Уж ему и ей одновременно является во сне зловещий мужик со взъерошенною бородою, маленький и страшный; он копошится руками в мешке с железом и говорит какие-то непонятные французские слова. В ужасе оба смотрят друг на друга.

"- Какой вздор! Какой вздор! - говорил Вронский, но он сам чувствовал, что не было никакой убедительности в его голосе.

- Но не будем говорить. Позвони, я велю подать чаю...

Но вдруг Анна остановилась. Выражение ее лица мгновенно изменилось. Ужас и волнение вдруг заменились выражением тихого, серьезного и блаженного внимания. Он не мог понять значения этой перемены. Она слышала в себе движение новой жизни".

Как будто луч ясного света вдруг озаряет тьму, в которой бьется Анна. Зловещие предчувствия, презрение к себе и ужас отступают перед этим пробуждением цельной женщины, перед любовью, вдруг углубившеюся, вдруг ставшею светлой и серьезной, как жизнь.

Тот, в чьих руках воздаяние, смотрит на Анну, колеблет весы и ждет.

Анна родила. Произошла знаменитая встреча мужа и Вронского у ее постели. Анна порывает с мужем и решает уехать с Вронским за границу.

"Неужели это возможно, чтобы мы были, как муж с женой, одни, своей семьей с тобой? - сказала Анна, близко вглядываясь в его глаза".

Может быть, это еще возможно. Но, во всяком случае, после всего, чем они так унизили и загадили свою любовь, для этого теперь требуется много, очень много силы и "гордости".

Они живут в Италии. Анна чувствует себя "непростительно-счастливою и полною радости жизни". "Разлука с сыном, которого она любила, и та не мучила ее первое время. Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну, что Анна редко вспоминала о сыне". Но глубоко в душе воспоминание это непрерывно живет у нее. Они возвращаются в Петербург. "И чем ближе она подъезжала к Петербургу, тем радость и значительность свидания с сыном представлялась ей больше и больше. Ей казалось натурально и просто видеть сына, когда она будет в одном с ним городе". Но оказалось не так. Та "грубая властная и таинственная сила", которая помешала Каренину проявить пробудившиеся в нем человеческие чувства, - сила окоченелых понятий людских о добре и зле, - загораживает Анне дорогу к сыну. Незабываемо мучительна сцена свидания Анны с Сережей, когда ранним утром, подкупив швейцаров и лакеев, Анна, как воровка, пробирается в спальню сына. Она по-детски рыдает и целует мальчика, впивая "милый, сонный запах и теплоту, которые бывают только у детей", и твердит: "милый, милый Кутик!" - и бежит, заслышав шаги Каренина.

Нужна была великая сила и гордость, чтоб выдержать это надругательство над материнским своим чувством и не сломиться. У Анны этой силы не хватило. И вот происходит окончательный перелом на том месте, которое давно уже было надломлено: люди считают ее "потерянной женщиной", заставляют стыдиться перед собственным сыном, - хорошо! Ну да, она - "потерянная женщина". Пусть все смотрят!

Встает Достоевский, упивающийся муками и позором. Встает безвольный Дионис. Пропадает воля к борьбе с ужасами и тьмою жизни, тьма эта неудержимо тянет к себе, как огонь тянет ночную бабочку.

Анна решает ехать в оперу, где будет "весь свет". Вронский тщетно пытается отговорить ее. Она как будто ничего не понимает и удивленно спрашивает:

- Отчего же мне не ехать?

"В блестящих глазах было напряженное внимание, и в речи и в движениях была та нервная быстрота и грация, которые в первое время их сближения так прельщали его, а теперь тревожили и пугали". Анна одета в светлое парижское платье, с открытой грудью и с дорогим кружевом на голове, особенно выгодно выставляющими ее яркую красоту. Вронский думает:

- В этом наряде появиться в театре - значит не только признать свое положение погибшей женщины, но и бросить вызов свету, то есть навсегда отречься от него.

- Как может она не понимать этого, и что с ней делается? - говорил он себе. Он чувствовал, как в одно и то же время уважение его к ней уменьшилось, и увеличивалось сознание ее красоты".

Анна появляется в театре. Сидит, гордая и улыбающаяся, под перекрестным огнем насмешливых взглядов и шепотов. Наконец, дама в соседней ложе громко заявляет, что позорно сидеть рядом с Анной, и уходит из ложи.

"Анна собрала свои последние силы, чтобы выдержать взятую на себя роль". Кто не знал, что происходит, "те любовались спокойствием и красотою этой женщины и не подозревали, что она испытывала чувства человека, выставленного у позорного столба".

Объяснение с Вронским после театра. Слезы, жадное впивание в себя уверений в любви, "которые ему казались так пошлы, что ему совестно было выговаривать их". И, совершенно примиренные, они уехали в деревню.

Но уже совершилось. Огненная рука пишет над Анною: "тeкeл, - ты взвешена на весах и найдена очень легкою". Начинается "отмщение".

Вронские живут в деревне. Долли приезжает проведать их. Она поражена "тою временною красотой, которая только в минуты любви бывает в женщинах, и которую она застала теперь на лице Анны. Все в ней было особенно привлекательно; и, казалось, она сама знала это и радовалась этому".

Анна сообщает Долли, что она непростительно-счастлива, еще раз повторяет, что она счастлива, и при этом с робкою улыбкою вопроса глядит на Долли. У Анны появилась новая привычка - щуриться, и Долли заметила, что щурится она, как только разговор касается задушевных сторон ее жизни.

"Точно она на свою жизнь щурится, чтоб не все видеть, - подумала Долли".

Они заходят в детскую. Общий дух детской очень не понравился Дарье Александровне. Видно было, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение матерью было дело необычное.

"- Мне иногда тяжело, что я как лишняя здесь, - сказала Анна, выходя из детской. - Не то было с первым.

- Я думала, напротив, - робко сказала Долли.

- О, нет!"

Анна щурится и обрывает разговор.

За столом Долли замечает, что все хозяйственные заботы по дому лежат на самом Вронском. Анна же, как и все другие присутствующие, - одинаково гости, весело пользующиеся тем, что для них приготовлено. Дарью Александровну неприятно поражает в Анне "какая-то новая черта молодого кокетства". Между Анною и, молодыми мужчинами чувствуется в разговоре "тон какой-то игривости". "Это щекотит Алексея", - позднее объясняет Анна. Дни усиленно заполняются всевозможными удовольствиями, но чувствуется страшная пустота и скука. И ложь. "Долли все казалось, что она играет на театре с лучшими, чем она, актерами, и что ее плохая игра портит все дело".

Оставшись наедине с Долли, Вронский обращается к ней с чрезвычайно странною и неожиданною просьбою: он просит ее помочь ему уговорить Анну... потребовать от мужа развода "Я пробовал говорить про это Анне. Это раздражает ее". А между тем Каренин и раньше был не против развода, и теперь, можно надеяться, не откажет, - стоит только Анне написать ему.

Анна не хочет развода!.. Почему? Ведь казалось бы, как все хорошо устраивается; они поженятся, Анна восстановит свое положение в свете - и будет прекрасный брак, основанный на любви.

Долли заводит с Анною разговор и пытается убедить ее в необходимости развода. Анна возражает "умышленно поверхностным и легкомысленным тоном", приводит странные возражения, указывающие как раз на ложность и тяжесть ее теперешнего положения. Долли говорит:

"- Ну, и самое законное; он хочет, чтоб дети ваши имели имя.

- Какие же дети? - не глядя на Долли и щурясь, сказал. Анна.

- Ани и будущие...

- Это он может быть спокоен: у меня не будет больше детей".

Причину этого решения Анна объясняет так:

"- Подумай, у меня выбор из двух: или быть беременною, то есть больною, или быть другом, товарищем своего мужа, все равно мужа... Ты пойми, я не жена; он любит меня до тех пор, пока любит. И что же, чем же я поддержу его любовь? Вот этим?

Она вытянула белые руки перед животом".

Долли все время с удивлением возражает: