— Объясните!

Слава тебе, Господи! Это уже кое-что.

— Мы можем сесть? Я еле стою на ногах. Вы все поймете, когда я объясню.

— Хорошо.

О небеса! Лорд заботливо придержал ее за локоть и помог усесться на диван. Не на стул, заметьте, на диван, только что подушку не подложил. Потом сам разлил по бокалам виски и уставился на нее своими стальными глазищами. Вероника набрала воздуха в грудь и начала.

— Я не знаю, что здесь происходило перед уходом Марго из дома в тот день. Все ли было нормально…

— А няня?

— Она работала первый день, она совсем не знала мальчика. По ее словам, когда она пришла сменить Марго, Джеки уже крепко спал, как обычно. А потом начал плакать. Не останавливаясь, несколько часов. Джон, вы должны понять… Джеки слишком маленький… Их связь с матерью была очень сильной и необычной… на взгляд взрослого человека. Он, разумеется, не знал, что с мамой, но наверняка что-то чувствовал. С тех пор — я ведь не зря сказала, что не расставалась с ним ни на минуту — он не может находиться без меня. Он должен все время меня видеть. Он чувствует себя в безопасности только рядом со мной. Незнакомцев он боится, не просто боится, а до смерти боится. До истерики, до судорог. Если меня нет рядом, он начинает плакать.

— И только-то? Но все дети плачут, капризничают… Наоборот, не надо их баловать.

— Это не капризы! Когда вы это услышите, то поймете. Это настоящий панический ужас. Это крик маленького зверька, попавшего в смертельную западню. Это невозможно вынести. О, я знаю, знаю, и простите меня, вам неприятно будет услышать то, что я скажу, но… Если он проснется и не увидит меня, если я исчезну из его жизни так же, как и его мама, он сойдет с ума. Подумайте и представьте, прошу вас, Джон! Что испытали вы, не увидев сына в своей кроватке, не зная о нем всё эти месяцы?! А вы ведь взрослый, сильный мужчина! Ну а Джеки — малыш! Однажды он уже проснулся в окружении незнакомцев, второго раза его маленький разум не вынесет.

— Однажды он не увидел своего отца.

— Он был мал, но вы правы, и это тоже. Видите, даже две страшные травмы. Сейчас, к тому же, он повзрослел и способен понять потерю.

— Бедный малыш. Господи!

Против воли Вероника почувствовала жалость. Большой, сильный человек в растерянности потирал лоб дрожащими пальцами. Каков бы ни был лорд Февершем, сына он любил.

— Джон… Если бы в тот момент вы оказались рядом, он бы к вам привык, он бы… но тогда рядом оказалась я. Я — это его укрытие. Его защита. Единственный человек, которому он доверяет. Послушайте меня, Джон. Мы взрослые, мы многое можем пережить и перетерпеть. Главное сейчас — Джеки. Его интересы, его здоровье. Я понятия не имею, что нам делать, но надо искать выход. Я умоляю вас, во имя вашего же сына, не наносите ему удар. Это слишком жестоко.

Джон устало улыбнулся.

— Вероника, не считайте меня чудовищем. Меня дети любят…

— Это не тот случай!

— … и я их очень люблю. Дети — самые лучшие люди на свете. Добрые, честные, прекрасные. А Джеки для меня — все. Вот увидите, через час он успокоится и забудет все свои страхи. Не волнуйтесь.

— Вы не понимаете! Он травмирован. Он болен. Вы ошибаетесь!

— Хватит! Это вы ошибаетесь! Теперь ваша очередь слушать. Джеки мой сын, и я его люблю. Об этом нечего больше говорить. Я приму во внимание то, что вы сказали, и дождусь утра, чтобы мы смогли с ним… познакомиться и снова стать друзьями. Разумеется, я останусь здесь, потому что не могу допустить, чтобы вы удрали с моим сыном у меня из-под носа.

— Я не собираюсь этого делать.

— Собираетесь, собираетесь! Вы страстная натура, Вероника, к тому же полны решимости любой ценой оградить от меня сына.

Вероника возмущенно фыркнула и саркастически бросила:

— Что ж, располагайтесь. Будьте моим гостем.

— Гостем? Между прочим, этот дом принадлежит мне. Так что это вы моя гостья. Утречком упакуйте вещи Джеки, приготовьте мне все бумаги Марго, а потом мы уедем отсюда навсегда.

Она смотрела на него сквозь завесу, слез.

— Вы не можете так… Я никогда не увижу его?

— Это не так далеко. Дартмур в нескольких часах езды. Места там безлюдные, но дороги вполне приличные. Вы сможете его навещать. В конце концов, вы его тетя, и в нашем доме всегда будете желанным гостем. Мама будет вам рада, я уверен. И что бы вы там ни говорили, ваши труды будут вознаграждены. С завтрашнего дня вы вернетесь к своей нормальной жизни, которой у вас наверняка не было последние пару месяцев.

Она молчала, тупо глядя мимо Джона. Слезы текли по щекам, но Вероника их не замечала.

Нос распухнет… Барашек мой… Проснуться в своей постели и ничего не услышать… Топота ножек… воркотни и смеха… он воркует, как голубь, только нежнее… козлик мой упрямый…

Зачем ей ее прежняя жизнь?! Зачнем ей свобода, если рядом нет Джеки?

— Вероника… Пожалуйста, не плачьте.

— Я не плачу.

— Я понимаю, вам тяжело. Вы привязались к нему за эти несколько недель.

— Привязалась… Глупое слово. Я вросла в него. Я не могу без него!

— Мы оба знаем, что он уедет со мной. Завтра утром.

— Нет!

— Да. Извините, но разговор окончен. Я хочу взглянуть на него еще раз, а потом заберу из машины вещи и найду, где тут можно поспать до утра хоть пару часов.

Она проводила его слепыми от слез глазами, не в силах больше спорить, убеждать, уговаривать…

Завтра ее жизнь закончится. Завтра солнце уйдет, останется глухая тьма и тоска. А где-то будет биться и метаться в слепом ужасе маленький мальчик, будет плакать и забиваться в темные углы, будет стонать, и судороги станут сотрясать маленькое тельце.

Эта картина так живо предстала перед ней, что Вероника громко и отчаянно всхлипнула.

Она не может сдаться, не может! Джеки ей дороже жизни, дороже души, дороже всего, что может быть дорого в принципе. Она просто не выживет без него, особенно зная, как он страдает.

Один, испуганный зверек, один среди чужих и страшных людей, один среди холодных стен мрачного замка.

Дался ей этот замок, честное слово!

Джон Леконсфилд блаженно вытянулся под покрывалом, повернулся на правый бок и с обожанием стал рассматривать личико спящего малыша. Он постелил себе в детской, принял душ и вот теперь наслаждался зрелищем сна своего обожаемого сына.

Малышу нужна его любовь, ничего больше, а уж этого у Джона Леконсфилда в избытке. Все, что он не смог дать Джеки за эти страшные четырнадцать месяцев, он сполна вернет ему, дайте только срок.

И не будет никаких проблем, синеглазая. Какие могут быть проблемы рядом с родным отцом!

Эта Вероника… она просто не знает, как обращаться с детьми, вот и все. Жила себе спокойно без семьи, без собственных детей и вдруг получила на свою голову целый мешок забот. Нет, она молодец, заботилась о малыше, это видно, любит его, но опыта у нее маловато.

Завтра она увидит мастер-класс суперпапы Джона! Джеки признает его за несколько минут.

— Увидимся утром, сынок!

Он закрыл глаза и замер со счастливой улыбкой на губах. Начинается новая жизнь. Удивительно, еще рано утром он чувствовал свинцовую усталость во всем теле, не слышал пения птиц, не видел красоты окружающего мира, а сейчас, после долгого, нервного, выматывающего дня он полон сил и бодрости. Даже спать не хочется.

Его женщины полюбят Джеки. Мама — мама и не переставала его обожать, свято веря, что малыш жив и здоров, а Кэролайн… она все поймет и полюбит. Не может не полюбить.

То ли жара была виновата, то ли нервное возбуждение, но спать Джон не мог. Он ворочался и так, и этак, но сон не шел.

Вдобавок перед ним стояло личико Вероники. Фиолетовые глаза, полные слез. Закушенные губки. Отчаяние во взгляде.

И в этот самый миг в комнате раздался тихий шорох. Джон резко сел. Вероника шла по комнате, но он не произнес ни слова — что-то в ее движениях остановило его.