нем умолчать. И оба они, бледные, напряженные, путая дрожащими руками леску, забрасывали свои крючки в одно и то же место, туда, где сидел неподвижно, как мертвый, и думал свою бесконечную думу осторожный черноморский бычок. Этот не был так доверчив, как его простяга-собрат - азовский бычок, которого иногда можно руками брать.

- Ты на мое место не забрасывай! - закричал Санька. - Это моя колдобина!

- А ты море купил? - спросил Митька и, сердясь, готовый на все, действовал по-своему.

Каждый из них боялся, как бы другой раньше его не поймал бычка, и оба они, спеша закинуть, насаживали наживку неаккуратно, так, что пока бычок решался взяться, крючки были уже наголо очищены зе-ленухами и собаками.

- Есть! - вдруг заорал Митька диким голосом. - Быкало! Здоровый!

Санька окинул Митьку таким страдальческим взглядом, как будто ему предстояло сейчас умирать.

- Маленький, - равнодушно произнес он, хотя и не разглядел как следует бычка, какой он - большой или маленький.

Митька крепко сжимал в руке добычу.

- Пусть будет маленький, - ответил он. - Я хотя маленьких ловлю.

- Брось свою, - сказал он. - Я свою выбросил. Их не едят.

- Ничего, пусть хотя пока побудет, - ответил повеселевший Санька, укладывая рыбешку на дно своей жокейки, похожей на опрокинутое блюдечко, где уже блестели мелкие рыбьи чешуйки, насохшие от прошлых лет.

Ловилось плохо, только объедало наживку.

Они поймали еще одну зеленушку да пару крохотных серебряных ласкириков - круглых, плоских рыбок, похожих на двугривенные с глазами.

Наконец показался он, их заветная мечта, непременный герой их хвастливых бывалыцин, ночной хищник, большеголовый, глазастый, бровастый, весь в колючках, как еж, морской ерш.

В сущности, это была не рыба, а лишь непомерно громадный звериный рот с рыбьим хвостиком. Вспыхивая парой зеленых огней, темно-рыжий ерш опустился из коричневых зарослей на светлый песок и, где попало, не думая об опасности - сам для всех опасность, -г- лег. Едва он показался, рыбки, сколько их было, вздрогнули, как стальные пружинки, и разлетелись в разные стороны, и он остался на светлом, золотистом дне один, темнея нагоняющим на всех ужас зловещим комком. Рыбешки, бросив наживку и забившись в дальние углы, трепетали от страха, а собаки подкрадывались к ним сзади и нарочно пугали их, кидаясь на них по-ершиному. Скользкие, как черви, верткие, как змеи, собаки никого не боялись, даже ерша.

Ерш - ночная рыба - при дневном свете не видел наживки, к тому же она была слишком мелка, да и не пахла совсем: вкусные пахучие соки из нее успела высосать мелюзга. И видно было» что ерш не столько гнался за наживкой, сколько стремился захлопнуть в огромную пасть живую зеленушку.

Немного полежав и разуверившись в удаче, хищник, покачиваясь и задевая за камни, медленно удалился в бурые заросли. Гроза прошла, и на дне по-прежнему стало оживленно и весело. Рыбешка в огромном количестве снова налетела на наживку, опять стала трепать и по крошечкам быстро расхватывать ее. А более смелая выплывала по нитке вверх, на поверхность воды, и нетерпеливо искала новой порции. Рыболовы не успевали наживлять крючки.

- Не хочет браться! - с отчаянием простонал Санька, едва ерш скрылся в траве.

- Кто? - поспешно спросил Митька со своего камня, весь навострясь.

Санька понял, что проговорился, но было поздно. Пока он молчал, придумывая выход, Митька сказал:

- Ерш? Да? Я заметил, что от твоей наживки вся мелочь со страху разбежалась.

- Митя, а ты не будешь мне мешать ловить его? Все равно ведь рыбу пополам. А второго, которого увидим, будешь ловить ты. Под вечер от них отбою не будет. Значит: первый ерш мой, а второй твой?

Митька согласился.

Санька опустил крючок с наживкой прямо в бурую траву, к ершу, а мелюзга старалась оттащить крючок оттуда на безопасное место, трусливо дергая зубами за нитку издалека.

Санька, наблюдая за ершом, не дышал. А Митька, как на грех, надоедал ему своими вопросами:

- А здоровый?.. Сколько фунтов?.. Фунта два будет?.. Рубля три стоит?.. Та женщина возьмет… Она у мальчишек берет…

В темной чаще травы, пробираясь к наживке, хлобыстнула ерша хвостом какая-то рыбешка. Ерш ринулся за ней, чавкнул широкой пастью, но промахнулся и, выбросившись из травы, оказался опять на светлом песке. Рыбешки, все до одной, поджав хвосты, снова врассыпную стрельнули прочь.

- Тю! - разочарованно произнес Митька, увидев ерша. - Маленький. С палец.

- Это ой в воде таким показывается, - послышалось басовитое объяснение Саньки. - А вытащи его на сухое, двумя руками не обхватишь.

Ерш, пятясь задом, затискал половину своего туловища под первый подходящий камень и, чтобы скрыть всего себя, сильно замутил вокруг воду. На минуту он совершенно исчез в облаках поднятой со дна мути. Светлая муть оседала на его темную голову, спину, хвост и сравняла его по цвету с желтым песчаным дном. Такая маскировка помогала ершу ловить рыбешку.