Захватив пешню и топор, мы вышли. Стояла тихая, полная солнечного света ночь. От черного пятна пожарища не осталось и следа: все скрыл густой снег. Над баллоном продолжало биться пламя. Бледное в лучах солнца, оно было почти невидным.

— Да, все против нас. Этот снег как саван… — задумчиво произнес Иван.

— Завтра надо будет очистить палатку и набить побольше следов. При низком солнце они будут хорошо видны с самолета.

— Дай топор и возьми пешню. Ты здоровее. Если медведь — бей в грудь, как рогатиной, а я топором в голову. Главное, не упустить!

— Это же не бурый медведь. Белый не поднимается на дыбы перед нападением, — ответил я, принимая острую тяжелую пешню. Как ни примитивно было наше оружие, но с ним мы чувствовали себя увереннее.

Обойдя намеченную посадочную полосу и края ледяного поля, мы не обнаружили следов подвижки. Ветер зашел к югу и уже не жег так колюче. Черевичный долго смотрел на надвигающиеся перистые полосы облаков.

— Похоже, циклон подходит. Теперь запуржит, полосу переметет, да и лед начнет ломать…

— Не страшно. Лишь бы выскочили на нас. Сбросят инструмент, продукты, газ. Расчистим. На полюсе с Мазуруком было труднее. Торосы и ропаки пришлось рубить, а было нас всего шестеро. Вырвались.

Мы замолчали. Впереди на бесконечном белом пространстве сиротливо чернела одинокая палатка, а над ней полоскался потрепанный кусок алой ткани — флаг, который был трижды на Полюсе недоступности^[2]. Мы свято его берегли и брали с собой во все экспедиции…

И, вдруг мы ясно услышали гул самолета. Крик радости вырвался у нас одновременно.

— Само… лет, само… лет!!!

Прямо на нас на малой высоте шел двухмоторный самолет. Но, не дойдя двух километров, отвернул вправо.

— Уйдет! Не заметил! — болью резануло сердце. А из палатки выскакивали люди, и уже черный столб дыма снова взвился над льдиной.

Километрах в пяти самолет опять развернулся, но уже влево, потом еще и еще, делая коробочку вокруг льдины. Мы видели номер машины. Это был экипаж Осипова. Но почему он не садится? Самолет продолжал кружить. Его странное поведение нас пугало. Полоса посадки отличная. Почему, почему не садится? Боится? Но Борис Осипов — один из лучших мастеров посадок на дрейфующий лед! Мучительные минуты… Вдруг самолет качнул крыльями и зашел на посадку. Вскоре его лыжи, вздымая тучи снега, заскользили по полосе, и машина остановилась на дальнем конце поля.

— Почему не рулит к нам? Что-то странно… — настороженно сказал Черевичный. Из самолета выскочили люди и, не выключая моторов, медленно направились к нам. Мы отделились от группы и вдвоем с Черевичным так, же тихо пошли навстречу. Когда оставалось метров двести, кто-то из прилетевших крикнул:

— Иван Иванович, Валентин!!! Живы, живы! — И вся группа бегом бросилась к нам.

Объятия, толчки, удары по плечам, радостные крики, вопросы — все смешалось.

— Борис, почему так долго не садился? Чего опасался, разве не видны знаки полосы? — спросил Черевичный.

— А где самолет?! Увидели палатку, людей, полосу аэродрома. Подумали, что это американская научная база по типу наших СП. Но все же решили нарушить нейтралитет и сесть. Может быть, американцы в бедствии, ведь одна палатка и люди без всякой техники, в океане, у полюса!

— Ясно, Боря, спасибо вам, — ответил Черевичный, обнимая его.

— Но где же самолет? Утонул во время сжатия? Мы-то искали вас, будучи уверены, что вы с самолетом!

— Вон наш самолет, видишь пятна под снегом… Через час мы были в воздухе. Наслаждаясь горячим черным кофе, Кузнецов хитро посмотрел на Черевичного.

— Иван Иванович, а как дегустация даров океана?

— Отложим до ресторана «Якорь»… Мы громко рассмеялись. Вошел Осипов. Его серые глаза излучали тепло.

— Черти полярные, заставили нас поволноваться! Затем, когда началась работа, мы неоднократно прилетали на нашу льдину, и она казалась нам самой близкой, самой надежной.

История эта случилась давно, но я помню ее так отчетливо, будто нас только вчера сняли со льдины.

Иглу — эскимосская снежная хижина.

См. «Вокруг света» № 2 за 1973 год.