Когда я снова спустился в холл, Селдом стоял возле стеклянной двери и внимательно разглядывал листок. Казалось, он не может оторвать взгляд от маленькой рыбки.

– Думаю, у вас это вызвало такие же подозрения, как и у меня, правда? – спросил он. – Я боюсь звонить в больницу и спрашивать про Фрэнка. Хотя с указанным здесь часом, – произнес он с надеждой в голосе, – произошла какая-то неувязка. Я посетил вчера больницу в четыре часа дня, и Фрэнк был жив.

– А давайте позвоним из моей комнаты Лорне, – предложил я. – Она дежурит до полудня, так что еще должна быть там, и ей нетрудно будет навести справки.

Селдом кивнул. Мы зашли в мою комнату, и он набрал номер больницы. Ему пришлось одолеть целую цепочку операторов и телефонистов, потом трубку наконец взяла Лорна. Селдом очень осторожно спросил, не может ли она спуститься на второй этаж и удостовериться, что с Фрэнком все в порядке. Я понял, что Лорна начала расспрашивать Селдома, и хотя слов мне разобрать не удавалось, до меня доносился ее возбужденный голос. Селдом ограничился коротким объяснением: в институт попала записка, которая его встревожила. Да, вполне вероятно, записка связана и с убийством миссис Иглтон. Они поговорили еще немного. Под конец Селдом сообщил, что находится в моем кабинете и просит ее позвонить именно сюда, когда она вернется.

Он положил трубку, и мы принялись молча ждать. Селдом свернул сигарету и закурил, потом встал у окна. И вдруг повернулся и приблизился к доске, висящей на стене. Он все еще казался погруженным в свои мысли и тем не менее медленно нарисовал символы: сначала круг, потом рыбу – он изобразил ее с помощью двух дугообразных линий. Затем застыл в неподвижности, опустив голову, и в знак своего бессилия начал постукивать мелом по краю доски.

Телефон зазвонил почти через полчаса. Селдом выслушал Лорну, не проронив ни слова, с совершенно непроницаемым лицом. Он только кивал головой в такт ее речам.

– Да, – сказал он вдруг, – именно этот час назван в записке.

Повесив трубку, он повернулся ко мне, и напряженные морщины на его лице на мгновение разгладились.

– Это был не Фрэнк, – сказал он, – а больной с соседней койки. Инспектор Питерсен только что прибыл в больничный морг, чтобы справиться о тех, кто умер в воскресенье. Скончался очень старый человек, ему перевалило за девяносто, там посчитали, что он умер естественной смертью. Видимо, ни медсестра, ни главный врач этого отделения не заметили маленького следа от укола у него на руке – как после инъекции. Сейчас там проводится вскрытие, чтобы выяснить, что ему вкололи. Но значит, мы с вами угадали. Ведь это и есть преступление, которое поначалу никто не посчитал преступлением. Смерть, которую назвали естествен-

105

Гильермо Мартинес

ной. Только крошечная дырочка от укола на руке – и все… Незаметная… Наверняка убийца выбрал какое-то вещество, не оставляющее следов, готов спорить, что вскрытие ничего не даст. Эту смерть отличает от естественной лишь маленький след от укола. След, след, – повторил Селдом тихим голосом, словно таким образом пытался дать толчок скрытому механизму и сопоставить противоречивые факты.

Снова зазвонил телефон. Ким с первого этажа сообщила, что полицейский инспектор поднимается ко мне в комнату. Я открыл дверь. Высокая и худая фигура Питерсена как раз в этот миг показалась на лестнице. Он был один, и на лице его застыла нескрываемая тревога. Он вошел и, здороваясь, кинул вгляд на доску, где красовались два символа, нарисованные Селдомом. А потом буквально рухнул на стул.

– Там внизу собралась толпа математиков, – проговорил он с упреком, как будто часть вины за это падала на нас с Селдомом. – С минуты на минуту нагрянут журналисты… Нам придется что-то им рассказать, но я настоятельно прошу вас ни словом не упоминать про первый символ. Мы всегда стараемся как можно меньше говорить про серийные преступления, особенно когда они продолжают происходить. Итак, – качнув головой, он переключился на другую тему, – я прибыл из больницы Радклиффа. На сей раз жертвой стал очень старый человек, некий Эрнест Кларк. Он находился в коме, жил исключительно благодаря аппарату искусственного дыхания – уже несколько лет. У него, по всей видимости, совсем не было родственников. Единственная связь с миссис Иглтон, которую нам удалось выявить, это то, что Кларк тоже участвовал в войне. Как, впрочем, почти любой мужчина его возраста. У всего этого поколения есть общая часть биографии – война. Медсестра обнаружила, что он мертв, во время обхода. Было два часа пятнадцать минут, именно это время она занесла на карточку, которую привязала ему к руке, прежде чем вывезти тело из палаты. Все выглядело совершенно обыденно – никаких следов насилия, ничего особенного или подозрительного; она проверила пульс и записала: «естественная смерть», потому что ей это показалось самым рядовым случаем. До сих пор нам не удалось выяснить, каким именно образом кто-то смог проникнуть в палату, ведь согласно расписанию в это время посетители только начинают стекаться в больницу. Главный врач отделения, расположенного на втором этаже, признался, что не осмотрел тело умершего с должным вниманием; он позднее обычного пришел на работу – было воскресенье – и хотел пораньше уйти домой. Но важнее другое: врачи уже несколько месяцев ожидали смерти Кларка, странным казалось как раз то, что он до сих пор не умер. Иначе говоря, врач вполне положился на заключение сестры и перенес в официальное свидетельство время и причину смерти, означенные на карточке, и разрешил отправить тело в морг. В данный момент я жду результатов вскрытия. Да, тот листок, снятый с двери, я уже, конечно, видел. Думаю, трудно было ожидать, чтобы он написал текст собственной рукой, ведь ему известно, что мы идем по его следу. Но дело усложняется. По всем признакам буквы вырезаны из «Оксфорд тайме», возможно, из заметок, касающихся убийства миссис Иглтон. Но вот рыбу он нарисовал сам. – Питерсен повернулся к Селдому. – Какое впечатление произвело на вас это послание? Вам не показалось, что оно – дело рук того же человека?

– Трудно судить наверняка… – ответил Селдом. – Бумага вроде бы того же типа, расположение и величина рисунков – схожи. И тут и там – черные чернила… Так что я скорее сказал бы, что рука одна и та же. Но должен сообщить вам любопытную деталь. Я почти каждый день хожу в Радклифф навещать больного Фрэнка Калмэна, который лежит на втором этаже. Кларк занимал соседнюю с Фрэнком кровать. И еще: я не так уж регулярно хожу в институт, но сегодня утром мне непременно надо было здесь быть. Я бы сказал, что этот человек внимательно следит за каждым моим шагом и знает обо мне довольно много.

– На самом деле, – сказал Питерсен, доставая маленький блокнот, – нам уже известно о том, что вы часто ходите в Радклифф. Вы же понимаете, – добавил он извиняющимся тоном, – мы должны были навести о вас обоих кое-какие справки. Теперь давайте посмотрим… Вы, как правило, приходите в больницу около двух часов дня, а вот в воскресенье пришли после четырех. Чем это объясняется?

– Я был приглашен на обед в Абингдон, – начал Селдом, – потом опоздал на автобус, который уходил в половине второго. В воскресенье после обеда есть только два автобуса, и мне пришлось ждать на автостанции до трех. – Селдом с невозмутимым видом порылся в кармане и протянул Питерсену автобусный билет.

– Нет-нет, не нужно, – возразил Питерсен, изобразив легкое смущение. – Я ведь только спросил…

– Я, кстати, и сам уже об этом размышлял, – продолжил Селдом. – По сути, кроме меня, в этой палате в часы посещений почти никого никогда не бывает. Если бы я пришел в обычное свое время, я бы сидел совсем рядом с трупом Кларка. Вероятно, именно так это и было задумано: чтобы смерть Кларка обнаружили во время обхода в моем присутствии. Но и на сей раз все получилось не так, как он запланировал. Он, если хотите, тут несколько перемудрил, ведь медсестра не обратила внимания на след от укола на руке пациента.и посчитала, что тот умер естественной смертью. Кроме того, я появился гораздо позднее обычного и даже не заметил, что на соседней койке появился новый больной. Для меня это было совершенно такое лее посещение, как всегда.