— Вы правы, молодой человек. — Мне захотелось поверить этому хотя бы для того, чтобы поддержать Серёжу в его догадках.

— И давно ты идёшь по реке? — спросил Иван Макарович.

— Четвёртый день, — мягко ответил Серёжа и, как бы оправдываясь, сказал: — Приходится останавливаться. Делать анализы чуть ли не у каждого ручейка, впадающего в Людянку-Слюдянку, чтобы не потерять путь к месторождению.

— Как же это ты один отважился? — задал сочувственный отеческий вопрос Иван Макарович.

И Серёжа сказал:

— Мы вышли вдвоём. С моим товарищем. С Володей. С химиком. Он, хороший химик, оказался плохим путешественником. Он побоялся идти по реке в глубь леса. К тому же встретилась змея...

— Так-так-так, — снова отозвался Иван Макарович. — А ты, значит, не боишься...

— Нет, я тоже боюсь, — сознался Серёжа. — И ещё как!.. Но ходить по лесам, речкам, горам — моя будущая профессия. К ней надо привыкать уже теперь...

Снова послышалось «так-так», и Серёже было предложено отужинать с нами. Он не отказался. И, слегка покраснев, сознался, что его продуктовые запасы, рассчитанные на десять дней, иссякают.

Мальчуган, появившийся здесь десять-пятнадцать минут тому назад, вдруг стал милым сыном и любимым внуком для двух чужих и неизвестных ему людей.

Его уложили спать в сторожку. Дали ему подушку и покрыли марлевым пологом от комаров. Мы же прокоротали ночь у костра, надеясь отоспаться днём.

Когда Серёжа уснул, Иван Макарович объявил мне:

— Далеко пойдёт парень. Такой не только слюду найдёт — всю землю наизнанку вывернет, всё золото выпотрошит! И там, где о нём не слыхивали.

И я верил в это. И мне так хотелось, чтобы Серёжа нашёл слюду! Пусть тоненький пласт. Пусть крохотное месторождение, не имеющее большого значения. Это подымет его в своих собственных глазах. Это будет настоящим началом трудной профессии.

Серёжа проснулся поздно. Уха, сваренная Иваном Макаровичем, уже остыла. Подогрели. Старик приготовил ему пополнение продуктовых запасов. Я подарил Серёже свой «вечный» электрический фонарик.

Он сказал:

— Ой, что вы! — А увидев, что фонарик дарится ему от всего сердца, сказал: — Я давно мечтал о нём...

Затем, проверив, как работает фонарик, он ещё раз поблагодарил меня и положил его в нагрудный карман...

Серёжа не торопясь надел свои резиновые сапоги, взвалил потяжелевший вещевой мешок, затем вооружился своим посохом с железным наконечником, напоминающим копьё, и стал прощаться.

Мы обменялись адресами. Вскоре послышалось удаляющееся «буль-буль». Серёжа уходил вверх по реке...

— Найдёт, думаешь? — спросил Иван Макарович и, не дожидаясь ответа, сказал: — Обязательно найдёт. Такие всегда находят.

Голубятню Сеня построил хорошую, тёплую. Дядя помог. Дядя, как и Сенина мать, служил тоже дворником, только в другом доме.

Теперь оставалось раздобыть деньги на покупку голубей. Это дело нелёгкое. Кроме Сени, у матери ещё трое ребят, и у неё каждая копейка на счету. Но всё же Сеня сумел скопить кое-что. И если бы продать коньки, то у него бы хватило денег на пару простых голубей. А потом у них появятся голубята. Голубята подрастут, и у них тоже выведутся голубята... И так бы пошло.

Но как можно лишаться коньков! Они необходимы девятилетнему человеку. Голуби не могут заменить катание на коньках. А занять мальчику деньги не у кого. Да и как займёшь? Отдавать ведь надо.

Как-то, в большом раздумье, сидел Сеня возле своей голубятни. К нему подошёл жилец из девятой квартиры. Андрей Олимпиевич. Артист. Очень хороший человек. Ему и роли в театре давали тоже хорошие. Он играл добрых стариков. Сеня уже раз пять видел Андрея Олимпиевича в театре и хлопал ему больше всех. И вообще у них была дружба, потому что у Андрея Олимпиевича не было сыновей. Да и никого у него не было, кроме Медвежки. Хорошая собака, только ужасно глупая. Галоши грызла.

— Ну, как дела, орёл? — спросил Сеню Андрей Олимпиевич.

И Сеня рассказал о своих затруднениях. На это Андрей Олимпиевич ответил так:

— Купи на свои деньги корму, а об остальном позабочусь я.

И он позаботился. В воскресенье у Сени появилась пара удивительно красивых голубей. В них было прекрасно всё, и особенно хвосты. Они, как раскрытые веера, настолько украшали птиц, что Сеня даже дрожал от радости. Он знал по рассказам других, что есть редкая порода павлиньих голубей, у которых именно такие хвосты.

— Как называются, Андрей Олимпиевич, эти голуби? — спросил Сеня.

Андрей Олимпиевич улыбнулся в ответ, потом обнял Сеню и таинственным шёпотом сказал:

— Это, мой друг, египетские голуби. Да, египетские.

И Сеня не стал оспаривать. Ему даже было приятно, что у него появились египетские, а не какие-то другие голуби, потому что в эти дни все говорили о Египте. Говорили о том, как на Египет напали чужеземные войска.

Сеня слышал, что на свете есть такая страна — Египет, но где она находится, он не знал: географию не изучали в третьем классе. Но, так как голуби были египетские, Сене пришлось получше узнать о Египте. И он узнал. И ему Египет и египтяне очень понравились, потому что они любят и защищают свою страну и никакими бомбами их нельзя запугать.

А если египтяне хорошие, то у них не могут быть плохие голуби. Не зря же Андрей Олимпиевич купил именно этих голубей! И, наверное, для того, чтобы сбить цену египетским голубям, называли их «павлинками». Пусть как угодно называют, хоть индюшками, пусть каких угодно предлагают, Сеня не будет обменивать подаренное. Он никому не отдаст своих голубей, которые, может быть, прилетели сюда, спасаясь от войны.

Вскоре в Москве начались демонстрации. Люди несли на палках фанерные, картонные листы, и на листах было написано: «Руки прочь от Египта!» Некоторые несли нарисованных голубей, а некоторые — живых.

Сеня пристал к одной такой демонстрации. Потому, что он тоже возмущался и ему тоже не хотелось» чтобы захватчики надругались над египетской землёй. Ведь это же, кроме всего прочего, родина его голубей!

Египетское посольство было далеко от дома, где жил Сеня. А Сеня жил у заставы Ильича. Но ему нетрудно было прошагать с демонстрацией через весь город — на улицу Герцена, где жил египетский посол.

Когда посол вышел на крыльцо, чтобы поблагодарить демонстрацию, Сеня впервые увидел живого египтянина. Посол ему показался очень красивым и очень вежливым. И это было вполне понятно для Сени.

Когда посол произносил на своём языке речь, два мальчика выпустили двух голубей. Маловажных. Вроде тех, что предлагали Сене. Они взлетели тяжело, как курицы, и посол, наверное, даже не посмотрел на них.

И Сеня подумал: «Если бы я выпустил своих египетских, посол бы очень обрадовался. Он бы сразу узнал своих родных голубей».

Так он подумал, но сделать этого не собирался, потому что его голуби ещё не обсиделись в голубятне. И они не прилетели бы с улицы Герцена через всю Москву к заставе Ильича. А выпустить перед египетским послом египетских голубей Сене очень хотелось.

На другой день демонстраций было ещё больше, и ещё больше несли голубей. И Сеня не выдержал. Он посадил своих голубей в ту же корзину, в которой принёс их Андрей Олимпиевич.

И вот настала минута, когда нужно было выпустить голубей. Сеня протискался вперёд, к крыльцу посольства, и выпустил перед египетским послом своих египетских голубей.

Голуби взлетели так быстро, что посол едва заметил их. Но всё же Сене показалось, что он улыбнулся ему. А демонстранты похвалили Сеню. Один даже сказал:

— Настоящий парень!

Это всё было бы очень приятно, если бы голуби полетели в сторону дома. Они полетели на Красную Пресню. Совсем в другую сторону.