Тем временем Арья задал очередной вопрос.

Жень ответил.

…В первый миг это даже показалось забавным — как вылезли на лоб дедовы глаза, а пальцы заскребли по груди почти театральным жестом. Секундой позже, когда вдох старика превратился в хрип, Ксе обалдел от страха.

У Деда сдало сердце.

Десятью минутами позже Арья уже просил прощения у насмерть перепуганного Женя — виновато и горько, всё ещё трудно дыша и мимо рук суя Ксе пустой стакан. Ученик переводил дух и искренне, горячо благодарил Матьземлю — за то, что извечная, за то, что дура, за то, что неподвластна людям. Он чуть было не метнулся вызванивать скорую, Дед казался совсем плох, но старый шаман вместо мольб о таблетке просто нырнул в стихию, впустив в себя её безмысленное равнодушие. Земля успокоила; она успокаивала всех и вся, то была часть её сути.

Жень косился на Ксе с кривой улыбкой: в голубых глазах стояла зыбкая муть.

«Мы этого не оставим», — сказал, наконец, учитель, и Ксе кивнул. Он чувствовал себя орудием справедливости: было страшно, но хорошо. Хорошо не в последнюю очередь потому, что за плечом точно во плоти стояли Неботец и Матьземля, а с ними всё казалось далеко не таким страшным, как могло бы. «Мы этого так не оставим, — повторил Арья сипло. — Не потому, что просьба богини. Хотя главным образом п-поэтому… Но ещё, — старик закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла, — ещё… потому что… П-потому что так просто нельзя».

Кусая губы, с истовой детской верой на него смотрел бог войны.

— Значит, так, — резюмировал Дед, доев бутерброды. — Насколько я знаю, шансов уйти на в-волю с концами у Женьки д-действительно нет. Хотя… чем шут не чертит, я никогда с антропогенным сектором т-тонкого мира не работал, не моё это к-как-то было всегда. Может, жрецы знают. Но надеяться, что объяснят и научат… — Арья махнул рукой.

— А что мы можем сделать? — Ксе лёг подбородком на скрещённые ладони. — И что может сделать Жень?

Арья молча поднял указательный палец.

— Одно, — сказал он. — Убегать. А мы — п-помогать ему в этом.

— И долго?

— Пока из Женя не вырастет п-полноценный бог.

— А потом?

— А потом он п-пойдёт работать по специальности.

— Что, — не уместилось в голове у Ксе, — прямо так? После… всего?

— А как иначе? — Арья ссутулился. — У людей — карма, у богов — тоже… Матьземле, строго говоря, всё равно. Но Россия — страна б-большая и немирная, линия б-божеств войны у нас в пантеоне старая и мощная, богиня притерпелась к ней и воспринимает как свою часть. Она чувствует, что из неё могут выдрать клок. Это… п-помнишь историю с поворотом сибирских рек? Она тогда взвилась так, что описать невозможно. Сейчас п-приблизительно то же самое. Но когда Жень повзрослеет и сможет пережить то, что с ним будут делать, ей станет д-действительно всё равно. Останемся только мы, Ксе, а зачем нам это?

К трём часам ночи Арья отправил его спать: Лья приезжал в шесть. Ученик долго лежал с открытыми глазами и ловил едва слышный голос: Дед говорил по телефону. Потом Ксе опустил веки и стал ловить другие летучие сполохи, дуновения, тени — странную жизнь сознания Матьземли.

И как только шаман снова смог почувствовать богиню, сердце его заныло и замерло.

Она была далеко. Неизмеримо далеко, неслышимая, почти исчезнувшая из виду, точно как в тот единственный раз, когда он летел самолётом в Анапу и зарёкся летать впредь. Ужасающая оторванность от жизни, отсутствие воздуха, абсолютный нуль; чувства беспомощного комка плоти, погибающего под смертоносным космическим излучением… Конечно, ничего плохого с Ксе тогда не случилось, он просто по-идиотски поступил, вызвав Землю с высоты в десять тысяч километров. Дед Арья летал туда-сюда преспокойно, полагая воздушный транспорт самым удобным и вполне безопасным: ему ничего не стоило попросить Неботца оберечь в воздухе крохотную жестяную ладейку.

А сейчас ученик Деда лежал в постели на четвёртом этаже старого дома, который богиня считала своей частью; но от него, от шамана Ксе, она была так же далека, как от трансатлантического лайнера над океаном, как от спутника связи, как от — язви её — международной космической станции.

Ксе сжал кулаки. «В стихию! — приказал он себе, восстанавливая в памяти интонации Деда. — Ксе, в стихию!»

Погружение оказалось мучительным — точно в самый первый, полузабытый раз.

…Земля покоилась: дремлющая, утемнённая осенью. В ней засыпали деревья и насекомые, схватывалась льдом почва, замедлялось течение жизненных соков. Ксе долго переводил дух, успокаиваясь вместе с ней. Только окончательно отогнав панику и заполнившись равнодушием, он позволил прийти вопросам.

Всё же он был умелым шаманом.

«Что со мной?» — подумал Ксе.

И ощутил вихрь.

Довольно нелепо было называть его «остаточным»; когда-то шаман ошибся, но ошибки не повторил. Вихрь ничуть не беспокоил Матьземлю, являясь её нормальной частью, изначально чужой, а теперь столь же привычной, как мегаполисы обеих столиц или шахты угольных бассейнов. Сам вихрь тоже успокоился, уравновесился, возрос… и Ксе затягивало в него.

Не было ни угрозы, ни страха: вихрь не грозил поглотить, лишь увлекал с собой и кружил, заставляя чувствовать себя небесным телом, кометой, метеоритом, захваченным притяжением близкой звезды.

Шаман улыбнулся.

«Интересно, наверное, работать с антропогенным сектором, — подумал он, твёрдо намеренный заснуть в ближайшую минуту. — А может, это мне кажется с непривычки…» Ещё он подумал, что будет трудно устоять на месте и не поддаться обаянию вихря, но он взрослый человек и инициированный шаман, и стыдно ему не удержать ситуацию под контролем. Дел-то — время от времени нырять в стихию; заодно и тренировка неплохая.

А вихрь решительно ни в чём не виноват. Ему всего пятнадцать, и даже нож-выкидуху он толком не решается пустить в ход…

Свалиться в сон Ксе не успел. Дверь тихо хлопнула, и в сумерках замаячил Дед Арья.

— Э… — только начал ученик, лихорадочно просыпаясь: а ну как стряслась новая дрянь.

— Ксе, — сказал Арья, воздвигшись над ним в темноте. — Т-ты лежи, не вставай, я быстро. Ты меня извини, я старый совсем. Я у тебя одну вещь забыл спросить. Т-ты когда на кухне за столом сидел и меня слушал — ты тогда пожалел о чём-то. О чём ты жалел?

— Ни о чём, — удивился Ксе.

— Не ври, — сухо приказал старик, и молодой шаман поёжился по одеялом.

— Да так, ерунда всякая…

— Отвечай на вопрос.

Вздохнув, Ксе сдался:

— Я завтра на встречу выпускников идти собирался. В школу. Десять лет прошло, всё такое, классная придёт… Теперь не попадаю.

Арья потёр пальцами подбородок.

— Она тебе нужна, эта встреча?

— Нет, — снова удивился Ксе. Подумал и добавил, — совсем не нужна.

— И п-поэтому тебе было так больно и обидно оттого, что ты на неё не попадаешь?

— Уй! — сказал Ксе. — Блин! — выпростал из-под одеяла руку и хлопнул себя по лбу. Хорош контактёр, который делит необъяснимые ощущения на важные и неважные. «Это ж как дорогу переходить, — потешался над ним когда-то Дед. — От Феррари увернулся, от Бугатти увернулся, а от Запорожца не стал, потому — разве ж это машина?»

Арья засмеялся, расставив точки над «i», и отправился восвояси, тая во тьме как сон. Ворчание «что ж вы, молодёжь, такие дураки пошли… ну совсем дураки…» стихло, и Ксе, наконец, уснул.

Спал он, по всем правилам шаманов сплетясь частью тонкого тела с сознанием Матьземли. Богиня покоила его; воцарялась кругом бескрайняя осень, медленно катящая к зимнему ледяному сну, плотный мир кутался в тишь, даже ночные машины, казалось, беззвучно проходили под гирляндами фонарей. Тонкий мир тоже спал, спал за стеной Жень, и неутихающий вихрь, упрямый дух подростка-нечеловека, безмятежно кружил над домом.

В этой нетрепетной тишине шаману снился кошмар.

Там не было ни преследователей, ни чудовищ; Ксе снились кумиры бога войны, огромные по-советски изваяния Неизвестного Солдата, держащего на руках маленькую девочку, вторичное воплощение Матери Отваги.