Последние десять минут я плавно передвигал голубой ползунок, стараясь не кончить раньше времени. Я словно играл в компьютерную игру. Теперь я настроил регулятор на отметку близости и, взглянув Джулии в глаза, понял, что она видит эффект. Она погладила меня по щеке.

- Ты приятный мужчина. Ты это знаешь? Я ответил:

- Мне нужно кое-что тебе рассказать. Приятный? Я марионетка, робот, извращенец.

- Что?

Я не мог говорить. Ей это, видимо, показалось забавным, она поцеловала меня.

- Я знаю, что ты гей. Все нормально; для меня это не имеет значения.

- Я не гей. (Больше не гей?) Хотя и мог бы им стать. Джулия нахмурилась:

- Гей, бисексуал… мне все равно. Честно.

Мне больше не нужно было двигать ползунки; протез зафиксировал настроение, и через несколько недель я собирался позволить ему функционировать самостоятельно. Тогда я буду чувствовать естественно, как и все люди, то, что сейчас мне приходилось выбирать.

Я признался:

- В двенадцать лет я перенес рак.

Я рассказал ей все. Я наблюдал за выражением ее лица и увидел ужас, сменившийся сомнением.

- Ты мне не веришь? Она ответила, запинаясь:

- Ты говоришь об этом как о самой банальной вещи. Восемнадцать лет? Как ты можешь так просто сказать: «Я потерял восемнадцать лет»?

- А как я должен говорить это? Я не пытаюсь вызвать у тебя жалость. Я просто хочу, чтобы ты поняла.

Когда я начал рассказывать о нашей с ней встрече, у меня внутри все сжалось от страха, но я продолжал говорить. Через несколько секунд я увидел в глазах Джулии слезы и почувствовал себя так, словно меня пырнули ножом.

- Прости. Я не хотел причинить тебе боль. - Я не знал, обнять ее или тут же предложить ей расстаться. Я не сводил с нее взгляда, но комната поплыла у меня перед глазами.

Она улыбнулась:

- О чем ты сожалеешь? Ты выбрал меня. Я выбрала тебя. Все могло случиться иначе. Но случилось так, как случилось. - Она сунула ладонь под простыню и взяла меня за руку. - Так, как случилось.

По субботам Джулия отдыхала, но мне нужно было на работу к восьми. Я уходил в шесть, она сонно поцеловала меня на прощание, и всю дорогу до дома я чувствовал себя невесомым.

Должно быть, я глупо улыбался каждому посетителю, но сам едва замечал это. Я строил планы на будущее. Я не разговаривал с родителями уже девять лет, они даже не знали о лечении Даррэни. Но теперь все на свете казалось мне возможным. Я могу прийти к ним и сказать: Это я, ваш сын, воскресший из мертвых. Вы действительно спасли мне жизнь тогда, много лет назад.

Придя домой, я обнаружил на автоответчике сообщение от Джулии. Прежде чем просмотреть его, я решил начать готовить обед. Было какое-то странное удовольствие в том, чтобы заставлять себя ждать, в предвкушении воображать ее лицо и голос.

Я нажал на кнопку «Воспроизведение». Лицо Джулии оказалось не совсем таким, каким я представлял его себе.

Я не понимал ее слов, и мне приходилось останавливать запись и перематывать назад. Отдельные фразы вонзались мне в память. Слишком необычно. Слишком ненормально. Нет ничьей вины. Мои объяснения прошлой ночью не были совсем уж напрасными. Но когда у Джулии появилось время все осмыслить, она обнаружила, что не готова к взаимоотношениям с четырьмя тысячами мужчин и женщин.

Я сидел на полу и думал, что мне чувствовать: обжигающую боль, обрушившуюся на меня, или что-нибудь еще, по желанию. Я знал, что могу обратиться к настройкам протеза и сделать себя счастливым - счастливым, потому что я снова «свободен», счастливым, потому что мне лучше без Джулии, счастливым, потому что ей лучше без меня. Или просто счастливым, потому что само по себе счастье ничего не значит, и, чтобы достичь его, мне достаточно всего лишь накачать мозги лей-энкефалином.

Я сидел, вытирая с лица слезы и сопли, пока на кухне горели овощи. Запах навеял мысли о прижигании раны.

Я оставил все как есть, я не притронулся к регуляторам, но помнил о том, что могу все изменить. И тогда я понял, что, если бы пошел к Люку де Врие и сказал: я здоров, мне больше не нужна возможность выбирать, я все равно никогда не смог бы забыть, откуда взялись все мои чувства.

Вчера ко мне приезжал отец. Мы мало говорили, но он пока не женился во второй раз, так что даже пошутил: не пойти ли нам вместе прогуляться по ночным клубам.

По крайней мере, я надеюсь, что это была шутка.

Наблюдая за ним, я думал: он там, у меня в голове, и мать тоже, и десять миллионов предков, людей, протолю-дей, таких далеких, что даже представить сложно. К ним добавились еще четыре тысячи, ну и что с того? Всем приходится создавать свою жизнь из одинакового материала: отчасти общего, отчасти индивидуального, отчасти скорректированного бесконечным естественным отбором, отчасти смягченного свободой выбора. Мне просто пришлось несколько более прямо взглянуть правде в глаза.

И я мог продолжать так жить, балансировать на тонкой грани между бессмысленным счастьем и бессмысленным отчаянием. Может быть, мне повезло; может быть, лучший способ удерживаться на этом узком мостике - ясно понимать, что находится с той и с другой стороны.

Перед тем как уйти, отец выглянул с балкона на реку Параматта. В воде отчетливо виднелись пятна нефти, мусор, отходы.

Отец с сомнением спросил:

- И ты счастлив в этом месте?

- Мне здесь нравится, - ответил я.