— Не знаю, каков должен быть истинный Бейдиганд Справедливый, — Касталиус поскреб непривычно гладкий подбородок, — так как изображений сего мужа я не видел доселе, но мне стало казаться, что наш план не столь безумен, как мнилось поначалу.

Он еще раз посмотрелся в отполированную серебряную пластину, заменявшую Тэн И в походах зеркало, и выражение довольства и некоторой даже вычурности появилось на его лице.

— Если Митра будет милостив и вызволит нас из этой передряги, — продолжил он, откладывая зеркало и вперяя задумчивый взор в темноту, скрывавшую полуночный горизонт, — я обязательно наведаюсь в те края, что зовутся Темрой. Возможно, там помнят что-либо о Бейдиганде Справедливом.

— Возможно, — обнадежил жреца Тэн И. — Земля Гвинид, как именуют Темру местные жители, хранит немало преданий из самых давних лет, когда хайборийцы еще не ступили эа Эйглофианский хребет, а свет Митры уже был явлен миру.

— Да, чего стоит история Диармайда, — мечтательно промолвил Хорса. — И о Белой Деве Горы… Впрочем, это уже не о Митре, — пояснил он, внезапно смешавшись.

Тем временем в состоянии моря и воздуха появились перемены. Совершенно явственное течение, постепенно усиливающееся, повлекло лодку прочь от берега, и Хорсе с Тэн И пришлось снопа сесть на весла. Пройдя около двух лиг обратно на полночь — точнее определить расстояние не было никакой возможности, ибо побережье таилось во мраке до утра, — они пеняли, что до поры избежали риска быть унесенными в открытый океан.

В то же время воздух стал наполняться влагой. Где-то над пиктскими болотами опять клубились тучи и расходились во все стороны, заливая небеса сумраком, густо-лиловым в дневные часы и кромешно-черным ночью. Откуда-то из самого чрева тьмы полз седой туман, не такой густой, как бывает в северных горах, но достаточно плотный, чтобы ограничить видимость до полулиги. Крупные океанские звезды еще виднелись в вышине, но свет их проходил будто сквозь вуаль, рассеиваясь и трепеща.

— А ведь Бейдиганд обычно появляется в тумане, — вспомнил жрец. — Только одно ныне тревожит меня: не пройдет ли Табареш мимо, сбитый с курса маревом7

— Здесь будут три корабля, — возразил Тэн И. — Откуда-нибудь нас заметят. Кстати, наши уключины слишком скрипят для корабля-призрака.

— У меня есть в запасе масло, — отвечал Хорса, запуская руку в одну из котомок.

Нескольких капель хватило, чтобы сделать суденышко полностью бесшумным.

— А это что за скрип? — приглушенным шепотом вдруг спросил Хорса.

— Где? — таким же сдавленным шепотом осведомился Тэн И. — Я не слышу ничего!

— А я слышу! — убежденно изрек гандер.

— Вот ты и сам ответил, — резонно заметил Кхитаец. — Теперь и я различаю скрип и даже плеск. Это с полуночи. Кроме Табареша тут некому плавать.

— Ага, — прислушавшись еще раз, Хорса кивнул. — Вот и они. Остается подождать совсем немного.

Вскоре ушей их достиг не только скрип и шуршание парусов, но и плеск волн от хода некрупного маневренного корабля. Сквозь туман проступил угольно-черный абрис парусника со стремительными плавными обводами, длинного и узкого, как стрела. Под косыми парусами курсом на полдень шла саэта, проходя в четверти лиги мористее яла, на котором находились трое изгнанников с «Полночной звезды».

— Быстрее туда! — прошипел Хорса, хотя Тэн И и без того уже начинал разворачивать лодку, а Касталиус способствовал успешному повороту на руле.

Через некоторое время стало ясно, что ход большого судна настолько стремителен, что ялу за ним не угнаться.

— Сюда бы пиктский челн! — с завистью и досадой в голосе пожаловался неизвестно кому Хорса, — И кричать нельзя — призраки не говорят!

Сделали еще десятка три гребков, хотя надежды убегали, как вода сквозь решето.

— Придумал! — возгласил Кхитаец. — У нас есть фонарь и ворвань!

— А у меня легкая синяя ткань! — сообразил Хорса. — Для графини купил в Кордаве. Устроим блуждающий огонь!

Укрепить на шесте фонарь, высечь огонь, обернуть стекло синей вуалью было делом нескольких мгновений. Над волнами, колеблясь и путаясь в космах тумана, поплыл таинственный синеватый свет, не приметить который эа четверть лиги даже при крайней занятости и поспешности было затруднительно.

— Нас заметили! Касталиус! Вставай да прими вид… Ну, повнушительнее, что ли! Ты все-таки уже не ты, а сам Бейдиганд Справедливый.

— Вот уж не думал, что придется когда-либо представлять сего достойного мужа, — изрек глубокомысленно жрец. — Ну, да все во имя Митры!

И Касталиус поднялся по весь свой рост, опершись на посох и глядя в сторону саэты, у которой уже можно было различить серо-черную, а в свете дня красно-черную, окраску бортов, так, как умеют смотреть только жрецы храмов Митры: спокойно, внимательно и беззлобно, но столь проницательно, что у попавшего под его взгляд мороз пробегал по коже. Хорса греб размашисто, плавно, красиво, беззвучно опуская и взметая весла. На руле восседал Тэн И, и улегшийся ветер лениво развевал лисьи хвосты, притороченные к его островерхой шапке, долженствующей дополнять его нынешний наряд, но до сего момента хранимой где-то в недрах походного мешка, поскольку погода стояла жаркая. Колокольчики на куртке кхитайца звенели тихо-тихо, так что ухо могло уловить даже не звук их, но лишь тень звука. Тем не менее пели они так, что даже за несколько десятков локтей человек воспринимал их таинственный перезвон.

В безмолвии ночи раздались отчетливые слова команды. Сильный и грубый мужской голос по-зингарски командовал саэте менять курс. Ими заинтересовались.

— Теперь следи внимательно! — прошептал Хорса, обращаясь к Тэн И. — Мы должны идти с ними одним курсом.

— Это будет нелегко, — одними губами отвечал кхитаец. — И очень недолго. Хорошо, что ветер слабый. Митра благоволит нам.

Между тем во мраке проступили контуры еще двух кораблей. Чтобы не выдать своего местонахождения, суда корсаров вынуждены были обходиться без световых и речевых знаков, и ведомые повторяли все маневры флагмана.

— Как он вышколил своих людей! — невольно восхитился Тэн И. — Сколь точно следуют они указаниям капитана!

И вправду, оба хараса, идущие чуть позади саэты Табареша, стали забирать на юго-восток.

А туман сгущался, что было на руку троим смельчакам. С саэты слышались взволнованные голоса. Несколько человек явно спорили. Отдельных слов было не разобрать, но, судя по звукам и строю речи, это была какая-то чудовищная смесь зингарского, аргосского и шемитского. Кхитаец отлично знал все три языка, но смысл этих пререканий покуда оставался неясен.

Ял развернулся на юго-восток. Теперь Табареш прижимал лодку к берегу, а один из харасов, при условии хорошего хода, мог не допустить лодку к суше.

— Мы вряд ли ускользнем из такого коридора, — мужественно оценил положение Тэн И. — Но я бы предпочел иметь дело со слугой, чем с самим капитаном. Мы будем уходить к берегу.

Саэта проделала поворот с легкостью и, набирая ход, устремилась в погоню за челном. Рулевой саэты старался срезать угол и зайти ялу в кильватер. Харас шел наперерез. Курсы его и лодки быстро сближались.

— Странно, но я не слышу ни звука с хараса! — внезапно понял Хорса. — Или мои уши отказываются мне служить?

— Нет, не отказываются, — проговорил Касталиус. Голос его заметно дрожал, но не от страха — от напряжения. — Я тоже ничего не слышу с этого корабля, хотя до него не более тридцати пяти локтей. Даже если его экипаж состоит из немых, то плеск воды и скрип руля не могут кануть в безмолвие. Я начинаю сомневаться, что это корабль!

— А что же это по-твоему?! — не понял гандер, в недоумении оборачиваясь на жреца.

— Призрак! — был ответ.

Спустя несколько мгновений стало ясно, что Касталиус прав. Пепельно-серый харас, покачиваясь на волнах, как настоящее судно из дерева, меди, пеньки и парусины, был будто облит этой серой краской. Тени, складки, пятна полусвета, рельефность и шероховатость дерева, тканность парусов, упругая волокнистость такелажа — всего этого не было в надвигающемся на ял корабле! Оставаясь зримым, без малейшего намека на прозрачность, сохраняя цвет, харас был вместе с тем воздушно невесом, как образы духов, являемые искусными магами в храмах Митры, когда служители пропускали свет через цветные стекла особой формы и хитро расставляли зеркала — уж Тэн И и Касталиус знали об этих чудесах по своему немалому опыту! Но что было кошмарнее всего, так это экипаж — подобия людей, их тени, отражения в кривом зеркале. И эти тени передвигались по палубе, но не шагом, а скользили бесшумно и беспрепятственно.