Но почему же все-таки именно германские шпионы, а не какие-либо другие? Например, польские, итальянские, французские, английские? Все дело, оказывается, упирается в то, что названные лица в разное время бывали в Германии по служебным или личным (лечение) делам.

В воспоминаниях Н.Г. Конюхова отдельные фрагменты последующей части выступления Сталина выглядят так:

– Вот тут выступал Кулик и говорил, что Тухачевский врагом народа оказался потому, что он бывший помещик. Эта точка зрения неправильная, она биологическая. Возьмем, например, заместителя Кагановича по наркомату путей сообщения Лившица (Яков Абрамович Лившиц, с 1935 года работавший заместителем наркома путей сообщения, был осужден к расстрелу по процессу Ю.Л. Пятакова в январе 1937 г. – Н.Ч.). Ведь Лившиц потомственный, кадровый рабочий ленинградских заводов, а оказался в стане врагов. Главное в том, что здесь сказалось перерождение… Тухачевский является шпионом в пользу Германии. Он был завербован тогда, когда учился в Академии Генерального штаба в Германии…

…Кто бы мог подумать, что бывший член Военного совета ОКДВА Аронштам окажется изменником, а сегодня это факт. (Армейский комиссар 2-го ранга Л.Н. Аронштам был арестован 31 мая 1937 года, то есть за день до начала работы данного заседания. Следствие только-только началось, а Сталин уже фактически объявляет обвинительное заключение – враг, изменник, шпион! – Н.Ч.). Однажды он прибыл ко мне и поставил вопрос о снятии маршала Блюхера. Задаю вопрос Аронштаму:

– Кого бы Вы хотели вместо Блюхера?

Аронштам ответил:

– Блюхер морально и физически разложился, забросил работу по воспитанию войск. Единственно, кто мог бы подойти вместо Блюхера, так это Уборевич или Якир.

– Проверю, тогда и приму решение, – ответил я Аронштаму.

Теперь же оказалось, что за спиной Аронштама стояла японская разведка, она требовала убрать Блюхера и назначить Уборевича или Якира из заговорщиков.

Когда я поручил проверить заявление Аронштама, то оказалось, что Блюхер отличный командующий, знает свой округ и ведет большую работу по воспитанию войск…

Сталин, как и всегда, здесь ставил на беспроигрышную, по его устоявшемуся мнению, карту противопоставления одних лиц другим. Сегодня он рьяно защищал маршала Блюхера, а через год с небольшим, на другом заседании Главного военного совета, с неменьшим усердием будет всемерно обливать его грязью, приписывая и припоминая ему неимоверное количество действительных и мнимых прегрешений, но пока на дворе лето 1937 года и Блюхер ходит в героях у народа и фаворитах у вождя.

– Он, конечно, разумнее, опытнее, чем любой Тухачевский, чем любой Уборевич, который является паникером и чем любой Якир, который в военном деле ничем не отличается, – заявил Сталин. – Поставьте людей на командную должность, которые не пьют и воевать не умеют – нехорошо. Есть люди с 10 летним командующим (так в тексте стенограммы. – Н.Ч.) опытом, действительно из них сыплется песок, но их не снимают, наоборот, держат…»[17]

Говоря о наличии на командной работе в Красной Армии таких стариков, из которых из-за их древности уже сыплется, по его образному выражению, песок, и обладающих большим опытом руководства войсками военных округов, Сталин не назвал конкретно ни одной фамилии. Но раз в контексте речь шла о Блюхере, то многие присутствующие на Военном совете вполне закономерно могли отнести слова генсека на его счет, хотя эго абсолютно было не по адресу: маршал всего лишь на шесть лет был старше Якира и Уборевича, и на три – Тухачевского, которых в соответствующих компетентных кругах Европы считали не только талантливыми, но и одними из самых молодых военачальников оперативно-стратегического звена. Чуть постарше (на 3–4 года) являлся Василий Константинович Блюхер и по отношению к некоторым другим командующим войсками военных округов. Из этой категории высшего командного состава самым пожилым (55 лет) являлся командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников, однако к нему, видимо, унижающие достоинство слова насчет старости и песка не относились ввиду полнейшего доверия со стороны руководства партии: он только что во второй раз занял пост начальника Генерального штаба, сменив маршала Егорова.

По словам Н.Г. Конюхова, на заседании Военного совета Блюхер сидел в первом ряду и все видели на его лице большое удовлетворение от похвалы Сталина. Были рады и многие участники заседания тому, что один из авторитетных командующих, к тому же Маршал Советского Союза, оказался вне заговора.

Сообщив, что по военной линии уже арестовано 300–400 человек, Сталин высказал обвинение в адрес военных чекистов, заключающееся в том, что дело о военном заговоре они все-таки «прошляпили». Бросил он упрек и руководству партии: «Почему мы так странно прошляпили это дело? Ведь сигналы были! В феврале был Пленум ЦК. Все-таки как никак дело это наворачивалось, а вот все-таки прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных, В чем тут дело?»

Причину такого «прокола» Сталин видит в том, что достигнутые в социалистическом строительстве успехи вскружили голову некоторым людям: «Общая обстановка, поступательный рост и в армии, и в стране, и в партии, вот они у нас притупили чувство политической бдительности и несколько ослабили остроту нашего зрения. И вот в этой-то как раз области мы и оказались разбитыми…»[18] Он заявил, что наша разведка по военной линии плоха, слаба и засорена шпионами, что внутри чекистской разведки нашлась целая группа, работавшая на Германию, Японию, Польшу.

– Нужно проверять людей, и чужих, которые приезжают, и своих. Это значит надо иметь широко разветвленную разведку… Во всех областях разбили мы буржуазию, только в области разведки оказались битыми как мальчишки… Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки… разведка – это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши…»[19]

Если упреки Сталина о слабости разведки касались большинства собравшихся косвенным образом, то другое обвинение – об отсутствии своевременных «сигналов» с мест о недостатках, фактах вредительства, антисоветских действий – попадало, как говорится, не в бровь, а в глаз. Оценив «сигнализацию» с мест как плохо поставленное дело, вождь партии особо подчеркнул огромное значение своевременной информации:

– Плохо сигнализируете, а без ваших сигналов ни военком, ни ЦК ничего не могут знать… Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда хотя бы на 5%, то и это хлеб…»[20]

Здесь же Сталин бросил упрек Генеральному штабу в отсутствии с его стороны должного контроля за деятельностью командующих войсками военных округов, в частности за работой Якира и Уборевича, а также за упущения в подборе и назначении кадров командно-начальствующего состава высшего звена. Особой критике в этом отношении подверглось Автобронетанковое управление РККА и его начальник командарм 2-го ранга И.А. Халепский, а также Командное управление, бывшие начальники которого (комкоры И.И. Гарькавый, Н.А. Ефимов, Б.М. Фельдман, комдив С.М. Савицкий) оказались к тому времени за решеткой в тюрьме.

Некоторое замешательство в зале вызвали слова Сталина:

– Военные заговорщики нами разоблачены вовремя. Они корней вниз армии не пустили. Этот заговор государственного переворота является заговором верхушки. Но нельзя думать, что враги не пытались кого-нибудь из вас, сидящих здесь, завербовать и вовлечь в свои коварные замыслы. Имейте мужество подняться на трибуну и сказать об этом, вам будет дарована жизнь и сохранено положение в армии.

Сталин дал честное слово, что такие люди будут прощены. Однако вполне естественно, что ни одного желающего признавать свое участие в заговоре и подниматься на трибуну-голгофу среди нескольких сотен участников заседания не нашлось, ибо все до единого понимали, что такой поступок означал бы на деле собственноручное подписание смертного приговора. Слишком сильным оказалось впечатление от следственных материалов по делу Тухачевского и очень прозрачны были угрозы Сталина, Ежова и Ворошилова.