Впрочем, принятие христианства лишь немногим ослабило варварские традиции – для этого должна была пройти не одна сотня лет. Показательный пример описал в своих хрониках святой Григорий Турский: когда Ремигий читал королю Хлодвигу евангельские истории о страданиях Христа, варвар искреннее возмутился произволом римлян и иудеев, горячо заявив, что, если бы он со своей дружиной оказался бы тогда в Иерусалиме, то показал бы Понтию Пилату и Кайафе силу своих мечей, отомстив за невинно осужденного. Тот же Григорий замечает о знаменитом сикамбре: «Каждый день Бог отдавал в руки Хлодвига его врагов и увеличивал его королевство, потому что король шел с сердцем, праведным пред Господом, и делал угодное перед Его очами».

Миновало семь столетий, исчезла династия Меровингов, на месте былых Нейстрии, Австразии и Бургундии образовалась куртуазная Франция, варварством ныне считался даже косой взгляд в сторону прекрасной дамы, а первый день октября признавался во всем католическом мире праздником поминовения Сен-Реми, без которого не существовало бы ныне галантного и мирного королевства Филиппа-Августа.

…Всю эту историю от начала до конца рассказал Гунтер, шествуя вместе с рыцарем, благородной девицей и своим коллегой-оруженосцем по Мессине. Мишель, выслушивая неизвестные доселе дополнения к житию святого Ремигия, крякал, удивляясь, Казаков иногда пожимал плечами, а Беренгария постоянно отвлекалась. Ее более привлекали купеческие ряды, располагавшиеся по правую руку. Лошади преспокойно выступали позади, ведомые за узду.

Наконец принцесса не выдержала и потянула избранного ею кавалера к открытой ювелирной лавке. Казаков философски вздохнул, перекинул поводья своего коня Гунтеру и отправился вслед за наварркой. Ничего не скажешь, Беренгария была красива, умна, и единственный ее недостаток состоял в излишней язвительности. Впрочем, она вскоре уяснила, что необычный оруженосец не понимает ее каламбуров и начала относиться к Казакову с бо́льшим вниманием, наверняка вообразив себя старшей сестрой, поучающей юного брата, впервые вышедшего в свет.

– Странный человек этот Ангерран де Фуа, – вдруг заметил скучавший и чуточку уязвленный тем, что принцесса почти не обращала на него внимания, рыцарь. Как же так, он молод, красив, обликом – истинный норманн, а госпожа Беренгария изволит подавать ручку абсолютно невзрачному и плохо говорящему на французском Казакову, который еще и старше сэра Мишеля на целых шесть лет!

– Я бы сказал по-другому – необычный, – ответил Гунтер. – Без сомнения, Ангерран богат, имеет связи… Я бы подчеркнул – очень широкие связи. Видел, как его приняла королева? Элеонора – дама экспрессивная и оригинальная, однако она встретила мессира де Фуа с искренней радостью, будто не первый год знакомы.

– Ты представляешь сколько может быть знакомых у королевы? Дальних, близких… Она путешествовала по всей Европе, ходила с первым мужем, королем Людовиком, в Крестовый поход, говорят, к ней даже сватался тогдашний конийский султан. Неудивительно, что ее величество знает многих благородных дворян.

– Ты что-нибудь слышал о семье де Фуа? – подумав, задал вопрос германец.

– Южане из Лангедока, – рыцарь выпятил нижнюю губу, припоминая. – Они там все, конечно, чудаковатые… Говорят, будто Лангедок – вотчина еретиков и ересиархов из Альби, но после церковного суда тридцать лет назад отступники поутихли. Некоторых де Фуа я видел в Пуату, когда Ричард, еще будучи принцем, устраивал там большой турнир, в основном – молодых рыцарей. С Ангерраном я незнаком. Был не знаком, – поправился сэр Мишель.

Казаков вкупе с принцессой Беренгарией увлеченно ворошили прилавок ломбардского ювелира, выставившего на продажу как вещи собственного изготовления, так и сокровища, привезенные с пышного Востока.

– Как вам нравится, сударь, это ожерелье? – щебетала наваррка, рассматривая чудовищное сооружение из литого золота с жемчугом и вкраплениями аметиста. Весило оно, по мнению Сергея, не меньше килограмма.

– Ужасно, – честно ответил Казаков, а Беренгария вздернула темные густые брови.

– Однако вы, мессир, честны в своих мыслях и мнениях. В нынешние времена такое не часто встретишь… Все считают дочь короля кем-то особенным, льстят напропалую. По-человечески со мной разговаривают только отец и мадам Элеонора. Я хочу купить приличествующие моему титулу украшения – сегодня вечером король Танкред принимает английскую королеву и Филиппа-Августа в замке, хочется выглядеть достойно. Драгоценностей у меня множество, но я предпочла бы отличаться от всех прочих дам и благородных девиц.

– Платье у вас какого цвета будет? – по-деловому нахмурился Казаков. – Значит, темно-фиолетовое?

– Это называется «морским пурпуром», – поправила Беренгария.

– Пойдемте-ка, – оруженосец привычно взял принцессу под руку (что, кстати, здесь принято не было – даму держат только за пальчики), но принцесса так удивилась, что не стала возражать. Она благополучно миновали два или три прилавка, пока Казаков не остановился.

– В моей стране, – не без натуги подбирая слова, начал он, – никогда не носят пышных и больших украшений. Это считается неприличным. Давайте сделаем вот как…

Худощавый молодой купчишка (тоже, кстати, из Ломбардии) не удивился тому, что некий благородный шевалье рассматривал с дамой драгоценности, однако у него совершенно отвисла челюсть, когда стало ясно: изделия выбирает не юная девица, а мужчина. Причем выбирает по какому-то до крайности непонятному принципу – берет не самое дорогое и вычурное, как это делают все располагающие деньгами люди, но откладывает довольно дешевые серебряные вещицы, на которые могут польститься разве что неимущие дворянки.

– Наденьте, – скомандовал Казаков. – Эй, торговец! Есть зеркало?

– Извольте, – итальянец выложил обычное небольшое серебряное зеркальце.

Беренгария умело щелкнула застежками браслета и серег, унизала указательный палец правой руки перстнем, украсила себя скромным широким ожерельем с несколькими плохо обработанными сапфирами и аквамаринами, и завершила картину легкой диадемой с жемчугом и фиолетовыми камнями. Потом с интересом посмотрелась в зеркальце – что получилось?

– Н-недурно, – осторожно произнесла принцесса. – И весьма оригинально. Во всяком случае, в Наварре так никто не носит.

Она повернулась к ювелиру и с царственной высокомерностью бросила:

– Я беру все.

У купца в самом буквальном смысле глаза полезли на лоб. Дама заплатила за покупки сама, а сопровождавший ее молодой дворянин даже не потянулся за кошельком. Мир переворачивается…

– Только пожалуйста, вечером не надевайте никаких других украшений, – втолковывал Казаков. – Этот браслет, кольцо, серьги и все остальное выглядят одинаково, сделаны из хорошего серебра, а камни отлично подойдут к фиолетовому цвету платья. Понимаете?

– Понимаю, – согласилась Беренгария и хихикнула: – По-моему, произойдет изрядный скандал. Все скажут, что принцессу Наваррскую держат в черном теле. Как дочь короля, я обязана таскать на себе десяток унций тяжелого золота с самыми яркими камнями. А тут – какое-то серебро… Но я все равно одену то, что вы, Серж, выбрали. Кстати, взгляните на вашего рыцаря. Кажется, он дуется на меня из-за невнимания. Вы не станете ревновать, если я некоторое время прогуляюсь с сэром Мишелем?

– А если стану? – задал некуртуазный вопрос оруженосец, чем в очередной раз подивил Беренгарию, не привыкшую к подобному хамству.

– Тогда это будет еще забавнее, – фыркнула она. – Ладно, не сердитесь. Я буду гулять с господином де Фармером недолго, а потом вновь порадую вас своим обществом.

Небольшая процессия двигалась к порту. Мишель, по светским правилам лишь касаясь пальцами перчатки Беренгарии, вовсю куртуазничал, развлекая прекрасную наваррку забавными историями, невыспавшийся Гунтер зевал и разглядывал сицилийских горожан, а Казаков, быстренько купив у разносчика сладостей орехи в меду себе и германцу, только усмехался.

«Варварские времена, похуже Хлодвига, – думал он. – Вспоминая родимый двадцатый век и видя здешнюю свободу нравов, начинаешь ощущать себя человеком. Блин, да чтобы у нас дочь короля и предполагаемую невесту английского монарха отпустили гулять в город с совершенно незнакомыми людьми?.. Без всякой охраны? Тут попомнишь принцессу Диану, царствие ей небесное… Телохранители, куча репортеров, следящих за каждым шагом, папарацци, опять же… Ну и времечко! Теперь угодил в имиджмейкеры августейшей особы… Красота нашего нынешнего положения в том, что жизнь здесь невероятно проста. Я еще у Дрюона читал, будто Филипп Красивый запросто шлялся по Парижу и ничуть писателю не верил. А, оказывается, короли и принцы действительно разгуливают по улицам и в общем-то ничем от обычных людей не отличаются».