– Вы говорите, она тут? Фелим поставит ее под навес. Ведь вы переночуете у нас?

– По правде сказать, я с этим намерением и приехал. О моей лошади не беспокойтесь: она хорошо привязана. Позже я ее пущу на пастбище.

– Не хотите ли закусить? Фелим как раз готовит ужин. К сожалению, ничего, кроме оленины, ее могу вам предложить.

– Что может быть лучше хорошей оленины! Разве что медвежатина... Только эту дичь надо хорошенько поджаривать на горячих угольях. Давайте я помогу стряпать... Мистер Фелим, сходите-ка к моей кляче и принесите индейку – она привязана к луке седла; я подстрелил ее по дороге.

– Чудесно! – воскликнул мустангер.– Наши запасы совсем истощились. Последние три дня я охотился за одним редкостным мустангом и не брал с собой ружья. Фелим и я, да и Тара тоже, совсем изголодались за это время.

– А что это за мустанг? – с интересом спросил охотник, не обращая никакого внимания на последнее замечание.

– Темно-шоколадная кобыла с белыми пятнами. Прекрасная лошадь!

– Черт побери, парень! Да ведь это как раз то дело, которое и привело меня сюда!

– Правда?

– Я видел этого мустанга. Кобыла, вы говорите? Этого я не знал, она ни разу не подпустила меня к себе ближе чем на полмили. Я видел ее несколько раз в прерии и решил, что вам стоит ее изловить. И вот почему. После того как мы с вами в последний раз виделись, я был на Леоне. Туда приехал один человек, которого я знавал еще на Миссисипи. Это богатый плантатор; он жил на широкую ногу. Немало оленей и индюков поставлял я ему. Его зовут Пойндекстер.

– Пойндекстер?

– Да. Это имя знают все на берегах Миссисипи – от Орлеана до Сент-Луиса. Тогда он был богат; да и теперь, видно, не беден, так как привел с собой добрую сотню негров. Кроме того, с ним приехал племянник, по имени Колхаун, у которого водятся деньжата, и делать парню с ними нечего, разве что отдать своему дядюшке взаймы; и отдаст – правда, не без задней мысли: парень себе на уме. Теперь я скажу, что привело меня к вам. У этого плантатора есть дочка, большая охотница до лошадей. В Луизиане она ездила на самых бешеных, каких только можно было найти. Она услышала, как я рассказывал старику о крапчатом мустанге, и не давала отцу покоя, пока он не обещал ей, что не пожалеет денег за эту лошадь. Он сказал, что даст двести долларов. Конечно, все здешние мустангеры, как только об этом узнают, сейчас же погонятся за лошадкой; и вот, не сказав никому ни слова, я поскакал сюда на своей старой кобыле. Поймайте крапчатую – и двести долларов будут у вас в кармане! Зеб Стумп ручается за это.

– Не пройдете ли вы со мной, мистер Стумп? – сказал молодой ирландец, вставая с табурета и направляясь к двери.

Охотник пошел за ним, несколько удивленный неожиданным приглашением.

Морис повел своего гостя к навесу и спросил:

– Похожа эта лошадь на того мустанга, о котором вы говорили, мистер Стумп?

– Провались я на месте, если это не он! Уже пойман! Тебе повезло, парень,–двести долларов как с неба свалились. Черт побери, ведь она стоит каждого цента этих денег! Ну и красивая же скотина! Вот будет радость для мисс Пойндекстер!

Узнав, что крапчатый мустанг уже пойман, старый охотник пришел в прекрасное расположение духа.

Его настроение стало еще лучше благодаря содержимому бутыли, в которой, вопреки опасениям Фелима, нашлось каждому «по глотку» для аппетита перед индейкой, потом по второму, чтобы запить ее, и еще по нескольку за трубкой. Оживленная беседа за ужином – по обычаю жителей прерии – касалась главным образом индейцев и случаев на охоте.

Поскольку Зеб Стумп был своего рода ходячей охотничьей энциклопедией, не мудрено, что он говорил больше всех и рассказывал такие истории, что Фелим ахал от изумления.

Однако беседа прекратилась еще задолго до полуночи. Возможно, что опорожненная бутыль заставила собеседников подумать об отдыхе; но была и другая, более правдоподобная причина. Наутро мустангер собирался отправиться на Леону, и всем им предстояло рано встать, чтобы приготовиться к путешествию. Дикие лошади еще не были приручены, и их нужно было связать друг с другом, чтобы они в пути не разбежались; и еще много всяких хлопот предстояло до отъезда.

Охотник привязал свою кобылу на длинную веревку, чтобы она могла пастись, и вернулся в хижину со старым пожелтевшим одеялом, которое обычно служило ему постелью.

– Ложитесь на мою кровать,–любезно предложил ему хозяин,– а я постелю себе на полу лошадиную шкуру.

– Нет,– ответил гость.– Ни одна из ваших полочек не годится Зебу Стумпу для спанья. Я предпочитаю землю – на ней и спится лучше и никуда не свалишься.

– Если вам так нравится, ложитесь на полу; вот здесь будет хорошо, я дам вам шкуру.

– Не тратьте зря времени, молодой человек. Я не привык спать на полу. Моя постель – зеленая трава прерии.

– Не собираетесь же вы спать под открытым небом?! -воскликнул изумленный мустангер, увидя, что гость с перекинутым через плечо одеялом направляется к выходу.

– Вот именно собираюсь.

– Но послушайте, ведь ночь очень холодная, вы продрогнете, как во время норда.

– Пустяки. Лучше продрогнуть, чем спать в духоте под крышей.

– Вы шутите, мистер Стумп?

– Молодой человек! – торжественно сказал охотник. – Зеб Стумп за последние шесть лет ни разу не проводил ночь под крышей. Когда-то у меня было что-то вроде дома – дупло старой смоковницы. Это было на Миссисипи, когда еще моя старуха была жива; я завел это жилище ради нее; когда она умерла, я перебрался сначала в Луизиану, а потом сюда. С тех пор моя единственная крыша и днем и ночью – синее небо Техаса.

– Если вы предпочитаете спать снаружи...

– Да, предпочитаю,– коротко ответил охотник, переступая порог и направляясь к лужайке, расстилавшейся между хижиной и речкой.

С ним было не только его старое одеяло – на руке у него висело кабриэсто – веревка ярдов в семь длиной, сплетенная из конского волоса. Обычно ее употребляли для того, чтобы привязывать лошадь на пастбище, но сейчас она предназначалась для другой цели.

Внимательно осмотрев освещенную луной траву, он тщательно уложил на земле веревку, окружив ею пространство диаметром в несколько футов. Перешагнув через веревку, он завернулся в одеяло, спокойно улегся и через минуту, казалось, уже спал.

Судя по его громкому дыханию, он, должно быть, на самом деле спал. Зеб Ступм благодаря крепкому здоровью и спокойной совести всегда засыпал сразу.

Однако отдыхать ему пришлось недолго. Пара удивленных глаз следила за каждым его движением: это были глаза Фелима О'Нила.

– Святой Патрик,– прошептал он,– для чего это старик огородился веревкой?

Любопытство ирландца некоторое время боролось с чувством вежливости, но потом первое взяло верх; едва лишь охотник захрапел, как Фелим подкрался к нему и стал его трясти, чтобы получить ответ на заинтересовавший его вопрос.

– Будь ты проклят, ирландский осел! – воскликнул Стумп с явным неудовольствием.– Я думал, что уже утро... Для чего я кладу вокруг себя веревку? Для чего же еще, как не для того, чтобы оградить себя от всяких гадов?

– От каких гадов, мистер Стумп? От змей, что ли?

– Ну конечно, от змей, черт бы тебя побрал! Отправляйся-ка спать.

Несмотря на то, что его обругали, Фелим вернулся в хижину очень довольный. «Если не считать индейцев, хуже всего в Техасе ядовитые змеи,– ворчал он, разговаривая сам с собой.– Я еще ни разу не выспался как следует с тех пор, как сюда попал. Вечно только и думаешь о них или видишь их во сне. Как жаль, что Святой Патрик не посетил Техас, прежде чем отправился на тот свет!»[17]

Фелим, живя в уединенной хижине, мало с кем встречался и потому не знал о магических свойствах веревки из конского волоса.

Он не замедлил использовать приобретенные знания. Прокравшись тихонько в дом, чтобы не разбудить заснувшего хозяина, Фелим снял висевшую на стене веревку; затем снова вышел за дверь и выложил ее кольцом вокруг стен, постепенно разматывая на ходу.