По завершении ликвидации группировки войска, по замыслу командования, должны были передислоцироваться на северную окраину Берлина. В этот район заранее было решено перебросить на “студебекере” связистов нашего взвода. Обгоняя многочисленные скопища гитлеровцев, мы мчались по автостраде в сторону столицы рейха. Каждую колонну пленных сопровождали три всадника-офицера: ведущий, замыкающий и курсирующий вдоль колонны туда и обратно. Шли пленные, понурив головы, и лишь некоторые из них, не снимая наград, маршировали с гордо поднятыми головами…

Остановились в поселке, представляющем одну большой протяженности улицу, с поворотом посередине. Поселок отстоял от окраины Берлина на один-два километра. Взвод расположился в одном из домов на повороте улицы. Здесь предполагалось разместить в последующем командный пункт. По нашим прикидкам, дивизии пешим ходом должны добраться сюда не ранее чем через два дня. Так что можно было отдохнуть, расслабиться. Решили приступить к работе на следующий день с рассветом. Тем более что в этот день Родина праздновала международный день трудящихся 1 Мая. Солдаты раздобыли коньячок, немного выпили, поужинали и легли спать. Оставшееся спиртное командир взвода разлил по фляжкам командиров отделений, сказав при этом: “Выпьем после выполнения задания”…

Ночью, заметив на окраине Берлина немецких солдат, часовой поднял по тревоге спящий взвод. Светало. Цепи немцев, выходящих из Берлина, хорошо просматривались невооруженным глазом. Видны были, по мере приближения к поселку, и автоматы в их руках. Мы оказались в затруднительном положении, так как не знали численности вырвавшихся из центра Берлина войск. Не были известны и намерения противника. Поэтому комвзвода с принятием окончательного решения не торопился, а пока выставил дозорных в разных точках поселка.

Мне достался пост на наиболее удаленной от Берлина северной окраине населенного пункта. Договорились: как только немцы начнут заходить в поселок — дать знать. Устроившись за насыпью шоссе, внимательно наблюдаю за происходящим. Немцы, не меняя порядка, продолжали движение параллельно поселку. Стало очевидно: противник, избегая боя, стремится вырваться из окружения с малыми потерями. Не знали немцы, что в поселке всего горсточка связистов. Через некоторое время передние цепи поравнялись со мной, а из Берлина продолжали выходить все новые и новые.

Неожиданно впереди, примерно в полукилометре, появились наши танки-”тридцатьчетвёрки”. Их огонь принудил немцев отказаться от парадного строя: цепи рассыпались, один из солдат залег буквально в нескольких десятках метрах от меня. Настало время доложить командиру взвода об обстановке, сложившейся на северной части села, о появлении наших танков. Подняться во весь рост не могу — кругом немцы. Отползаю по-пластунски за ближайший дом, вскакиваю и бегу по улице к своим. Никого нет: ни “студебекера”, ни людей. Выбегаю на улицу, вижу: на тихом ходу ползет немецкий танк в окружении размахивающих автоматами фрицев.

Сложилась ситуация, похожая на ту, в которой оказался связист, преследуемый немецким танком, в фильме Григория Чухрая “Баллада о солдате”. Но там солдата выручило оставленное на поле боя противотанковое ружье. У меня такого оружия не было. Обстановка усложнилась выскочившим с противоположной стороны “студебекером”, обслуживающим тыловые части. Остановился он прямо у моих ног.

— Куда прешь, не видишь — немцы, разворачивайся! — закричал я.

Шофер, пытаясь развернуть машину, перегородил ею улицу. В это время выпущенный танком снаряд взрывается рядом с грузовиком и смертельно ранит водителя. Полагая, что “студебекер” не единственный в поселке, немцы “для профилактики” продолжили обстрел, снаряды ложились один за другим по всей улице. В такой обстановке мне ничего не оставалось другого, как отскочить в сторону и задворками бежать к тому месту, где находился недавно в дозоре. Зная, что всюду вокруг лежат немцы, решил бежать безостановочно в направлении “тридцатьчетвёрки”. На душе тревожно: неужели здесь, у поверженного Берлина, придется сделать свой последний шаг? Вспомнил о фляге с коньяком, сделал несколько глотков. “А теперь пошел!” — сказал сам себе и с этими словами, сжимая в руках автомат, ринулся навстречу смерти…

Но — остался жив. Да, это так, однако шансов-то на выживание не было. Бежал зигзагами под разрывами своих же снарядов, не обращая на них внимания. Опасался пуль, знал, что под каждой кочкой лежит немец, а я весь на виду. Потому и отказался от коротких перебежек, что неподвижную цель на небольшом расстоянии легче поразить. На пути к танку внезапно рядом со мной прозвучала автоматная очередь. Повернувшись, увидел стоящего в рост немца с автоматом. Нажимаю на курок своего оружия, немец, падая, исчезает из поля зрения. Сделав несколько шагов в направлении стрелявшего, увидел глубокий ров и пригнувшихся в нём вооруженных солдат. Кубарем откатываюсь в сторону, отстегиваю с поясного ремня противопехотную гранату, бросаю ее в ров и продолжаю движение. На пути неожиданно возникает еще один ров, перпендикулярно первому, в котором тоже укрылись от рвущихся снарядов фрицы. Деваться некуда: перепрыгиваю через их головы и продолжаю бежать в том же направлении. Тут уж немцы не могли простить дерзости русского — открыли ураганный огонь, стреляли, как по зайцу, выскочившему на открытое место. А спасительный танк совсем близко — в какой-то сотне шагов. Наконец я у головного танка. Последние аккорды драмы происходили на глазах танкистов.

Было не до расспросов, шел бой. Командир полка, стоящий рядом с боевой машиной, обратился ко мне, чтобы прояснить обстановку:

— Есть ли у противника танки?

— Да, — ответил я, — видел на улице поселка.

Последовала команда:

— Приготовиться к отражению танков со стороны леса!

Бой продолжался…

Основную свою задачу немцы выполнили: они вырвались из окружения и устремились на север, с тем чтобы поддержать группировку войск на другом участке фронта. Там бои продолжались и после капитуляции Германии: фрицы сложили оружие лишь в двадцатых числах мая 1945 года.

Отъехав с десяток километров, наши танкисты сделали остановку в небольшом немецком городке. Измученным людям дали возможность отдохнуть: здесь же, около танков и бронетранспортёров, они падали на землю и засыпали. Через два часа полк подняли и зачитали приказ о выезде на зачистку улиц Берлина от оставшихся при прорыве немецких солдат и офицеров.

Большинство из них понимало, что с падением Берлина продолжать войну бессмысленно. Поэтому многие, вырвавшись из окружения, попытались раствориться среди гражданского населения города. Наиболее расторопные успели переодеться в гражданскую одежду, другие по тем или иным причинам этого не сделали. Первых выявить не представлялось возможным. Отсюда в нашу задачу входило обезоруживать и направлять на сборный пункт солдат и офицеров только в форме.

Прочесывали северную окраину Берлина, застроенную в основном одноэтажными домами. Прочесывание проходило следующим образом: разбившись на небольшие группы по пять-шесть человек, шли от дома к дому по обеим сторонам улицы. Параллельно двигался танк для поддержки в случае оказания вооруженного сопротивления. Солдат обезоруживали, забирали ручные часы и отправляли к сборному пункту без сопровождения — лишних солдат не было. Часами, большей частью штампованными, подаренными Гитлером каждому немецкому солдату, обменивались “не глядя”…

(При возвращении наших воинов на Родину пешочком после окончания войны все они (часы) остались на территории Польши: обменивались на литр самогона. У читателя может сложиться мнение, что солдаты на фронте беспробудно пили. Это не так: во-первых, обстановка не позволяла; во-вторых, горячительным они располагали крайне редко. Боевые сто граммов, о которых поется в песне, мы, к примеру, имели только пару недель на Брянщине; видимо, в это время спиртное завезли именно на наш участок. Возможно, кому-то перепадало и больше…)