Проснувшись на следующее утро, он принялся причитать, что связан и ничего не может вспомнить; услыхав, что произошло, исполнился раскаяния и угрызения совести, что плохо поступил с Ормом, говоря, что это его несчастье — досаждать всем, когда выпьет; потому что пиво поистине делает его другим человеком, стало быть, и вино тоже. Он пожелал знать, не питает ли Орм к нему ненависти из-за случившегося. Орм отвечал, что ненависти не питает и что не отказывается от небольших потасовок и в дальнейшем, когда Токе придет в себя; но одно он, Токе, должен пообещать, а именно перестать петь; ибо песня козодоя или старой вороны на крыше хлева много лучше его колыбельных. На что Токе расхохотался и пообещал, что постарается в этом отношении исправиться; поскольку вообще-то человек он добродушный, когда бы пиво и вино не подменяли его.

Все решили, что Орм при его молодости показал себя против ожидания хорошо в этом деле, потому что у большинства подвернувшихся Токе под руку, когда у него уже дошло до слез, оставались потом от этого тяжелые памятки; оттого Орм сильно вырос и в своих глазах и в общем мнении. После этого его и стали звать Рыжим Ормом, иначе Красным Змеем [10], не только из-за его рыжих волос, но и потому, что показал он себя человеком, способным ответить на резкость и которого без нужды не стоит раздражать.

Спустя несколько дней задул попутный ветер, и корабли вышли в море. Они держались подальше от берега, чтобы избежать опасных течений, и направлялись на запад вдоль владений Рамироса и наконец обогнули крайний западный мыс. Теперь они пошли на юг, вдоль отвесного, изрезанного берега, и дальше вперед через шхеры наподобие тех, что у них в Блекинге, покуда не достигли устья реки, которое и высматривал иудей. Они вошли в него с приливом и поднялись вверх по течению на веслах, покуда пороги не преградили им путь. Они высадились на берег и держали совет, и велели Саламану рассказать, какой им остается путь. Тот сказал, что здоровым и сильным людям отсюда меньше дня пути до того человека, которому он хочет отомстить — одному из маркграфов короля Рамироса, по имени Ордано — величайшего разбойника и злодея, сказал он, во всем христианском мире.

Крок и Берсе дотошно выспрашивали его о самой крепости, ее силе и местоположении и сколько там у маркграфа человек. Она стоит, отвечал Саламан, в таком крутом и скалистом месте, что войско халифа, состоящее в основном из конницы, никогда к нему не подходило и близко. Потому-то она — надежное прибежище для разбойника и заключает в себе большие богатства. Крепость выстроена из дубовых бревен и защищена земляным валом и частоколом, и стражи там до двухсот человек. Но поскольку стоит она в таком укромном месте, вряд ли, как кажется Саламану, дозор там особенно силен; стражники наверняка отправились за добычей на юг.

Крок объявил, что стража беспокоит его куда меньше, чем вал и частокол, которые могут их задержать. Кое-кто из людей сказал, что проще всего поджечь частокол; на это Берсе заметил, что если все охватит пламенем, то богатство крепости принесет им мало радости. В конце концов договорились положиться на удачу и все решить ближе к делу; сорок человек останутся у кораблей, а остальные двинуться в путь, когда спадет жара. Жребий определил, кому оставаться, поскольку всем хотелось быть поближе к долгожданным богатствам.

Осмотрев свое оружие, они затем проспали в дубовой роще самые жаркие часы; потом немного подкрепились и с наступлением вечера отряд выступил в путь; всего было сто тридцать шесть человек. Крок шел первым, вместе с иудеем и Берсе, а следом друг за другом шли остальные; у кого была кольчуга, у кого бахтерец, у большинства — меч и копье, но кое у кого — секира, и у каждого — шлем и щит. Орм шел вместе с Токе, говорившим, что неплохо размять ноги после такого долгого сидения на корабельной скамье.

Они шли сквозь дикий край, где не видно было ни человека; это порубежье между Андалусией и христианами уже с давних пор было пустынно. Они продвигались северным берегом реки, переходя вброд многочисленные ручьи; мрак сгущался, и они остановились для отдыха в ожидании восхода луны. После чего повернули на север, вверх по долине, и скоро выбрались на открытое пространство. Саламан и в самом деле оказался хорошим вожатым, и еще до рассвета они пробрались в окрестности крепости. Там они затаились в колючем кустарнике и немного передохнули, пытаясь высмотреть что было возможно в бледном свете луны. Они несколько пали духом при виде палисада из мощных стволов в два человеческих роста; а ворота, недавно построенные, казались на вид очень прочными.

Крок сказал, что, верно, нелегко будет подпалить такие дрова, а без помощи огня брать такую крепость ему бы очень не хотелось; но похоже, другого выхода нет: придется притащить хвороста, сложить под палисадом, поджечь и надеяться, что сгорит не все. Он спросил, не может ли Берсе предложить чего-нибудь получше; но Берсе замотал головой и вздохнул, сказав, что ничего лучше ему в голову не приходит, хотя и затея с огнем ему тоже не очень нравится. Саламан сказал, что тоже не знает лучшего средства, но будет рад увидеть, как сгорит тот вероломный, хоть сам он и надеялся на лучшую месть.

Токе подполз к Кроку и Берсе и спросил, чего они ждут: у него горло пересохло, и чем раньше они начнут штурм, тем быстрее найдут что-нибудь выпить. Крок сказал, что трудность только в том, чтобы войти внутрь. Токе сказал, что будь у него пять копий, он бы, как ему кажется, сумел доказать, что покуда годится на большее, нежели сидеть на веслах и пить пиво. Они пожелали узнать, что он задумал; но тот отвечал только, что рассчитывает проложить для них дорогу в крепость, если все получится как надо, и что владельцы копий пусть будут готовы к тому, что древки потом придется делать новые. Берсе, давно знавший его, сказал, чтобы копья ему дали. Так и сделали, и Токе отрубил большую часть древка, так что возле железного наконечника оставалась лишь рукоять не длиннее локтя. Сделав это, он сказал, что теперь готов; и они с Кроком осторожно поползли к валу, прячась среди камней и кустарников, а за ними — несколько отобранных им людей. Было слышно, как в крепости прокукарекали петухи, а в остальном все оставалось тихо и неподвижно.

Напротив ворот они вползли на вал. У самого частокола Токе выпрямился; в добром локте от земли он воткнул наконечник копья между двух бревен и вбил его поглубже и надавил на обрубок древка изо всех сил, чтобы оно держалось как можно надежнее. Чуть выше, в соседнюю щель между бревнами он протиснул другой наконечник; когда же, наконец, бесшумно укрепил оба, то влез на обе рукояти и вбил третий, повыше двух первых. Но надежно закрепить его было невозможно, во всяком случае стоя там, где он стоял, и не подымая шума; и Крок, увидевший теперь, в чем его план, знаком велел Токе спуститься и сказал, что без молотка теперь не обойтись; хотя бы даже и пришлось потревожить спящих в крепости. Поэтому он взял оставшиеся обрубки копий и встал вместо Токе на две уже крепко вбитые ступеньки; он вбил третью двумя ударами обуха своей секиры, потом таким же образом и четвертую, и пятую — каждая выше предыдущей и наискось. Потом он взошел по ним, проверяя, крепко ли те держатся, и добрался до самого верха частокола.

В тот же миг внутри крепости поднялся шум и крики; громко затрубили рога; но остальные последовали за Кроком и со всей возможной быстротой вскарабкались по лестнице Токе. Изнутри вдоль палисада шел помост для лучников; Крок и его спутники спрыгнули на помост и зарубили нескольких человек, спросонок выскочивших им навстречу с луками и копьями. Тогда полетели стрелы снизу, и некоторые попали в цель; но Крок с остальными помчались по помосту к воротам, дабы как можно скорее распахнуть их, чтобы мог войти весь отряд. Тут был тяжелый бой, поскольку сюда уже подоспело много защитников, и каждый миг подбегали все новые. Один из двадцати спутников Крока повис на гребне частокола со стрелой в глазу, в трех других стрелы уложили на помосте; но все спрыгнувшие наземь сбились вместе и с боевым кличем, с мечами и копьями ворвались в проход, ведущий к воротам, в котором было темно и тесно, потому что враг был у них теперь и спереди, и сзади.