- Свадебные подарки не отбирают, - заявила она, вертя перстень на пальце.

Во время этого долгого разговора Захир неожиданно почувствовал себя гораздо лучше. Его догадка подтверждалась: перстень действительно каким-то образом восстанавливал его жизненные силы. Он снял квартиру рядом с домом Алисы, черпая необходимую энергию на расстоянии. А в особо тяжелые дни следовал за бывшей женой по пятам, также восполняя утраченную бодрость духа. Но вечно так продолжаться не могло. Он предлагал ей продать шкатулку с перстнем, обменять её на что угодно - все впустую. Алиса, к этому времени успевшая опять выйти замуж и развестись, вцепилась в неё намертво. Захир даже подумывал выкрасть её, но никак не мог решиться на столь рискованный шаг. Узнав, что Алиса отправляется в круиз, Мезари тоже приобрел билет на "Коломбину". Он догадывался, что бывшая супруга возьмет талисман с собой. И у него созрел план действий.

6

В программе культурных мероприятий выступление цыганского ансамбля намечалось на третий день плавания, но оно не состоялось, о чем старпом Кукин заблаговременно известил пассажиров. Правда, он не назвал подлинных причин, дабы не вызывать излишних волнений. А дело тут заключалось вот в чем: ромалы, в количестве шести человек, обслуживали каждый рейс "Коломбины", а после завершения навигации возвращались в свой табор, осевший под Москвой. Во время круиза они пользовались неизменным успехом. Отделанный под старину пароход, величавые берега Волги, зажигательные и печальные песни - все это производило неизгладимое впечатление на пассажиров: им хотелось грохнуть об пол хрустальный бокал, прикурить от крупной банкноты, упасть мордой в салат со шпинатом или пуститься в пляс. Многие так и поступали. А сколько было переломано гитар, сколько пропето "Величальных"!.. Какие роковые страсти разыгрывались на пароходе из-за молодой черноокой цыганки Глаши, обольстительной колдуньи, которую строго оберегали отец, мать, муж и два брата!

Нынешний рейс "Коломбины" предполагал то же самое. Три скромные каютки ромал размещались по соседству с матросским кубриком, под нижней палубой. Каюты соединялись между собой внутренними дверьми, что было очень удобно для привыкших к совместной жизни цыган. Братья спали в одной комнате, отец с матерью - во второй, Глаша с мужем - в третьей. Во время посадки на пароход, когда на пристани скопилось довольно много пассажиров и провожающих, младший из братьев не удержался и ловко умыкнул черную дорожную сумочку, засунув её под малиновую рубаху. Кто был владельцем несессера - так и осталось для него неизвестным. Поднимаясь по трапу, цыганенок споткнулся о чью-то ногу и сильно ударился пузом о поручни. В несессере раздался хруст, словно там треснула стеклянная банка. Но для всех, ставших с этого момента заложниками "Коломбины", было бы лучше, если бы то оказались цыганские ребра. Ни одна живая душа ещё не могла представить, что означал для будущего развития событий сей малозначительный на первый взгляд эпизод.

Закрывшись в матросском гальюне, цыганенок вытащил из-под рубахи кожаную сумочку, расстегнул "молнию". Внутри лежало всего-навсего несколько небольших пробирок с бесцветной жидкостью. Одна из пробирок лопнула, и её содержимое пропитало подкладку несессера. Разочарованный воришка втянул носом воздух: жидкость пахла больницей. Доктора и лекарства в представлении цыганенка относились к разряду бесполезных существ и вещей, поэтому он с чистой совестью спустил все стекляшки в гальюн, а несессер выбросил в открытый иллюминатор. Таким образом, воды Москвы-реки поглотили один из самых опасных вирусов, который должен был проявить себя через несколько дней...

Что же касается цыганенка, то он вернулся к своей родне, слопал вместе со всеми запоздалый ужин и завалился спать. В данной ситуации это уже не играло никакой роли. Даже если бы он немедленно попал к грамотному врачу, все равно было бы поздно. Он имел непосредственный контакт с жидкостью, а это означало, что вирус проник в его организм не только воздушным путем, но и через кожу, начав стремительно поражать иммунную систему, и прежде всего - кровь. Болезнь, которой ещё не было придумано красочного названия, но по некоторым симптомам схожая с холерой, нашла в теле цыганенка достаточно удобную и питательную среду.

На следующее утро он проснулся с сильной головной болью, суставы ломило, перед глазами расплывались красные круги, а в горле так пересохло, словно он целые сутки скитался по знойной пустыне. Мать сварила целебный настой из трав, и на некоторое время цыганенку полегчало. Отец заставил его выпить полстакана водки с медом и перцем, после чего сын уснул. Жар отступил. К вечеру он поднялся и уже довольно резво бегал по нижней палубе, но ночью болезнь проявила себя с новой силой. Он метался по кровати, пытаясь подняться, и возле него постоянно дежурили то мать, то Глаша. Глаза цыганенка неестественно блестели, родню он не узнавал и весь следующий день почти не приходил в сознание. Отец не решался обратиться к судовому врачу, веря больше своим цыганским снадобьям и средствам. Конский настой, отвары из сушеных кореньев и листьев, прикладывание сырого мяса к телу цыганенка ничего не помогало. Наступало лишь временное, минутное облегчение. Более того, на третьи сутки плавания странная болезнь перекинулась на второго сына.

7

Глодать сухари, запивая их теплой водой из найденной на палубе бутылки, было уже невмоготу. Костяная Нога потерял счет времени: что сейчас - день, вечер? На самом деле приближалась полночь, а пароход подходил к пристани в Рыбинске. Большинство пассажиров спали, но кое-кто ещё сидел в баре, а кое-кто прогуливался по верхней палубе, где для желающих поглядеть на иные миры был установлен телескоп. Однако бомжа не волновали ни далекие звезды, ни близкие, шуршащие где-то под ногами крысы. Его одолевал город. Запалив фитилек в свечке и задымив окурком, он в который раз осмотрел крепко сколоченные ящики, на две трети заполнившие трюм. На всех была проставлена типографской краской надпись: "Гуманитарная помощь". Землячок матрос, спустивший его в нутро парохода, предупреждал Костяную Ногу, чтобы тот даже не думал совать нос в ящики. Иначе он сам привяжет ему на шею кусок якорной цепи и отправит на дно. Воровать на судне могли только члены команды, но и им было строго-настрого заказано даже близко подходить к грузу. Все работы по его транспортировке в Москве, а также в порту прибытия осуществляли телохранители Лукомского. Кроме того, трюм был тщательно задраен и опечатан, а попасть в него можно было только через вентиляционную трубу, но при этом смельчак рисковал угодить под лопасти мощного вентилятора, который, правда, время от времени отключали.

Сейчас, глядя на ящики, бомж испытывал огромное искушение. "Гуманитарная помощь" - это не только тряпки, но и жратва. А может быть, даже и выпивка. Проклятые буржуины могли запихать туда что угодно, вплоть до собачьего дерьма. Не выдержав, Костяная Нога подобрал с пола какую-то железяку и стал вскрывать один из ящиков. Появилась промасленная бумага, в которую было завернуто что-то твердое. Сорвав обертку, бомж обнаружил ручной пулемет и в полном изумлении опустился вместе с ним на пол. "Эге-ге! - подумал он, приходя в себя. - Так вот какие тут консервы!" Открыв на всякий случай второй ящик, он нашел там аккуратно упакованные гранаты, также, увы, несъедобные. Уложив все на место и прибив доски, Костяная Нога полез в вентиляционную шахту, надеясь поживиться чем-либо на палубе.

Второв настроил подслушивающее устройство на каюту кинорежиссера, рассказавшего пару часов назад про замысел своего странного сценария, в котором, конечно, ощущалось какое-то безумие, но была и какая-то реальность нынешней жизни, какое-то предчувствие, предвидение.

Послышались шаги - Микитчик расхаживал по каюте. Затем скрипнул стул, зашуршала бумага. Очевидно, режиссер сел работать над своим опусом. Глупо подслушивать человека, который находится в полном одиночестве. Второв уже собирался переключиться, как неожиданно раздался незнакомый голос: