До сестры Александры, Эллы, которая в качестве супруги великого князя Сергея Александровича, ныне генерал-губернатора Москвы, также обязана исполнять общественные обязанности в церемониальных рамках, доходят отзывы о впечатлении, производимом юной царицей в Петербурге. Элла чужда интригам, которые здесь в порядке вещей, и привыкла к ним. Однако она с тревогой отмечает падение популярности молодой царицы, поначалу завоевавшей ее своей красотой и скромностью.

Через два года после коронации она выражает свою озабоченность в письме к Александре:

«…я желаю Тебе, чтобы Ты была счастлива в Петербурге и чтобы жизнь Тебя не слишком утомляла; Ты должна светить как настоящее солнце, каким Ты была при Мама, чтобы все были рады знакомству с Тобой; улыбка, слово — и все будут молиться на Тебя. Я знаю из опыта, как неописуемо любезны и преданны могут быть здешние люди. И никогда не падай духом, пару упрямцев нельзя переделать — просто промолчи, когда все поднимают шум. Улыбайся, улыбайся, пока не заболят губы, думая о том, что другие унесут с собой счастливое впечатление, и если они хоть однажды узнают Твою улыбку, они никогда ее больше не забудут; главное — это первое впечатление. Подумай о милых улыбках тетушек Аликc [принцессы Уэльской, урожденной датчанки и сестры вдовствующей царицы] и Минни [царицы-матери Марии Федоровны], которыми они издавна славятся. Весь мир говорит о Твоей красоте и Твоем уме, теперь покажи им Твое сердце, которое русские хотят почувствовать и увидеть в Твоих глазах!

Храни Тебя Бог, пусть у Тебя будет прекрасный зимний сезон, много радости в семье, чтобы она могла развеселить тебя, когда ты утомишься. Пусть каждый год приносит еще больше счастья и всего прочего, чего желает Твое сердце…»

Даже такие полные любви слова не в силах изменить поведение Александры, так как оно обусловлено ее мировоззрением. Так она, например, решает вычеркнуть одну даму из списка приглашенных, поскольку та, хотя и будучи женой и матерью, ведет беспутную личную жизнь, что противоречит пуританским взглядам Александры. То обстоятельство, что эта особа и дальше продолжает бывать в гостях у вдовствующей царицы, приносит Александре репутацию моралистки.

Еще менее пойдет на пользу Александре спустя несколько лет та непреклонность, которую она проявит даже по отношению к членам семьи Николая. Когда его кузен Кирилл Владимирович, сын Владимира Александровича, захочет жениться на Виктории Мелите, Дакки, успевшей уже к тому времени развестись с братом Александры, Эрнстом Людвигом, Александра проявит нетерпимость. Она никогда особо не благоволила к семье, стремившейся компенсировать второстепенность побочной ветви правящей династии шумными празднествами. Александре известно, что согласно действующим правилам рода Романовых представителям правящего дома не позволено вступать в брак с кузинами первой степени — и уж тем более с разведенными женщинами.

При объяснениях с Кириллом Николай, всегда стремившийся избегать конфликтов, все уговаривал его подождать, говоря: «Со временем все само собой устроится…» — в надежде, что дело уладится само. В итоге Кирилл, не считаясь ни с чем, уезжает к Дакки в Германию. Тем самым он нарушает еще одно предписание, согласно которому великий князь может покидать страну только с дозволения царя (которого для этой цели он, разумеется, не получил бы).

Кирилл женится на Дакки в Тегернзе, в Баварии, и затем возвращается в Петербург, чтобы поставить Николая перед свершившимся фактом — и усложнить ему тем самым отказ от последующего соглашения. Но уже вечером в день приезда в петербургский дом родителей является граф Фредерикс, министр императорского двора. Это не может означать ничего хорошего, но случившееся превосходит все опасения. Великому князю Кириллу передают ультиматум царя: лишение титула, чинов и воинских почестей, заслуженных в военно-морском флоте и во время русско-японской войны 1905 г., увольнение из императорского военно-морского флота, отмена доходов и привилегий и требование в течение нескольких дней покинуть страну. В полночь, через три часа после приезда в Петербург, Кирилл снова едет поездом в сторону Германии.

Потрясена вся семья. Инициатором этих мер считают Александру. Уже за несколько лет до этого, когда дело шло к разводу ее брата с этой самой Дакки, она заявила, что никогда не примет у себя эту женщину. С тем, что эта самая женщина теперь, пусть даже через несколько лет, осмелилась выйти замуж за одного из родственников (ив порядке престолонаследия стоящего после царя и его первых наследников на третьем месте), Александра никак не хочет смириться.

Своему дяде, принцу Ройссу, Дакки изливает свою душу: «Мы на протяжении четырех лет делали все, чтобы уберечься от этого брака, и Кирилл был готов ждать (…) Мы знали, что это не пройдет гладко, но слепая мстительность и ярость молодой царицы превзошли наихудшие опасения. Она бушевала и не находила себе места, как помешанная, и действовала своему мужу на нервы до тех пор, пока он не уступил ей свою власть, и это позволило ей отомстить своей невестке…»[92]

Отец Кирилла, не только старейший и самый уважаемый дядя Николая, но и командир полка русской армии с двадцатипятилетним стажем, наутро после отъезда сына врывается вне себя от возмущения в рабочий кабинет царя. На его решительное требование отменить распоряжение и сделать возможным возвращение Кирилла Николай отвечает молчанием. Великий князь теряет самообладание, ударяет кулаком по столу, срывает ордена с мундира, швыряет их на пол и с такой силой хлопает дверью, что раскалываются наличники.

Ни эта сцена, ни отставка великого князя не производят на царя никакого впечатления, и это вызывает неодобрение во всех кругах и приписывается влиянию царицы.

Не щадит критика и царицу. Позднее многие решения, — в том числе и политические, — которые вынесет царь вопреки советам своих министров, будут объяснять именно этим. Попытки указать ей на последствия подобного вредного влияния не достигают цели; если уж она в чем-то убеждена, то ни за что не откажется от своей позиции и соответствующего образа действий. Упорное игнорирование доброжелательных замечаний, даже со стороны великой княгини Марии Павловны, урожденной принцессы Мекленбург-Шверинской, некогда наставлявшей Александру в вопросах придворного этикета, все более изолирует молодую царицу.

Если в случае Кирилла сказывается личная неприязнь, то в иных ею руководят наилучшие побуждения. Хотя в первые годы Александра воздерживается от вмешательства в государственные дела, со временем она все сильнее попадает под власть идеи абсолютизма с исключительной ответственностью царя перед Богом. Торжественные ритуалы, через которые она прошла, попав в Россию, до сих пор у нее перед глазами, и, буквально воспринимая их символику, императрица становится главным врагом реформ на пути развития в направлении конституционной монархии, посягающих на самодержавие.

Поначалу негибкость проявляется только в мелочах придворного этикета. Так, генерал Мосолов, начальник канцелярии министра двора, сообщает, что из-за Александры возникли большие трудности, когда во время визита императорской четы в республиканскую Францию встал вопрос о порядке следования карет. Александра до последнего момента отказывалась подчиниться разработанному французами протоколу. Сидеть рядом с республиканским президентом уже само по себе было чрезмерным требованием. Но то, что царь должен ехать за ее каретой и тем самым за принимающей стороной, для нее было абсолютно неприемлемо. Во время ответного визита президента Эмиля Лубэ в Петербург та же проблема возникает вновь, только наоборот, и Александра отказывается понимать, что своим поведением не только не способствует, но даже вредит престижу и популярности царя.

Она также считает, что постоянно должна подчеркивать иерархическое положение Николая, чтобы не затушевывался образ монарха. Ее понятия о царской власти коренным образом разнятся с представлениями царя, для которого его положение настолько естественно, что не нуждается в дополнительном акцентировании.