Уайту стало ясно, что Бьюкенена ни в чем не обвинишь. Ведь прежде чем пойти на эксгумацию трупа, обязательно допросят лечащего врача, и его свидетельство, что морфия не было, будет решающим. А на чем тогда строить обвинение? На ненависти вышибалы публичного дома? На том, что Бьюкенен вернулся к прежней жене?

Но всё же Уайту не хотелось отказаться от этого дела — он был внутренне убежден, что Смит прав, и полагал, что если он бросит это дело, то отравитель останется на свободе, чтобы завтра снова приняться за дело. Уайт решил встретиться с Бьюкененом.

Уайт отыскал его в ресторанчике. Тот оказался совершенно ничтожной личностью в толстых очках. Уайт долго разговаривал с ним, пытаясь сбить с толку неожиданными вопросами, но Бьюкенен был совершенно спокоен и ничего не опасался.

Уайт разговаривал с ним, и в голове всё время вертелась мысль: что же неладно в образе Бьюкенена, что же. смущает? Кого тот ему напоминает? И, уже расставаясь с Бьюкененом, он вспомнил!

Когда-то у Уайта был приятель, страдавший глазной болезнью. Он часто ходил к окулисту для обследования глазного дна. И возвращался со странно расширенными от атропина зрачками. И вот такие расширенные зрачки были у Бьюкенена. А что, если он, после смерти Энн, накапал ей в глаза атропина? И от взаимодействия морфия и атропина зрачки остались нормального размера?

Уайт бросился к медсестре, которая ухаживала перед смертью за Энн, и та вспомнила, что Бьюкенен лечил жену от какого-то глазного недуга и капал ей в глаза капли.

Уайту удалось добиться эксгумации. В теле Энн обнаружили большое количество морфия.

Суд над Бьюкененом начался в марте 1893 года. Он продолжался долго и превратился в спор между химиками и патологоанатомами. Защита строилась на том, что некоторые трупные яды могут давать те же реакции, что и морфий. Так что неизвестно, отравил жену Бьюкенен или нет. И когда защите удалось поколебать присяжных, она совершила ошибку. Адвокат дал слово самому Бьюкенену, который настолько запутался под вопросами прокурора, что сам себя загубил. Его казнили в 1895 году. Так что к тому времени, когда Шерлок Холмс стал пользоваться всемирной известностью, криминалистика сделала еще шаг вперед.

В те же годы определился прогресс и в других областях криминалистики. В ней возникли направления, которых ранее не существовало. Например, баллистика. Дело шло к возникновению полицейских лабораторий и созданию специальной должности экспертов-криминалистов.

Впрочем, криминалистика развивалась во всём мире довольно неравномерно. И если говорить о торжестве научных методов, то Великобритания оставалась далеко позади, она отставала не только от Франции, но в некоторых аспектах и от Аргентины.

И очевидно, нужен был только толчок, чтобы общественное мнение страны проснулось и потребовало перемен.

Этим толчком стал Джек-потрошитель.

Началась эта история 7 августа 1888 года в одном из самых бедных районов Лондона, застроенных ветхими домами, населенных народом нищим и далеко не всегда честным.

Жильцы дома, называвшегося Джордж-Ярд, муж и жена Махони, вернулись к себе в квартиру в два часа ночи. Ничего подозрительного на лестнице они не увидели. Через полтора часа домой вернулся другой жилец, шофер такси. Поднимаясь по темной лестнице, он заметил на площадке второго этажа скорчившуюся фигуру. Он решил, что на лестницу забрел пьяница. В пять утра, когда уже начало светать, третий жилец по имени Джон Ривс пошел на работу. Когда он проходил по площадке второго этажа, он тоже заметил лежащую фигуру, но смог разглядеть, что человек лежит в луже крови. Тогда жилец решил сообщить в полицию.

Приехавшие полицейские установили, что это тело Марты Тернер, тридцати пяти лет, проживавшей неподалеку. Марта была проституткой. Полицейский врач насчитал на ее теле тридцать девять глубоких ран, нанесенных, по крайней мере, двумя ножами.

Убийства не были в диковинку в том районе, а о проститутке некому было жалеть. Так что этот случай был лишь отмечен в протоколе, но внимания прессы или полиции не привлек.

Через три недели в том же районе кэбмен, проходивший в четыре утра по Бакс-Роуд, заметил в канаве смятый кусок брезента. Брезент мог пригодиться, поэтому кэбмен подошел к канаве и тут понял: то, что показалось ему брезентом, было молодой женщиной, мертвецки пьяной или мертвой. Тут кэбмен услышал шаги — по улице спешил еще один ранний прохожий. Кэбмен подозвал его, и вместе они склонились к женщине. Кэбмен зажег спичку, и тогда стало ясно, что горло женщины перерезано.

Полиция опознала убитую как Мэри Николс, проститутку, которую в последний раз видели сильно пьяную в половине третьего ночи. В мертвецкой врач обнаружил, что женщина не только зарезана, но и выпотрошена.

На следствии врач уверенно заявил, что преступник разбирается в хирургии, к тому же он утверждал, что это тот же человек, который убил Марту Тернер.

К тому времени, когда врач сделал это заявление, всё внимание лондонских газет было уже приковано к таинственному убийце. Так как 8 сентября, через неделю после убийства Мэри Николс, он настиг свою третью жертву, Энни Чепмен, вдову средних лет, которая также занималась проституцией и ночевала в ночлежках. В ту ночь она объявилась у своего постоянного места около двух часов, но туда ее не пустил сторож, потому что она была пьяна и без денег. Поскандалив со сторожем, Энни сдалась и отправилась снова на панель заработать требуемые для ночлега четыре пенса.

Ее тело было найдено через четыре часа во дворе возле рынка. Горло женщины было перерезано, живот распорот.

Именно это, третье убийство и вызвало бурю в Лондоне. Теперь уже нельзя было сомневаться, что все три убийства последних недель — дело рук одного преступника. Можно было увидеть закономерность: жертвами становились лишь гулящие женщины, убийца получал наслаждение от своего дела и, даже убедившись в том, что женщина мертва, долго еще кромсал ее тело. Более всего смущало утверждение полицейских, что преступником не мог быть грубый, темный пьянчуга: так владеть ножом и так знать анатомию мог лишь медик.

Лондон, особенно бедный Ист-Энд, был в панике. Никто не знал, где преступник нанесет следующий удар,- не исключено, что он не ограничится проститутками. Ужас возникал в первую очередь из-за жестокости и, если так можно сказать, изысканности убийств.

Разумеется, охота за убийцей шла по всему Лондону, в первую очередь в Ист-Энде. Надо было отыскать если не самого преступника, то хотя бы кого-то, кого можно было бы подвести под обвинение.

Выбор пал на Джона Пицера, сапожника, по прозвищу Кожаный Фартук. Непонятно, что сконцентрировало подозрения именно на этом безобидном человеке. Пожалуй, виноват был большой сапожный нож, с которым он как-то по рассеянности вышел на улицу. Пицера арестовали и долго допрашивали, а тот никак не мог взять в толк, чего от него хотят. Вскоре стало ясно, что Пицер не мог иметь отношения к убийствам, и, к негодованию многих соседей, его освободили. Затем был схвачен немец по имени Людвиг, мясник с бойни, какой-то бродяга… Но всех их в конце концов пришлось отпустить.

Постепенно в центре всеобщего раздражения оказалась сама лондонская полиция. Всем было ясно, насколько она беспомощна, не зная, с какого конца взяться за это дело. Газеты единодушно набросились на комиссара полиции сэра Чарлза Уоррена, которого английский писатель Эрик Эмблер характеризовал как «свиноподобную дубину, загнавшую Скотленд-Ярд в состояние одеревеневшей некомпетентности». Даже королева Виктория, пожилая дама, убежденная в том, что в доброй Англии всё хорошо, присоединила голос к общему хору критиков, заявив официально, что весьма удручена происходящими убийствами и советует полиции «нанять побольше детективов».

И вот в атмосфере бурлящего скандала неизвестный преступник совершил 30 сентября сразу два убийства!

В час ночи ломовой извозчик завёл во двор свою лошадь, чтобы напоить и накормить ее после тяжелого дня. Но та внезапно захрапела, начала брыкаться. Возчик думал, что ее испугала крыса, и, взяв фонарь, пошел в угол двора. Там лежало тело женщины в луже крови, с перерезанным горлом. Кровь всё еще лилась из раны. То есть убийца сделал свое дело буквально за минуту до появления во дворе возчика. Перепуганный возчик кинулся звать на помощь.