Но ее слова запоздали. Барби уже приоткрыла дверь:

– Она – это ты! Что ты сделала с… Нет! Не прикасайся ко мне!

Барби сунула руку в охапку одежды, которую прижимала к груди. Бах на мгновение замерла, ожидая увидеть нож. Воспользовавшись этой паузой, барби быстро выскользнула в коридор и захлопнула за собой дверь.

Когда Анна-Луиза выглянула из комнаты, женщина уже исчезла.

Бах постоянно напоминала себе, что она здесь не для того, чтобы отыскать других потенциальных жертв – а ее гостья наверняка одна из них, – а чтобы поймать убийцу.

Приходившая к ней барби была извращенкой – исходя из единственного определения этого порока, имеющего смысл среди стандартистов. И она, и наверняка другие убитые барби изобрели себе фетиш – индивидуальность. Когда Бах это поняла, то ее первой мыслью стало удивление – почему они попросту не покинули общину и не стали вести себя так, как им хочется? Но почему тогда христианин ищет проститутку? Ради вкуса греха. А в большом мире то, чем занимались эти барби, практически никого не волновало. Здесь же это считалось наихудшим, а потому и самым сладким грехом.

Дверь снова распахнулась. Вошла женщина. Растрепанная, она тяжело дышала.

– Мы вернулись, – сказала она. – И мы очень сожалеем, что поддались панике. Сможете ли вы простить нас?

Она направилась к Анне-Луизе, разведя руки. Выглядела она настолько уязвимой и жалкой, что Бах очень удивилась, получив удар кулаком в скулу.

Удар отшвырнул ее к стене. Через секунду она уже лежала на полу. Колени женщины упирались ей в грудь, а нечто острое и холодное касалось горла. Бах очень осторожно сглотнула и промолчала. Горло невыносимо чесалось.

– Она мертва, – сказала барби. – И ты следующая, – Но в выражении ее лица появилось нечто такое, чего Бах не поняла. Барби протерла глаза и прищурилась, вглядываясь в нее.

– Послушайте, я не та, за кого вы меня принимаете. И если вы меня убьете, то навлечете на своих сестер гораздо больше проблем, чем сможете вообразить.

Барби помедлила, потом грубо засунула руку ей в промежность. Ее глаза распахнулись, когда она нащупала гениталии, однако нож не шелохнулся. Бах поняла, что говорить ей следует быстро, и главное, не ошибиться.

– Теперь вы знаете, кто я. – Ответа Бах не дождалась. – Политическое давление нарастает. Вся ваша колония может быть уничтожена, если вас сочтут угрозой для остальных.

– Если этого не избежать, то мы смиримся, – ответила барби. – Чистота важнее всего. Если мы и умрем, то умрем чистыми. Богохульники должны быть убиты.

– Меня это больше не волнует, – заявила Бах и наконец-то заметила в глазах барби намек на интерес. – У меня тоже есть принципы. Возможно, я не отношусь к ним столь же фанатично, как вы к своим. Но они для меня важны. И один из моих принципов гласит: виновный должен предстать перед правосудием.

– У вас есть виновный. Судите ее. Казните. Она возражать не станет.

– Виновна не она. А вы.

– Так арестуйте меня, – улыбнулась женщина.

– Я не могу вас арестовать, и это очевидно. Даже если вы меня не убьете, то, стоит вам выйти в коридор, и я уже не смогу вас найти. Поэтому я завершаю расследование. Кончился отведенный срок. А это был мой последний шанс. Похоже, у меня ничего не вышло.

– Вряд ли у вас что-либо вышло, даже если бы хватило времени. Но зачем нам оставлять вас в живых?

– Потому что мы можем помочь друг другу. – Давление на горло слегка ослабло, и Бах ухитрилась сглотнуть. – Вы не хотите меня убивать, потому что это может погубить вашу общину. А я… мне нужно выйти из этой ситуации, сохранив хоть немного самоуважения. И я готова принять ваше определение морали, я позволю вам вершить собственный закон. Возможно, вы даже правы. И вы действительно одно существо. Но я не могу допустить, чтобы ту женщину судили, потому что я знаю – она никого не убивала.

Нож больше не касался ее шеи, но барби держала его так, что могла вонзить в горло при малейшем движении жертвы.

– А если мы сохраним вам жизнь? Как вы выберетесь из такой ситуации? И как освободите пленницу?

– Вы лишь скажите, где найти тело женщины, которую только что убили. А об остальном я позабочусь.

Полицейская бригада и медики уехали, и Энитаун снова начал успокаиваться. Бах сидела на кровати рядом с Вейлом, ощущая себя вымотанной до предела. Сколько времени она уже не спала?

– Честно признаюсь, я очень сомневался, что эта уловка сработает, – признался Вейл. – Выходит, ошибся.

Бах вздохнула.

– Я хотела взять ее живой, Джорге. И полагала, что смогу. Но когда она набросилась на меня с ножом… – Она помолчала, предоставляя ему возможность мысленно завершить фразу и не осмеливаясь лгать. Следователю она только что солгала. Из ее рассказа выходило, что она отобрала у нападавшей нож и попыталась одолеть ее, но в конце концов оказалась вынуждена ее убить. К счастью, после удара головой о стену она заработала весьма убедительную шишку и теперь могла сослаться на то, что потеряла сознание. Иначе кто-нибудь мог задуматься, почему она так долго не вызывала полицию и скорую. Когда они прибыли, барби была уже час как мертва.

– Что ж, отдаю тебе должное. Ты вышла из этой ситуации с блеском. Честно скажу, мне было очень тяжело решать: тоже уйти в отставку или все-таки продолжать тянуть лямку. Теперь я так и не узнаю, как бы я поступил.

– Может, оно и к лучшему. Я ведь тоже этого не знала. Джорге взглянул на нее и ухмыльнулся:

– Все никак не могу привыкнуть, что это идиотское лицо – твое.

– Я тоже. И в зеркало смотреть я не желаю. Сейчас поеду прямиком к Атласу и верну себе прежний облик. – Она устало поднялась, и они с Вейлом оправились на станцию.

Бах так и не сказала ему всю правду. Она действительно намеревалась вернуть свое лицо – включая нос, – но оставалось еще одно незавершенное дело.

Проблема, которая не давала ей покоя с самого начала: как убийца опознавала своих будущих жертв.

Очевидно, «извращенцы» назначали место и время проведения своих странных ритуалов. В этом не было ничего сложного. Любая барби могла легко уклониться от порученных обязанностей. Скажем, прикинуться больной. И никто не смог бы сказать, та ли это барби, которая была больна вчера, неделю или месяц назад. Она вообще могла не работать. Достаточно лишь бродить по коридорам, делая вид, будто идешь с одной работы на другую. Никто не смог бы предъявить ей никаких претензий. Опять-таки хоть 23900 и сказала, что никто из барби не спит в одной и той же комнате две ночи подряд, она никак не могла знать этого наверняка. Очевидно, комнату 1215 извращенки закрепили за собой.

И они же, ничуть не стесняясь, могли опознавать друг друга во время встреч по серийным номерам, хотя и не могли сделать этого на улице. У убийцы же не имелось и такой возможности.

Но кто-то все же знал, как опознать их, как выделить из толпы. Бах решила, что убийца, наверное, как-то пробралась на эти встречи и каким-то способом пометила их участниц. Одна могла вывести ее на другую, и так далее. Пока она не узнала всех и не оказалась готова нанести удар.

Ей вспоминался странный взгляд убийцы. То, как она прищуривалась. И ведь она не убила Анну-Луизу мгновенно: она ожидала увидеть нечто такое, чего не увидела.

И теперь Бах догадывалась, что именно.

Первым делом она собиралась пойти в морг и осмотреть тела при свете с разными длинами волн и через разные светофильтры. Лейтенант почти не сомневалась, что увидит на их лицах некую отметину – знак, который убийца могла рассмотреть через специальные контактные линзы.

Это должно быть нечто такое, что видно лишь с помощью нужных приспособлений или при определенных обстоятельствах. И если такая отметина сохраняется достаточно долго, то лейтенант ее найдет.

Если это нечто вроде невидимых чернил, то возникает другой интересный вопрос. Как они наносились? Кисточкой или распылителем? Маловероятно. Но на руках убийцы такие чернила могли выглядеть и ощущаться как вода.