— Ты псих малолетний.

— Псих малолетний, — соглашался Жень.

— Мальчик-блондинка.

Бог поперхнулся, а потом угол его рта пополз кверху:

— Ксе, ты что, обиделся?

Шаман зажмурился и со свистом втянул воздух сквозь зубы. Ему, конечно, было на что обидеться, но чувство это Ксе находил глупым и бессмысленным. Только досадно малость да во рту горьковато: так бывает, когда случайно прожуёшь с ложкой супа горошину чёрного перца. Припрятав улыбку подальше, он закатил глаза и вопросил с интонациями вселенской обиды:

— Зачем?! Зачем ты меня пугал? Что я тебе плохого сделал? М-мать моя богиня… у меня чуть крыша не съехала.

Жень отлепился от косяка отсутствующей двери, прошёл в комнату и уселся на полу напротив Ксе. Лицо его было грустным и виноватым; шаман с изумлением понял, что божонок принял его слова за чистую монету.

— Я не пугал, — сказал тот, уставившись на узор ковра. — То есть не тебя. То есть, ну… Ксе, прости меня, пожалуйста. Я больше не буду. То есть пугать тебя не буду. То есть… блин.

Шаман чуть не рассмеялся: насупленный сопящий Жень был дитё-дитём. Ксе собрался было сказать что-нибудь глубокомысленное вроде «угу» или «ну да» и потрепать пацанёнка по голове, но упустил момент, а Жень истолковал его молчание по-своему.

— Ксе… — светлые брови беспомощно поднялись, бог закусил губу. — Ну меня правда это достало.

Ксе озадаченно поднял глаза:

— Что?

— Что я… что ты… — Жень отвёл лицо и сделал это зря: Ксе заметил, как у него алеют уши. — Что я психанул как девчонка, сначала, когда ты меня нашёл только. Потом в Александровском чуть сознание не потерял. Как будто меня, блин, соплёй перешибить можно…

А потом голубые глаза-прицелы обожгли взгляд Ксе, и мальчишка тихо, очень серьёзно закончил:

— Я бог. Это я защищать должен. А не меня.

…Вполоборота, засунув руки в карманы, стоял у подъезда бесцветный мужчина в чёрном пальто.

В десяти шагах от него замер Жень; пара мечей в его руках сияла режущим белым светом.

— Евгений Александрович, — тускло сказал адепт, не поднимая глаз, — ну зачем вы так, в самом деле. Давайте решим вопрос по-хорошему.

Ксе смотрел на них, задыхаясь, как от быстрого бега; он не пытался погрузиться в стихию, перед ним была только одна антропогенная сущность, но накал энергии Женя достигал такой силы, что даже молодое сердце Ксе сбивалось с ритма, захлёстнутое животным, не поддающимся контролю разума ужасом.

К несчастью, жрецу страшно не было.

— Излагай, — выплюнул Жень, — с-сука.

Адепт сдержанно вздохнул.

— Мы согласны, что имело место крайне неудачное решение. Мы соболезнуем и скорбим вместе с вами, Евгений Александрович, поверьте. Это хуже, чем преступление — это ошибка. Мы не повторим ошибки.

Жень улыбнулся: улыбка сверкнула третьим мечом.

Ксе привалился к кирпичной стене дома. Голова кружилась, мелькали перед глазами необлетевшие, зелёные ещё кроны, и казалось, что с двух сторон заходят люди в камуфляже… у Ксе начинались галлюцинации от перенапряжения нервов и соответствующих им в тонком теле энергопроводящих структур, главного контактерского органа. «Так ведь и спалить себя можно…», — пришло на ум и отнюдь не принесло радости.

— Вам стоит только выразить желание, — вкрадчиво сказал жрец, — и люди, ответственные за принятие этого решения, будут наказаны. Меру наказания вы изберёте сами, Евгений Александрович.

— Хочу, чтоб вы все сдохли, — немедленно предложил бог.

Адепт развёл руками с видом безнадёжной покорности.

— Это нельзя назвать взвешенным решением, но мы — ваши слуги и находимся в вашей воле…

— Вот прямо щас и в муках, — ощерился Жень. — Ась?

— Прямо сейчас, — мягко сказал адепт, — к сожалению, не получится.

— Почему?

— Есть такая процедура — инаугурация…

— А зачем ты говорил, что убьёшь их? — укоризненно спросил Ксе.

— Я передумал, — просто ответил Жень.

«Экая непосредственность», — мысленно фыркнул шаман и покачал головой. Жень нахмурился, в задумчивости расчесал пятернёй непослушные волосы и объяснил:

— Во дворе никого не было, но люди из окон смотрели. И дети смотрели. Я подумал: я ведь, когда вырасту, их всех защищать буду, а теперь чего? Мне только нож нужен, а поубивать гадов я ещё успею.

Ксе прикрыл глаза.

— Жень, — сказал он, — как они нас нашли?

— Не знаю. — Божонок глянул в сторону, высматривая что-то в окне, которое без занавесей казалось нагим и иззябшим. За стеклом, над облупленным подоконником, белели столь же облупленные прутья крашеной решётки. Вид из непривычно близкого к земле окна открывался мирный и какой-то колыбельный: куст, детская площадка, пустой сквер. Ксе не знал, отчего ему так спокойно — «песня жизни» ли вовлекала шамана в свои созвучия, или Матьземля, довольная тем, как выполняется её просьба, следила, чтобы никто не причинил им вреда. Возможно, всего лишь верная интуиция сообщала, что здесь и сейчас они в безопасности…

И это само по себе было странно.

— Дедушка сказал, они по слепку тонкого тела ищут, — вслух размышлял Жень, — а они и раньше искали, я от них смывался как нефиг делать. Может, это ментаврихи просекли? Но они же не жрицы и вообще не слышали, что мы говорим… Лья говорил, что дедушку опознать легко. Может, Лью самого опознали и по его ключевым точкам посты выставили?

Ксе разглядывал пятки своих носков.

— Жень, нас же ночью нашли, когда мы у Санда были, — вполголоса заметил он, когда божонок умолк. — Забыл, что ли? Лья тут ни при чём… С тех-то пор могли вообще слежку не снимать. Мне другое удивительно.

— Что? — Жень заморгал.

— Я ещё могу понять, почему утром на захват пошли одни неофиты с ОМОНом, — шаман ссутулился. — Но вот ты, как бог войны, представь: у них уже пять жертв, они знают, что опасность реальная, что могут и готовы убивать. И посылают тех же неофитов с единственным полным адептом. Ну по логике же вещей надо было посылать сразу серьёзную силу, чтобы всё закончить.

Жень засмеялся.

— Блин, Ксе, ты что думаешь, у жреца посвящение — как пояс у каратиста? Они ж чем старше, тем жирнее. У иерархов настоящая власть будет, если меня в кумирню запрут. А пока что мне любого верховного кабана прирезать проще, чем блатную моль в подворотне…

…и внезапно по внутренностям Ксе пополз холодок; шаман, скрывая замешательство, старательно покрутил головой, хрустя шейными позвонками. Женя не защищает закон, и сам он тоже неподвластен светским законам, красивый длинноволосый мальчик, не боящийся убивать. Трудненько ждать иного от бога войны; но за месяц скитаний по вокзалам и теплоцентралям с тремя ножами за пазухой — сколько раз досаждала Женю несчастная «моль», не чувствующая, кто перед ней?

— Ксе, — тихо-тихо спросил божонок, — ты чего?..

Шаман вздрогнул.

— Задумался, не видишь, что ли… — он хотел сказать это с грубоватой насмешкой, но вышло надтреснуто и нелепо. Холодными белыми рыбами скользили мысли, что Жень о настоящей крови и смерти говорит так же легко, как его сверстники-люди — о крови и смерти в компьютерных играх; что рядом с ним и сам Ксе мало-помалу становится безразличен, этого даже не замечая, списывая всё на высшее равнодушие Матери… и что голубые глаза-прицелы видят каждую белую рыбу в чёрной воде.

Ксе вспомнил, как божонок отложил свою месть, потому что из окон смотрели дети, и ему стало стыдно.

— А… — шаман торопливо проглотил комок, — хорошо, мастера — бойцы никакие, но адепты-то — бойцы, я сам видел. Почему он был один?

— Один адепт, — ухмыльнулся бог с видом циника, — один нож.

…Прорываясь в осязаемый плотный мир, подобным образом тонкая энергия трансформируется в кумирне храма, во время ритуала — и наделяет человека нечеловеческой властью, возводя его во жреческий сан. А сейчас она попусту рассеивалась в пространстве, ради одной глупой красы: нездешней яркостью наливались цвета, исчезала серость, расходясь на сияющую белизну и слепой мрак, пламенным золотом горели волосы мальчишки, разлетевшиеся под порывами ветра, и игрушечные мечи в руках бога войны на глазах удлинялись, леденея сталью клинков…