— Делать нечего, — говорит Илья, — видно, мне самому надо ехать; некем мне, старому, больше замениться!

Выехал Илья; посмотрел из кулака в чистое поле; что-то в поле громадное чернеется: разъезжает по полю богатырь заезжий, играет со своей палицей железной, весом в девяносто пудов: подбросит палицу к небу выше облака ходячего, поймает одной рукою, вправо-влево палицей помахивает.

Обнял Илья своего бурушку косматого, долгогривого.

— Добрый ты мой товарищ, бурушка, был ты мне верным другом в горе и в напасти, сослужи мне теперь службу добрую, чтобы не одолел нас Жидовин заезжий.

Понес бурушка Илью навстречу Жидовину. Закричал Илья громким голосом:

— Вор, нахвалыцик! Зачем ездишь мимо нашей заставы богатырской, атаману Илье Муромцу поклона не отдаешь, есаулу Алеше сбора не платишь?

Обернул Жидовин коня — да не так-то легко напугать Ильева бурушку: стоит добрый конь, не дрогнет, Илья Муромец сидит на нем, не шелохнется.

Съехались богатыри; как ударились палицами, у палиц рукояти пообломилися — друг друга богатыри не ранили; ударились острыми саблями — сабли на куски разлетелись; стали биться на копьях — копья рассыпались вдребезги, а богатыри сидят себе на конях — ни один с места не стронулся.

Стали они тогда биться рукопашным боем: бились день до вечера, а с вечера до полдня, с полдня до рассвета нового дня. Махнул тут Илья правой рукою, левая нога у него подвернулась; упал Илья навзничь на землю; наскочил на него Жидовин неверный, вытащил булатный нож, хочет Илье отсечь голову по плечи, разрубить надвое грудь белую, вынуть из ней сердце ретивое.

Сидит нахвальщик на плечах у Ильи, сам над старым богатырем издевается:

— И чего ты, старый старинушка, на заставе сидишь богатырской, еще в бой выезжать задумал? Пора бы тебе грехи свои замаливать: построил бы на дороге келейку, сидел в ней да питался Христовым именем.

Лежит Илья под богатырем, невеселую думу думает: «Предсказали мне святые отцы, что не в бою мне смерть написана, а вот теперь лежу я под богатырем».

Только чувствует Илья, как вдруг у него силушки прибыло — высвободил старый одну руку, да как ударит Жидовина в грудь; полетел нахвалыцик выше дерева высокого, а как на землю свалился — завяз в земле по пояс. Тут ему и смерть пришла. А Илья на заставу вернулся, говорит товарищам: — Тридцать лет езжу я в поле, братцы мои названые, а такого чуда ни разу еще не наезживал!

Выехал однажды Илья Муромец в чистое поле; день был летний, длинный да жаркий; едет старый Илья, не торопится, отпустил на бурушке поводья шелковые.

Встречает Илья по дороге калику перехожую, говорит ему:

— Здравствуй, старчище-Иванище, откуда бредешь, куда путь держишь?

— Иду я, брат Ильюшенька, ко святым местам, во святой град Иерусалим во Иордане-реке искупаться, ко гробу Христову приложиться, а был я только что в Царь-граде славном.

— Все ли в Царь-граде по-прежнему, по-бывалому, — спрашивает Илья, — так же ли в церквах божьих звонят, такую ли же милостыню дают нищей братии — каликам перехожим?

— Нет, Ильюшенька, пришли для Царь-града плохие времена; все в нем не по-прежнему; по-новому, да не по-хорошему. Завладел Царь-градом Идолище поганое; нет от него самому царю никакой воли, никому ни милостыни, ни пощады; святые образа из церквей повыносили, саблями порубили; не слыхать звону колокольного.

Рассердился Илья на калику:

— Как же ты, старчище-Иванище, за церкви божии не заступился, с Идолищем в бой не вышел! Силы у тебя вдвое больше, чем у меня самого, а трусости хоть отбавляй. Ну-ка, давай мне скорей твое платье каличье, шапку земли греческой да палицу в девяносто пуд. Пойду я с Идолищем переведаюсь, а ты сиди тут, коня моего стереги, пока не вернусь.

Не смеет калика ослушаться Ильи; поменялись они платьем.

Пошел Илья в Царь-град; каждый шаг по версте делает, земля под ним содрогается.

Говорят татары в Царь-граде:

— Что это за мужик-невежа сюда явился? Шумит, стучит без толку; наш Идолище даром что в две сажени[8] ростом, а шуму такого не делает.

Подошел Илья к окну царских палат белокаменных, кричит громким голосом:

— Великий царь Константин Боголюбович, подай мне ради Христа золотой милостыньки, пора мне уж перестать странствовать да о душе подумать.

Пошатнулся терем от Ильева возгласа, хрустальные окна поразбивалися, сердце у татар в груди замерло.

Узнал гостя царь Константин Боголюбович, обрадовался, а Идолище говорит:

— Позови-ка, царь, этого калику сюда в палаты, посади за стол белодубовый, хочу я поговорить с ним; накормим его досыта, напоим допьяна.

Посадили Илью за царский стол; сел с ним рядом Идолище поганое, стал его выспрашивать:

— Скажи мне, калика перехожая, видал ли ты на Руси богатыря Илью Муромца, каков он из себя?

— Как мне не знать Ильи; мы с ним братья крестовые; ростом он с меня и лицом на меня похож.

Усмехнулся Идолище:

— Не велик же ваш богатырь! А помногу ли Илья хлеба ест, зелена вина пьет?

— Ест Илья по три калачика крупитчатых, зелена вина пьет на три пятачка медных.

— Плох же ваш богатырь, — говорит Идолище, — такого богатыря я на ладонь посажу, а другой прикрою — так из него и дух вон выйдет; дуну на него, и унесет его ветер в чистое поле. Вот я — так по три хлеба сразу ем; по три ведра зелена вина пью; щей целой бочки едва на обед мне хватает.

— Нашел чем хвастать! — отвечает Илья. — Вот у нашего батюшки была корова жирная; много она пила, ела, оттого и лопнула, как бы с тобой того же не случилось.

Не понравились татарину эти речи; схватил он нож острый, да как пустит им в Илью; Илья сам отклонился, нож правой рукой отмахнул — попал нож в дубовую дверь; упала дверь с петель, придавила двенадцать татар, что стояли за нею; кого убило, кого ранило; стонут раненые, клянут свое Идолище.

Тут Илья не стал долго раздумывать, хватил Идолище клюкой по голове раз-другой; свалился Идолище на пол, кричит не своим голосом.

Взял его Илья за ноги, стал им помахивать, побивать им татар неверных, сам приговаривает:

— Это ружье по мне: крепок татарин, не рвется, не разбивается.

Перебил Илья в три часа всю силу татарскую; благодарит его царь Константин Боголюбович, не знает с радости, как Илью принять, чем употчевать! Просит его навсегда в Царь- граде жить остаться.

— Будешь ты у нас, Илья Иванович, воеводою!

Говорит Илья:

— Добрый царь Константин Боголюбович! Служил я тебе всего три часа, а заслужил слово ласковое и хлеб-соль обильную — на том тебе великое спасибо. Жаль мне с тобой расставаться, да нельзя бросить своего товарища, поджидает он меня на дороге.

Отпустил Илью Константин Боголюбович, насыпал ему на дорогу целую миску красного золота, а вторую — чистого серебра, а третью — скатного жемчуга.

Взял Илья с радостью эти подарки, говорит:

— Это я все заработал!

Распрощался Илья с царем, поехал на поле, где поджидал его старчище Иванище; видит Илья: сидит калика еле жив; не мог с конем богатырским справиться; мыкал-мыкал бурушка калику перехожую, совсем измучил.

Переменился Илья с каликой платьем, надел опять свои доспехи богатырские, назад в Киев поехал, говорит Иванищу на прощанье:

— Смотри, вперед не трусь! Не выдавай христиан поганым татарам, выручай из беды несчастных — на то тебе и силу бог дал великую!