— Да, Игорь Викторович. Вы меня вызывали?

— Вызывал. Познакомьтесь, этого господина зовут Константин Иванович. Он сомневается в ваших профессиональных качествах.

— Почему, Константин Иванович? — удивленно и просто спросила она.

— Ну, я не знаю… Женщина… Не думаю… — начал я мямлить что-то нечленораздельное, проклиная Говорова за его бестактность. — И вообще…

— Напрасно вы так, — стоя напротив, укоризненно глянула на меня девица. — Кроме обучения, я прошла дьявольскую практику в Чечне. У вас нет основания мне не доверять. А впрочем, как хотите. Работу я себе всегда найду, но, может быть, вы хотите меня попробовать?

— В каком плане? — скабрезно улыбнулся я.

— Не в том, в каком вы думаете, — сурово ответила она. — Например, ударьте меня.

— Я женщин не бью, предпочитаю находить им более естественное применение.

— Я для вас не женщина, а напарник.

— Ты, телка, для меня не напарник и никогда им не будешь. Если ты где-то там в Чечне научилась через оптический прицел дырявить черепа, то это не значит, что я могу быть спокоен за свою спину. Так что вали отсюда и ищи себе работу согласно профилю.

— Я умею делать не только это, понял ты, козел вонючий! — вскипел восточный темперамент. — И если ты сейчас же передо мной не извинишься, то твои дряблые яйца навсегда зависнут на этой люстре.

— Да пошла бы ты на… — не смог удержаться я, понимая, что она попросту меня провоцирует. — Шлюха солдатская!

Для моего здоровья было бы куда лучше таких грязных вещей не говорить. Буквально через долю секунды она влепила мне замечательную пощечину, больше похожую на грамотный боксерский удар. В ухе что-то чвакнуло, в голове загудело, и, уже ничего не соображая, позабыв, что передо мной женщина, я ринулся в атаку, надеясь в ближнем бою перебить ей гортань. Ближнего боя не получилось. Впрочем, как и дальнего, она обошлась со мной как с молодым, вдруг взбрыкнувшим бычком. Тихий и кроткий, я оказался на полу с бестолковой, круто заломленной головой. Одно неосторожное движение — и мои шейные позвонки могли навсегда расстаться друг с другом. Наверное, стоило перед нею извиниться, но как, если, кроме сдавленного хрипа, из моей глотки ничего путного не доносилось. Впрочем, продолжалось это недолго. Скоро хватка ослабла, и моя спина освободилась от этой чертовой бабы. Не в силах сразу же встать, я позорно распластался на ворсистом полу.

— Простите, Константин Иванович, но я хотела чтобы вы мне поверили, — приподнимая трухлявый мешок моего тела, извинилась воинственная амазонка. — Теперь, когда вы убедились в моем профессионализме, может быть, вы измените свою точку зрения и не будете столь категоричны в своем решении? Обещаю быть вам надежным защитником и партнером.

— Партнершей? — кряхтя, попытался я сострить. — Избавь Бог нас от таких партнерш! При первом же соитии шею свернут. Царица Тамара тебе, случаем, не прабабка?

— Нет. Но пока я жива, можете на меня положиться. Обещаю вам относительную безопасность.

Что-то было в ее спокойных словах такое, что заставило меня поверить в ее надежность и умелое бесстрашие. И, глядя на нее уже другими глазами, я примирительно рассмеялся:

— Ладно, поднимай жениха, Жанна, выпьем, невестушка, за наш брак.

— Почему это невестушка? — довольно заурчал молчавший до сих пор Говоров. — Брак ваш уже состоялся, о чем и свидетельствуют штампы в ваших паспортах. Значит, теперь вы законные муж и жена, а по сему поводу сейчас мы с вами и сыграем свадебку. У меня после поминок кое-что осталось. Попрошу в мои скромные апартаменты.

Свадьба с деловым обсуждением предстоящего нам предприятия продолжалась до семи часов, после чего началась неофициальная ее часть. Когда к полуночи мы очнулись, то моей новоявленной жены и след простыл.

— Да, Константин Иванович, не удалась твоя первая брачная ночь, — хрипло, с похмелья оскалился Говоров. — Что и говорить, осрамился ты, братец, оконфузился и меня, свата, подвел под монастырь.

— Иди к дьяволу, сват-брат, — разыскивая куда-то запропастившуюся куртку, отмахнулся я.

— Ничего, в дороге наверстаешь, — продолжал он трещать над ухом.

— Заткнись, — раздраженно посоветовал я. — Не забудь сегодня приготовить деньги на дорогу, завтра выезжаем.

— Но ведь договорились на послезавтра, — недоуменно проскрипел он. — И Жанна не успеет подготовиться. Как ей сообщить?

— Это мои заботы, и ты теперь в это дело не влезай. Она до последнего не должна ничего знать.

— Ты что же, не доверяешь ей?

— Доверяй, да проверяй. Да что же это такое! Куда запропастилась моя куртка?

— Должно быть, под диваном, я ею укрывался. А деньги я могу дать хоть сейчас.

— Черезвычайно обяжешь.

— Тут вот какое дело, — открывая сейф, замялся он. — Понимаешь, я подумал… — Вместе с деньгами он вытащил пластиковую папку со вложенным туда договором. — Даже не знаю, как тебе сказать…

— А ты так и скажи, что денежки счет любят и господин Гончаров должен подписать с тобой определенный контракт, в котором обусловлен конкретный объем работ. Чего сопли-то жевать, не маленькие, все понимаем.

— Нет, Константин Иванович, тут дело другого характера.

— Какого? Да что ты мне хвост крутишь, говори как есть, а уж я решу, приемлемы ли для меня твои пассажи.

— Да, конечно. В общем, не далее как сегодня утром, еще до похорон, заявляется ко мне некая мадам Шерстнева Нина Николаевна, пышная блондинка в самом соку. И непринужденно эдак спрашивает: «Ну, как у нас продвигаются дела с постройкой моего коттеджа в городе Подольске?» Я, ежу понятно, сразу подставил член к носу и понял, что разнесчастная эта Шерстнева есть первая жертва стригуновского опрокидона. Ну и наивно так отвечаю: «Простите, гражданочка, но вас я вижу в первый раз и никаких обязательств вам не давал». А она баба, видать, тертая, мне выдает: «Вы-то, конечно, не давали, но вот ваша фирма в лице Стригуна А.О. выдала мне финансовый документ, который гласит, что вы обязуетесь выстроить мне дом в Подольске до июня месяца, за что я и уплатила аванс в сумме ста пятидесяти тысяч рублей. Извольте взглянуть, вся документация в полном порядке». А чего мне глядеть, когда я и так все понял с полуслова. Говорю ей, вам нужно дождаться самого Стригуна и с ним все решить, потому как мы не вмешиваемся в дела друг друга, чтобы не произошло путаницы. В общем, наплел ей с три короба и с трудом выдворил, но пока продолжался весь этот балаган, я, между прочим, сумел сделать с документа несколько ксерокопий. Так вот я и подумал, может, один экземпляр прихватишь с собой?

— А зачем? — наивно улыбнулся я. — Ведь по нашей устной договоренности я просто должен установить возможное местопроживание твоего вороватого зама.

— Да, это так, — засуетился Говоров, — но, может быть, тебе случайно представится удобный случай и якобы от имени мужа Шерстневой ты на него надавишь.

— Полная чушь. Я на него надавлю, а он меня попросту придавит.

— Я не считаю его крутым, да и твой гонорар в этом случае смотрелся бы гораздо внушительнее.

— Нет, давить будешь сам, а бумаги на всякий случай я возьму, и напоследок хотел бы предупредить, что за твоей шарашкой будут наблюдать. Если затеял какую-то чехарду, которая угрожает моей жизни, то с тобой поступят аналогично.

— Это что, угроза?

— Нет, дружеское предупреждение.

— Напрасно, у тебя нет никаких оснований говорить мне такое.

— Конечно, это я так, на всякий случай, а случаи, как известно, бывают всякие.

Домой я приперся глубоко за полночь. Тихо, чтобы не потревожить чуткий сон Милки, разделся, минуя спальню, сквозняком ушел на кабинетный диван и провалился в сон. В черной, удушливой от цветущей сирени ночи два мордоворота тащили меня на казнь. Дорога была длинна, и то ли от этого долгого пути, то ли от предстоящей смерти чувствовал я себя дискомфортно, а порою просто скверно. Я удивлялся, зачем им понадобилось тащить мое измученное тело долгие километры, когда легко и логично можно было кончить меня прямо здесь, среди пьянящего аромата горной сирени. Дорога шла под гору и была каменистой и трудной, как вся прожитая мною жизнь. Почему-то перед смертью нестерпимо захотелось пить.