Не раздумывая, Саша махнул через поляну. Три автомата вскинулись ему навстречу, а он шел к ним — парень в форме советского солдата, и улыбался, и его автомат доверчиво висел через плечо стволом вниз.

— Кто такой? Что надо? — повелительным движением руки остановил Сашу человек с белым, раздвоившим бровь шрамом.

— Рядовой Ивицкий. Иду к своим, — не потеряв улыбки, ответил Саша, а сам смотрел на девушку, все точнее и радостней вспоминая ее.

Чем докажете? — спросил мужчина со шрамом.

Все больше веселея, Саша сказал:

— Есть доказательства! Такие, что отсалютуете мне из трех стволов. Если не верите, что я рядовой Ивицкий, попробуйте не поверить, что ваша спутница — старший сержант Соболевская. Радистка высшего класса! — засмеялся он.

Девушка оторопело глянула на своих товарищей и снова — на Сашу. Мужчины переглянулись. Но тот, со шрамом, все же сказал:

— А можно без загадок? И покороче.

— Товарищ старший сержант, — уже серьезно обратился Саша к девушке, — вы у нас на курсах преподавали СЭС[3]. Я из третьей роты. Помните, знаменитая третья курсантская, из училища прибыла, — и, торопясь, он сыпал подробностями, огорченно понимая, что лично его Соболевская не узнает, хотя в глазах ее уже тепло оживало прошлое.

Саша объяснил, как оказался в тылу у немцев.

— Что, Юля, твой птенец? — спросил тот, что со шрамом.

— Похоже, мой, товарищ старший лейтенант. Все точно, даже расположение столов и окон в классе.

— Кто у вас тут командир? — спросил старший лейтенант.

— Петр Иванович Белов.

— Звание?

— Зовем просто: кто «командир», кто «комиссар».

— Далеко отсюда?

— Да нет.

— Ну что, Володя? — Старший лейтенант обратился К высокому чубастому парню. — Сходим? — И, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Собирайтесь!..

Они укладывали рюкзаки. Саша видел, что брикеты — это тол, а шнур огнепроводный, и, как человек, достаточно повоевавший, понял, что люди эти — разведчики-подрывники. Из шалашика вынесли рацию, и он восторженно шепнул:

— «Северок»! — легендарная для каждого радиста рация «Север», которой пользовались те, кого забрасывали в тыл для дальней и долгой разведки.

Только сейчас Саша заметил, что правая рука Соболевской на перевязи, кисть и предплечье обложены оббинтованными шинами. Но в чем дело, спрашивать не стал…

Саша шел впереди, по своим же следам, остальные— за ним гуськом.

Он вспомнил радиокласс, несколько десятков столов с ключами и наушниками, подсоединенными к пульту, за который садилась Юля Соболевская. Вспомнил и то, как входила она к ним, свежая, красивая, стройная, в отутюженной гимнастерке, в синей диагоналевой юбке, сильно перехваченной в талии ремнем, в легких хромовых сапожках. Все вскакивали. Дежурный рапортовал, а курсанты, пользуясь этими краткими мгновениями, неотрывно смотрели на строгое белое лицо, подсвеченное сиянием зеленоватых глаз. Она снимала пилотку, отбрасывала назад черные кудри:

— Садитесь!..

Курсанты работали попарно между собой, потом с Юлей; старались, потели, выкладывались, хотя знали, что для нее все они одинаковы, что есть, кроме них, еще и старшина Виноградов, с которым старший сержант Соболевская бывает больше, нежели требует служба.

Эта легкая, пьянящая и общая для всех влюбленность выражалась по-разному. Одни чисто и восторженно замирали при виде Юли, другие со сладким комом в горле торопились оглядеть всю ее, начиная с ног и бедер, узко затянутых в синюю диагональ, третьи мечтали, вспоминали своих одноклассниц, которых едва ли успели хотя бы раз робко чмокнуть в щеку, сравнивали…

Юля Соболевская ни о чем не догадывалась. Ей шел двадцать второй год. Она была старше. Пусть всего на три года, но в этом возрасте разница всегда кажется большей…

Белов встретил гостей настороженно. Слишком непривычно среди них, оборвавшихся и отощавших, выглядели эти трое. Было в них что-то независимое, свободное, подчинящее; то ли от добротной, по форме экипировки, то ли шло от их лиц, не измученных голодом и надсадностью.

Отошли в сторонку, познакомились.

— Старший лейтенант Кухарчук, — представился подрывник со шрамом.

— Белов.

— Комиссар? — не стесняясь, откровенно разглядывал его Кухарчук.

— Не похож? — уклонился Белов. — Что на фронте? Все еще отходим?

— Нет. Немцев остановили почти всюду. Жмем на Житомир и Овруч. Одним словом, большой замах.

— А вы, значит, туда? — Белов мотнул головой за плечо.

— Туда, да вот не пофартило — при выброске радистка руку вывихнула. Куда с ней? Дело гибнет…

— Ясно, — неопределенно ответил Белов и подумал: «Намекает на Сашку?»

— Просто не знаю, как быть, — сказал Кухарчук и посмотрел в сторону Соболевской, там уже суетился, улыбаясь во весь рот, Тельнов. — Все дело гибнет, — повторил старший лейтенант.

Белов поймал краем глаза лицо Саши, в раздумье прикусившего губу, и подумал, что радист — везде человек полезный, может сгодиться еще и ему, Белову.

Кухарчук что-то еще говорил про радиста, но Белов сделал вид, что не слышит.

— Забот хватает, — неопределенно заметил Белов. — У тебя свои, у меня — свои. Одним словом, житуха, — заключил он.

— Сколько у тебя радистов? — спросил Кухарчук.

— Я могу пойти с вами, товарищ старший лейтенант, — сорвалось вдруг у Саши, который неуверенно, будто прося о чем-то недозволенном, посмотрел на Белова.

Кухарчук тоже смотрел на него, но Белов молчал, насупившись.

— Сможешь? — спросил, наконец, прервав затянувшуюся паузу, Кухарчук у Саши.

Саша понял по-своему.

— У меня первый класс. Работал на РБ, РБМ, 5АК, — оживляясь, перечислял он. — Знаю кю-код, зэт-код, код Маркони, жаргон, — волнуясь, как на экзамене на классность, торопливо заговорил Саша, на мгновение он словно забыл о присутствии Белова, думая лишь о любимой работа, по которой истосковался.

Белов не вмешивался в этот разговор, хмурился, не ожидал, что так болезненно царапнет обида на Сашу — не ждал, что так легко тот решит расстаться с отрядом, да и с ним, ведь вдвоем начинали этот тяжкий путь, а теперь радист был целиком в будущем, в том, что предстояло им с Кухарчуком и к чему он, Белов, был уже непричастен. Не нравилась ему и торопливая, почему-то показавшаяся хвастливой скороговорка Саши…

— Так что, Белов, отпускаешь радиста? — спросил Кухарчук. — Пойми, позарез нужен, иначе все бессмысленно, зря выбрасывали нас.

— Я его на поводке не вожу… — ответил Белов. — Вольному воля.

Саша ожидал, что Белов будет возражать Кухарчуку, и даже заранее испытывал неловкость перед ним — вроде бы покидал его пусть ради дела, но ведь неизвестно, имел ли бы он, Саша, возможность выбирать сейчас, если бы тогда, в начале пути, не свела его судьба с Беловым.

— Значит, столковались, — сказал подрывник. — Спасибо… — И уже к Саше: — Иди к Соболевской, пусть покажет рацию. За двадцать минут освоишь?

— Освою! — отбегая, крикнул тот.

— А вы — дальше? — спросил Кухарчук. — Задача-то какая у вас?

«Какая еще задача? — недовольно подумал Белов. — Кто мне ее ставил? Что он, не понимает, этот старший лейтенант?»

— Уходить отсюда — вот и вся задача, — пожал Белов плечами.

— Это-то понятно, само собой, — сказал подрывник.

— А что еще? — Белов глянул на белый, обескровленный шрам, пересекающий лоб, резко сломавший, разделивший бровь Кухарчука.

— Тут уж кто какой счет к ним имеет.

— Мой счет — моя забота. Ты за то не болей.

— Дорогу хорошо знаешь?

— По нюху да по карте.

— Дай-ка карту, — сказал Кухарчук.

Белов вытащил карту.

— Вот река. — Подрывник повел пальцем посиней ниточке. — Переправляйся здесь, — надавил он ногтем, — здесь поуже. Отсюда возьмешь к болотам. Там у фрицев дырка, на топи надеются. Учти: болото плохо промерзло, скопом не прите. Летом оно вообще гиблое. Между болотом и березняком зенитная батарея, «эрликоны». Сплошной линии фронта еще нет. Ни у них, ни у нас. Все еще в движении. Если с умом — пробьетесь. Пострелять придется, правда.