Я вздрогнул, услышав характерный шорох – кто-то подсунул под мою дверь конверт. Я распахнул дверь. Там стояла Бет. Она быстро выпрямилась, щеки ее вспыхнули. В руках она держала еще несколько конвертов.

– Я решила, что тебя нет дома, – сказала она, – поэтому не постучала.

Я пригласил ее войти, а сам поднял с пола конверт. В нем лежала открытка с иллюстрацией из «Алисы в Стране чудес» и надпись: «Приглашение на несвадьбу».

Я посмотрел на Бет с непонимающей улыбкой.

– Дело в том, что мы пока не можем пожениться, – пояснила она. – Бракоразводный процесс иногда тянется очень долго… но мы решили все же устроить праздник. – Она увидела фотографии, разложенные на кровати. – Семейные снимки?

– Нет, ведь у меня и семьи-то в привычном смысле слова нет. Это фотографии, сделанные полицией в тот день, когда убили миссис Иглтон.

Я вдруг подумал, что Бет – самая настоящая англичанка и ее взгляд на вещи в этом смысле наверняка вполне типичен. Не хуже любого другого. Кроме того, именно Бет последней видела миссис Иглтон в живых, поэтому она способна заметить любую перемену. Я знаком подозвал ее к кровати. Она явно колебалась, лицо ее исказила гримаса ужаса. Наконец она сделала пару шагов вперед и быстро скользнула взглядом по снимкам, словно боясь задержаться хотя бы на одном больше секунды.

– Скажи, а зачем тебе их дали, ведь прошло уже столько времени? Неужели они считают, будто из этого можно еще что-то вытянуть?

– Они пытаются найти связь между первым символом и миссис Иглтон. А вдруг, посмотрев на фотографии сейчас, ты обнаружишь, что чего-то не хватает или что-то сдвинуто с места…

– Но я:уже говорила инспектору Питерсену, что совершенно не помню, где и как именно стоял каждый предмет, когда я уходила. Спустившись в гостиную по лестнице, я нашла миссис Иглтон спящей и, естественно, постаралась уйти как можно тише, даже не оглянулась. Ты же знаешь, что мне довелось тогда испытать… Дядя Артур приехал в театр и сообщил о случившемся, а они дожидались меня здесь, в гостиной – и тело еще не увезли. – Она взяла в руки фотографию, запечатлевшую труп миссис Иглтон в шезлонге. Бет явно старалась побороть охвативший ее ужас. – Заметить я смогла только одно: пропал плед, которым она укрывала ноги. Никогда, даже в самые жаркие дни, она не забывала перед сном укутать ноги пледом. Она не желала, чтобы кто-нибудь видел ее шрамы. Мы перевернули весь дом, но пледа так и не нашли.

– Да, действительно, – встрепенулся я, изумившись, что этой детали ни Селдом, ни я не заметили. – Я ведь тоже никогда не видел ее без пледа. А почему же убийце понадобилось оставить ноги открытыми? Или он унес плед в качестве сувенира? А вдруг он прихватил что-то на память и с места двух следующих убийств?

– Не знаю, мне не хотелось бы снова раздумывать о случившемся, – сказала Бет и повернулась к двери. – Это для меня такой кошмар… Скорее бы все закончилось! Когда на наших глазах умер Бенни. .. прямо во время концерта… и появился инспектор Питерсен, мне показалось, что я тоже вот-вот умру, прямо там, на сцене. И я думала только об одном: он решил каким-нибудь образом снова свалить вину на меня.

– Нет, всех оркестрантов инспектор сразу исключил из числа подозреваемых. Кто-то подкрался к несчастному сзади.

– В любом случае, – упрямо мотнула головой Бет, – я надеюсь, что его поймают и все кончится. – Она взялась за дверную ручку, потом оглянулась и произнесла: – Разумеется, ты можешь прийти на праздник со своей девушкой. Это с ней ты играл в теннис? Да?

После ухода Бет я медленно сложил снимки в конверт. Открытка с приглашением по-прежнему лежала на кровати. Рисунок и на самом деле изображал праздник не дня рождения в доме кролика. Один из трехсот шестидесяти четырех праздников не дня рождения. Чарлз Доджсон[36] был математиком и логиком, и он отлично знал: то, что остается за границами каждого утверждения, бесконечно шире и убедительнее сказанного. Плед – тоже маленький знак, тревожный и отчаянный. А сколько всего и в самых разных ситуациях мы не сумели увидеть? Именно такого вывода Селдом, наверное, от меня и ожидал. Я должен был вообразить себе то, чего там не было и что мы просто обязаны были заметить.

Я порылся в ящике, достал белье и пошел в душ, продолжая думать о Бет. Зазвонил телефон. Лорна сообщила, что ей дали дополнительный выходной и сегодня вечером она свободна. Я спросил, не хочет ли она пойти вместе с нами на представление иллюзиониста.

– Разумеется хочу, – ответила она. – И вообще, впредь я не намерена никуда отпускать тебя вечером одного. А вдруг снова что-нибудь случится? Хотя… мне, конечно, суждено увидеть только дурацких кроликов, выскакивающих из цилиндра…

Когда мы приехали в театр, билетов в первые ряды уже не осталось, но Селдом любезно уступил Лорне свое место, а сам пересел подальше. На сцене царил полумрак, хотя можно было различить стол, на котором стоял очень большой бокал с водой, рядом со столом – кресло с высокой спинкой, повернутое к публике. Чуть дальше, за столом и по бокам от него – дюжина стульев, расставленных полукругом. Мы вошли в зал, опоздав на несколько минут, и как раз в тот миг, когда мы усаживались, свет начал гаснуть. В мгновение ока театр погрузился в полную темноту. Но вдруг вспыхнул луч света и упал на сцену. Маг сидел в кресле, словно всегда там и был. Руку он козырьком приставил ко лбу, стараясь получше рассмотреть публику.

– Свет! Больше света! – приказал он, поднимаясь на ноги, потом обошел стол и, по-прежнему не отнимая руки ото лба, шагнул к самому краю сцены и окинул взглядом ряды партера. Резкий, как в операционной, свет освещал его сгорбленную фигуру. И только тут я с изумлением обнаружил, что у него нет второй руки. Да, правой руки не было – по самое плечо, так что казалось, будто ее никогда и не существовало. А левая рука снова взметнулась вверх в повелительном жесте.

– Больше света! – повторил маг. – Я хочу, чтобы вы всё видели и чтобы потом никто не сказал, что мне удалось вас обмануть благодаря дыму и полумраку… Пусть будут видны все мои морщины. Семь рядов морщин. Да, я очень стар, правда? Почти неправдоподобно стар. И тем не менее когда-то и мне было всего восемь лет. Мне было восемь лет, и у меня, как у всех, было две руки, как у каждого из вас, и я мечтал овладеть искусством магии. Нет, только не показывайте мне фокусов, говорил я своему учителю. Ведь я мечтал стать магом и не желал учиться делать фокусы. Но мой учитель, который тогда был таким же старым, как я теперь, сказал мне: первый шаг, первый этап – это научиться делать фокусы. – Тут маг раскрыл пальцы веером и поднес к лицу. – Могу вам признаться, ведь сейчас это уже не имеет значения, что мои пальцы отличались ловкостью и быстротой. Я был от природы отмечен талантом и вскоре уже колесил по всей стране: маленький фокусник-иллюзионист, эдакое цирковое чудо. Но в десять лет произошел несчастный случай. Или это не было несчастным случаем. Очнулся я в больнице, я лежал на кровати, и у меня осталась только одна рука, левая – вот эта левая рука. У меня, мечтавшего стать магом… К тому же я был правшой. Но тут опять появился мой старый учитель, и пока родители рыдали от горя, он сказал мне всего несколько слов: это второй шаг, второй этап, и возможно, возможно, однажды ты все же станешь магом. Мой учитель умер, и никто никогда не сказал мне, каким должен быть третий шаг и третий этап. Поэтому всякий раз, выходя на сцену, я задаюсь вопросом: не настал ли желанный день… Наверное, об этом дано судить только вам. Поэтому я всегда требую больше света и предлагаю всем желающим подняться на сцену и следить за мной во все глаза. Сюда, сюда! – Он поднял со своих мест почти половину первого ряда и рассадил зрителей на сцене. – Ближе, еще ближе, я хочу, чтобы вы внимательно следили за моей рукой, чтобы не сводили с нее глаз. И хорошо запомните: сегодня я не собираюсь показывать никаких трюков.