— Мистер Рейд поощряет наш интерес к Египту, — сказала я ей. — И Джереми в любое время может взять мою книгу, если ему это нравится.

Я взглянула на мальчика и увидела, что он следит за мной напряженно и с любопытством. Он проигнорировал мисс Гарт и обратился ко мне.

— Вы мне позволите когда-нибудь играть с вашей каруселью? — спросил он. — Селина только о ней и говорит. Она говорит, что вы не позволяете ей трогать ее.

— Возможно, я позволю тебе поиграть с ней когда-нибудь, — ответила я и улыбнулась ему.

Оказавшись снова в своей комнате, я почувствовала беспокойство и волнение. Слова Джереми о голове Озириса отозвались во мне уже знакомым ознобом. Меня пугало, что он связывал эту скульптуру со своей судьбой. А своими словами: «Мой отец сейчас тоже у Озириса», — он затронул что-то еще более глубокое и грозное.

Было уже поздно снова разжигать огонь в камине, и я быстро приготовилась лечь в постель. И все же после того, как я заплела волосы в косички и надела теплое ночное фланелевое платье с пуховым простеганным верхом и воротником, напоминавшее мне об усердных и терпеливых пальцах моей матери, я присела на край кровати, совершенно запутавшись в мыслях.

Очень обнадеживало, раздумывала я, что Джереми проявил интерес к книге о Египте и карусели. Вероятно, это можно будет использовать, чтобы развить его интерес в дальнейшем, даже если его понятия об Озирисе завели его на странную дорогу. Если только я смогу уговорить мистера Рейда рассказывать мальчику, как и раньше, о Египте и о работе там, то, может быть, его собственная заинтересованность в этом поможет преодолеть апатию Джереми.

Мысль о дяде Джереми дала моим размышлениям другое направление. Если Лесли Рейд все еще продолжала любить своего первого супруга, как сказал Эндрю, то кто же может поставить в вину Брэндану, что он ищет утешение в другом месте? Как он должен себя чувствовать, если его брат смог завоевать сердце Лесли, а он этого так и не добился? Начинала вырисовываться картина отношений между Брэнданом и его братом. Из двух братьев Дуайт был более одаренным, красивым, молодым и преуспевающим. Или, по крайней мере, так все говорили. По правде говоря, мне было трудно представить, что Брэндан может проиграть при сравнении с кем-либо из мужчин. И все же казалось, что Дуайт во всем стоял на пути своего старшего брата. Его обожал отец, которого Брэндан так преданно любил. Его политическая карьера была безоблачна, и к моменту смерти его яркая звезда еще только всходила. Он женился на красавице Лесли, которая любила его и поныне.

Все это мне было ясно. Однако я не могла понять, как это всего через год после смерти Дуайта его безутешная любящая вдова вышла замуж за его брата, которого не любила? Чем больше я размышляла, тем больше запутывалась. Где-то, конечно, был ключ к разгадке, но я пока еще не отыскала его. Вполне вероятно, что кто-то прилагал усилия, чтобы держать его подальше от моих рук. Может быть, сам Брэндан?

Холод нетопленой комнаты наконец пробрался в мои размышления, я погасила газовый фонарь и забралась под одеяло, натянув его на себя до самого носа. Но теперь, лежа в постели и стараясь заснуть, я услышала завывания ветра. Я не заметила, когда он поднялся, а сейчас он стучал ветвями аиланта по оконной раме и хлопал незакрытыми ставнями какого-то окна в доме. Какую дикую пляску он, наверно, затеял на площади Вашингтона, кружась среди деревьев и пролетая по простору площади.

В моем воображении ветер вдруг предстал темной фигурой в капюшоне, с бровями, разметанными бурей. Резкими порывами срывал он последние сухие листы с деревьев, набрасывал на нас покрывало зимы задолго до времени ее законного прихода. В моем воображении, отрешенном от реальности, фигура в капюшоне вдруг легко менялась и становилась Брэнданом Рейдом. Весь он был как буря и как резкий ветер, сеющий уныние и мрачность вокруг, оставляя слишком мало тепла или покоя. И все же… все же…

Вероятно, я уже грезила, ибо скорее всего прошло какое-то время, как вдруг я очнулась от своего беспокойного сна. Ветер как бы затаил дыхание, но само затишье разбудило меня, и я лежала и вслушивалась в неожиданную тишину. Мне показалось, что я слышу скрип ступенек под ногами. «Может быть, Гарт не спит?» — удивилась я. Совершенно невероятно, чтобы в этот час на третьем этаже могли оказаться мистер Рейд или мать Джереми. Снова раздался скрип ступеньки, и, беспокоясь о Джереми, я решила это выяснить.

Соскользнув из кровати, я накинула поверх ночного платья голубой фланелевый капот и зажгла свечу. Затем открыла дверь и вышла в холл. Газовые фонари везде были погашены на ночь, и тени от свечи колебались и плясали по стенам при каждом порыве холодных сквозняков. Темный холодный ветер перескакивал через крышу, протискивался в каждую щель и дышал холодом вдоль всего холла. Дверь комнаты Джереми была раскрыта настежь, и, заглянув в комнату, я увидела, что его кровать пуста.

У меня не возникло и сомнения в цели его путешествия, и я кинулась вниз по лестнице, заслоняя свечу от сквозняка и надеясь, что ее слабый огонек не предаст меня в эту ветреную ночь. Из-под двери библиотеки виднелась полоска света, и я догадалась, что Брэндан Рейд засиделся за работой допоздна.

Дверь комнаты Дуайта Рейда была закрыта, но ручка под моими пальцами повернулась, и я тихо вошла в комнату. Тяжелые портьеры на окнах, закрытых снаружи ставнями, заглушали дикие завывания ветра, и комнату наполняли только рыдания мальчика, лежавшего на кровати. Свеча в моих руках стала гореть ровно, и тени успокоились. Джереми лежал ничком, зарыв лицо в постель, и горестно рыдал. Я не дотронулась до него, а только встала рядом.

— Джереми, я здесь, — прошептала я. — Выплачь все, я подожду, пока тебе станет лучше.

Испуганно повернув голову и посмотрев на меня, он снова уткнулся лицом и уже больше не обращал на меня внимания, плача так горестно и безутешно, что мое сердце разрывалось на части. Поставив свечу на высокое бюро, я села в кресло и стала ждать. Но рыдания мальчика становились все сильнее, и я стала раздумывать, не лучше ли мне постараться успокоить его.

Вдалеке открылась дверь библиотеки, и я поняла, что Брэндан Рейд услышал рыдания. Было слышно, как он твердым шагом направился через холл к комнате. Поднявшись с места, я встала лицом к двери и увидела, как он появился: внушительная, темная, статная фигура в халате цвета бургундского вина, с отсветом свечи на густых волосах.

Я приложила палец к губам и быстро подошла к нему. Он преградил мне путь, стоя в дверях, как однажды сделал, когда я увидела его впервые. Но на этот раз я не заботилась ни о каких церемониях. Я положила руку на гладкую атласную поверхность отделки халата на его груди и вытолкнула его обратно в холл совершенно недвусмысленно.

Он был явно недоволен, и его темные брови нахмурились.

— В чем дело? — спросил он. — Как Джереми попал в эту комнату?

— Постарайтесь, чтобы он не услышал вас, — умоляюще попросила я. — Ему надо выплакаться, совсем так, как надо было сегодня убежать. Если он выплачет все, что у него накопилось, возможно, он будет спокойнее и счастливее.

Я почувствовала, что в Брэндане Рейде нарастает раздражение, словно всего случившегося за этот день было уже предостаточно для него и он вот-вот взорвется.

— Ему слишком много потакали, — с гневом сказал он. — Мальчика надо остановить немедленно.

Он снова двинулся к комнате Дуайта, но в этот момент открылась дверь комнаты Лесли, и она вышла в холл. Ее рыжие волосы в мягком беспорядке спадали на плечи, перехваченное в талии кружевное шелковое платье приоткрывало полную грудь, янтарные глаза были широко открыты и тревожны. Двумя руками она держала высокий медный подсвечник, который я видела раньше возле камина в ее комнате, и пламя его свечи плясало и колыхалось от сквозняков в холле.

— Что такое?! — вскрикнула она. — Что произошло? На мгновение взор мужа остановился на ее трепещущей красоте, но, как мне показалось, с холодным осуждением.