========== 1. Этот мир не ждет гостей ==========

========== 1. Этот мир не ждет гостей ==========

Поймать главоглаза несложно. Посмотрим, что ты будешь делать с ним дальше.

Эльфийская мудрость.

Темерия, 1272 год

В реве ветра, в стуке дождя и шелесте листьев чуткий слух охотника различил что-то непривычное, некий странный, гудящий звук. На миг ему даже показалось, что задрожали стены хаты, чего не случалось даже в самую сильную грозу.

Выходить не хотелось. В печи побулькивала заячья похлебка, ароматная, наваристая, из ленивого, жирного русака, что давеча угодил в силки. На столе горела оплавленная восковая свечка вместо привычной лучины. А сам охотник был занят тем, что мастерил новые стрелы — это добро лишним никогда не бывает.

Звук повторился.

Мыслав вдохнул тяжело, натянул сапоги, набросил на плечи рубаху поплотнее, и выглянул во двор. Ничего. Далеко над рекой посверкивали ветвистые молнии, ветер клонил молодые деревца до самой земли, дождь бил в лицо ледяной водой. Буря как буря.

— Аууууу! — донеслось из леса сквозь ветер.

Брови охотника сдвинулись к переносице. Он вернулся в дом, приладил за спиной колчан, взял лук — добротный, крепкий. И уверенно зашагал к лесу. Звери, что выли в лесу, были пострашнее волков — одичавшие, озлобленные псы не боялись людей, и не упускали случая напасть на одинокого путника. И на этот раз они были слишком близко. Вой повторился, теперь левее. Ответом ему был хриплый, низкий лай — так лаяли сторожевые псы у помещика на дворе, здоровенные, лохматые псины. Мыслав подумал, что вот оно — лихо, если такая собака прибилась к стае. Те-то, что с разоренных крестьянских дворов в леса ушли, не шибко большие, и опасны для взрослого мужика только когда их больше пяти, а крупный сторожевой пес и сам по себе противник серьезный.

Визгливое рычание, писк, скулеж и вой заглушил раскат грома. Охотник осторожно подкрался с подветренной стороны, чтобы собаки не учуяли его раньше времени. И правда, под корнями старого ясеня, низко опустив косматую голову, стоял громадный черный пес. Вокруг него, как шакалы, сновали туда-сюда псы помельче. Черный нервно переступил с лапы на лапу, и когда одна из одичавших собак подошла к нему слишком близко, отбросил ее назад ударом головы.

Мыслав прицелился. Дождь заливал глаза даже под кронами деревьев, но раз уж вышел из дому в такой час, надобно довести дело до конца. Стрелы вылетали одна за другой, и вскоре прогалина усеялась трупами диких псов. И только черный продолжал недвижно стоять на месте, словно заслоняя собой что-то. Или кого-то.

— Вот холера, — выругался охотник, подойдя ближе. У корней белела тонкая, забрызганная грязью рука.

Собака подняла на человека глаза, которые в сполохе молнии сверкнули зелеными огоньками. И, к изумлению охотника, отошла в сторону. Мыслав медленно, не спуская глаз с пса, подошел к лежащему навзничь человеку. Осторожно наклонился, приложил руку — тело было холодным, но не мертвым.

— Ты гляди-ка, девица, — вслух удивился охотник, и, недолго думая, забросил свою находку на плечо — девка оказалась легкая и мелкая: заяц, что варился в котле, и то пожирнее был.

Собака, на которой теперь был явно различим широкий ошейник с железными начищенными бляшками, молча пошла за ним. Поначалу охотник оглядывался через свободное плечо — опасался, но у самого дома, поразмыслив, пропустил собаку вперед, в жар натопленной хижины.

— Заходь уж, лохматый, — добродушно бросил он псу. — В такую погоду даже собакам негоже на дворе сидеть.

К середине ночи буря утихла. Девица невнятно бормотала в бреду, крутилась на лавке, застеленной овчиной. Мыслав оттер грязь с ее лица, поднес свечу поближе — рассмотреть, что за чудо лесное ему досталось. Не сказать, что красавица. Хоть охотник и мало понимал в женской красоте, в Белом Саду бабы были другие — рукастые, крепкие, загорелые, как говорили местные мужики, с задком и передком. Да и волосы так коротко здешние женщины не стригли — разве что тифозные да вшивые, но те их прятали под платком.

Собака улеглась, подперев боком входную дверь, и положила голову на лапы. С мокрой шерсти натекла лужица грязной воды. Зверь был в меру упитанным, а шерсть густой и блестящей. Раньше, на службе у помещика, Мыслав часто видел травильных и сторожевых собак, но таких здоровенных и страшных еще не встречал.

— Кто ж вы такие будете-то? — спросил он в пустоту, подперев кулаком подбородок.

***

Утром от ночной грозы и следа не осталось — солнце в мгновенье ока слизало все лужи и просушило землю, а к полудню над деревней повисла жара. Охотник плеснул собаке похлебки, накрошил в миску хлебной корки, и собрался было идти к Томире, за травами, как девица ожила.

Она вскочила, как ужаленная, вжавшись спиной в стену, и тут же натянула шерстяное одеяло до самого подбородка — поняла, что изорванная рубашка не прикрывает ровным счетом ничего. Сменная одежда у Мыслава хоть и имелась, переодевать чужую девку он постеснялся.

— Не бойся, на вот, надень, — он, деликатно отвернувшись, бросил ей заплатанную, но чистую рубаху.

Девица ответила что-то нечленораздельное, очевидно, из-за разбитых о камни губ и подбородка.

— Ты откуда взялась в лесу? — охотник подождал, пока гостья натянет через голову рубаху. — Тебя чуть собаки дикие не загрызли. Ну, что молчишь? Немая? Или не понимаешь по-нашему?

Она понимала. Но не все — через слово. Язык был смутно знаком, и во многом напоминал ее родной, но голова болела так, словно по ней проскакал отряд тяжелой кавалерии, и оттого слова напрочь отказывались складываться в предложения.

— Где я? — хрипло спросила она, и тут же поморщилась от прострелившей в висках боли.

Мыслав вдруг посерьезнел, почесал пятерней бороду. Акцент у гостьи был странный, но на нильфгаардский совсем не походил. Уж черных на своем веку охотник повидал достаточно. Те гнусавили, слова тянули. А эта говорила отрывисто, твердо.

— Белый Сад это, — чуть погодя, ответил он. — Раньше была Темерия, а теперь уж не поймешь. А ты с неба упала, что ли?

— С неба, — повторила девица, будто не расслышала вопроса.

На ее лице появилось выражение глубокой задумчивости. Она уставилась в одну точку, и сидела так, не шевелясь, с полминуты. Потом встала, и вместе с ней с места вскочила и собака. Проверила, на месте ли пояс и сумка — штаны и ремень оказались целыми, охотник не стал снимать. Пощупала пальцами опухшие, в кровь разбитые губы.

— Спасибо тебе, — вымученно улыбнулась она, пытаясь подражать выговору охотника.

— Меня Мыслав звать, — мужчина улыбнулся в ответ — по его лицу было видно, что улыбается он нечасто.

— Эрика, — представилась гостья.

— Ты от нильфов, что ль? — недоверчиво покосился на нее охотник. — Штаб у них тут, за речкой. Хочешь — отведу.

— Нет, — быстро ответила девушка, отрицательно замотав головой.

Мыслав снова почесал бороду. Усов у него не было, как у моряков — те их сбривали, чтобы не опалить искрами от короткой курительной трубки. От рук пахло табаком, крепким и ядреным; выше кистей их покрывали незатейливые татуировки. На груди, поверх зеленой сорочки, болталась кожаная перевязь.

— Ты поешь пока, — охотник поставил на затертую столешницу деревянную миску, потемневшую от времени, и вчерашнюю похлебку. — С печью управишься?

Эрика кивнула, еще не зная, управится или нет, но отвлекать хозяина дома от дел попусту ей не хотелось. И когда Мыслав ушел, оставив их с собакой наедине, первым делом бросилась к Арду — проверить, все ли с ним хорошо. В отличие от нее самой, получившей множество синяков и ссадин, пес перенес путешествие легко, по меньшей мере, видимых ран на нем не было. И, облегченно вздохнув, вернулась на лавку — боль в висках никак не желала утихать.

Мысль от того, что попала туда, куда и собиралась, согревала и радовала, вопреки всем сопутствующим обстоятельствам. Но вот — в когда? Если в Темерии нильфгаардский штаб, значит, север захвачен Империей. И ведь не спросишь — то, что говорил Мыслав, Эрика понимала, но поймет ли охотник ее? Для начала язык бы выучить худо-бедно, читать научиться, разведать обстановку в мире — кто с кем воюет, какие короли у власти, и самое главное — где найти эльфов.

***

Каждый день Мыслав уходил на охоту. Гостья гостьей, а силки сами собой не поставятся. Девица третий день лежала в горячке, но охотник не спешил сдавать ее на поруки травницы — у Томиры и так дел было невпроворот, лучше уж сам, своими силами.

Он отворил скрипучую дверь в хату, неся в заплечном мешке ворох душистых трав. Затем бережно разложил пучки на столе, вскипятил воды, и заварил ароматный, но отвратительный на вкус чай.

Эрика сделала глоток, скривилась. От деревянной кружки разило дешевым вином, и запах травяного отвара едва перебивал алкогольный дух.

— Оставайся, если хочешь, — наконец, нарушил неловкое молчание охотник. — Помогать будешь. Я тебе сапожки справлю новенькие, в деревню как раз купец приехал. Негоже босиком по лесу ходить.

Девушка посмотрела на Мыслава недоверчиво — наверняка просто так в этом мире, как и во всех других, добро не делается. Но охотник перехватил ее взгляд, и снова устало улыбнулся:

— Ты ничего такого не подумай. Я… ох, как сказать-то…

— Что? — не поняла Эрика.

— Выродок я, — признание далось охотнику тяжело. — Меня из деревни выгнали. Никто из местных со мной не знается, только если надобно чего — приходят. А все потому, что по бабам я не того… не ходок. Флориан, сын помещика и я — мы любили друг друга.

Девушка с минуту пыталась осмыслить услышанное, а когда поняла, только потупилась. Порылась в сумке, достала пару рубинов, и, обхватив запястье охотника, высыпала ему на ладонь. Тот хотел было вернуть, но гостья настояла.

Уже через неделю Эрика бегло болтала по-здешнему, щедро сыпя просторечиями и залихватскими ругательствами. Выведав окольными путями у травницы Томиры и местных крестьян, что творится в мире, девушка узнала, что в Вызиме сидит нильфгаардский император Эмгыр, год нынче 1272, месяц — апрель, по-эльфьему бирке, в Лок Муинне полгода назад началась охота на ведьм, а про скоя`таэлей уже давно никто ничего не слыхал.