– Особенная вера… – хмуро проронил маркграф, устроившийся на подушках напротив египетского султана. – Юсуф, пойми, именно «особенности» делают человека опасным. Тайные убеждения. Я – католик, ты – мусульманин. Наши мысли и действия подчинены определенным законам Евангелия и Корана, уложениям, затверженным с младенчества. Этого ничто и никогда не изменит. Мы действуем в соответствии с велением Бога, как его не называй – Аллахом или Исой. У Райнольда другие боги или бог. Нет, не золото, не желание власти, богатства или женщин. Шатильон всегда интересовался только причинением неудобств и неприятностей ближним своим. Вспомни историю с твоей сестрой.

– Ты не хуже меня знаешь, что тот караван был захвачен Рено по нашему с тобой приказу, – ответил Салах-ад-Дин, искоса посматривая на гостя. – Требовался повод к войне.

– А потом? – хмыкнул Конрад. – Этот сумасшедший без зазрения совести продал госпожу Гюльбийяз в наложницы эмиру Басры, и хвала Иисусу, что мы вовремя выкупили твою красавицу. Райнольд все оправдал тем, что подобное действо в глазах европейцев выглядело бы вполне естественно. Шатильон всегда находит способ жестоко пошутить над людьми, кем бы они ни были – врагами, покровителями или союзниками. Он странно ведет себя, смеется над неприкосновенными истинами, верит только самому себе, у Рено интересные друзья – помнишь, он знакомил с тобой некоего мессира де Гонтара? Год назад, в Дамаске?

– Да, я запомнил этого господина, – подтвердил султан и почему-то скривился. – Пожилой вежливый мужчина из франков. Очень умный. Но мне он не понравился. Гордец.

– Я выяснил, справляясь по нашим гербовникам, – проговорил маркграф, – что семьи де Гонтар в природе не существует. Нет замка, поместья, города или деревни с таким названием. Вообще! Ни в Европе, ни в Палестине или Византии! И слова такого нет, я спрашивал у ученых монахов, думая что это старинное понятие из наречий варваров, греков или иудеев…

– Человек назвался вымышленным именем, – развел руками Салах-ад-Дин. – Это часто случается. Вот ты величаешь меня Юсуфом, хотя все другие люди привыкли к моему прозвищу.

Султан говорил истинную правду. Знаменитое на весь арабский мир «Салах-ад-Дин» переводилось как «Защитник веры». Правитель Египта получил это торжественное прозвание больше двадцати пяти лет назад, когда командовал одним из отрядов визиря Ширкуха, воевавшего с крестоносцами на берегах Нила. Настоящее имя султана было Юсуф ибн Айюб, а происходил он из немногочисленного курдского племени, обитавшего неподалеку от юго-восточных границ Византийской империи.

– Я еще несколько раз видел мессира де Гонтара в Тире и Триполи, – европеец, говоря, хмурился. – Он приезжал в гости к Райнольду. Кстати, я никогда не слышал его имени. Ты ведь знаешь, как у нас принято? Сначала ребенку дается имя святого покровителя или нескольких святых, потом следует прозвание рода. Вот я, например, Конрад-Оттон ди Монферрато… А тот всегда именовался только фамилией, и то придуманной. Де Гонтар. Будто нет у него никакого покровителя на небесах. Впрочем, это неважно, я так, к слову… Никто из моих соотечественников с господином де Гонтаром не знаком. Он никогда не появлялся в Иерусалиме, ограничиваясь редкими визитами на побережье. Общался только с Райнольдом – мои осведомители раза два или три видели их вместе. Не скрою, он действительно очень здравомыслящ и обходителен, истинный дворянин, судя по речам и знаниям. И все одно производит странное впечатление. Этот человек есть, но его будто бы и нет.

– Он давал тебе советы? – вдруг поинтересовался султан, глядя в глаза собеседнику. – Помнится, когда Рено привез этого Гонтара в Дамаск, я услышал от него дельную мысль, как справиться с бунтующим эмиром Эль Аламейна… Он неплохо знает арабов и разбирается в наших делах.

– Мне – нет, – отрекся Конрад. – Зато у Райнольда после визитов де Гонтара постоянно возникают новые безумные идеи. Похоже, именно с подачи нашего incognito Шатильон придумал, как поссорить год назад кесаря византийцев с Исааком Комниным. Теперь стараниями Райнольда Кипр отделился от империи, ослабив Андроника, а это ничтожество Исаак провозгласил себя императором острова… Полагаю, де Гонтар не раз давал Шатильону хитроумные советы, значит, он отчасти знает о нашем плане. Но я ума не приложу, кто он такой и откуда взялся.

– Чей-нибудь соглядатай? – предположил Салах-ад-Дин. – Это может быть опасным. Если друг Рено подослан одним из ваших правителей, или – упаси нас Аллах от такого бедствия! – первосвященником Рима, все пропало! Хотя…

Султан запнулся.

– Вот-вот, – продолжил за Салах-ад-Дина маркграф Конрад, – если бы де Гонтар трудился на благо Рима, меня давно бы отлучили от Церкви и, самое меньшее, тихонько прирезали бы или отравили. Никто в Апостольском граде, кроме двух всем обязанных королеве Элеоноре кардиналов – это наши высшие муллы – не подозревает о замысле. А если узнают до срока, объяснить, что я тружусь во благо Церкви и Веры, не получится – нынешний Папа отдаст приказ и… С курией Ватикана лучше не связываться. У них в распоряжении есть люди почище фидаев Старца Горы, знавал я одного такого… Хитрый сукин сын, да простится мне подобное высказывание. Варвар низкого происхождения, однако невероятно умен и столь же невероятно безжалостен. Сейчас он вроде в Англии… Хотя подобный человек очень пригодился бы здесь, в Палестине.

– Остается лишь уповать на милость Всевышнего и Милосерднейшего, – вздохнул султан. – Надеюсь, все твои подозрения – лишь дань долгой усталости и вечной тяжести, что легла на наши плечи. Итак, ты уезжаешь завтра утром?

– Да. Сначала в Вифлеем, потом через Аскалон домой, в Тир. Мне следует быть поближе к византийским берегам. Как только появятся новости – придет гонец. Я строжайше приказал Шатильону сделать все, чтобы Филипп и Ричард не мешкали, не задерживались в Европе, а как можно быстрее плыли в Палестину. Если выйдет новая задержка – поможет Элеонора Аквитанская. Во Франции и Византии ждут моих писем, и, как только ты атакуешь войско крестоносцев в Святой Земле и отрежешь его от моря, все начнется… Медлить более нельзя.

Хмурая башня Давида помалкивала, как и всегда, слушая беседу двух столь разных людей. Ее залы и переходы были свидетелями многих таинственных разговоров, но сегодня, будь у древнего сооружения лицо, близкое к человеческому, оно выглядело бы крайне озадаченно и ошеломленно. Подобных речей под его сводами не велось никогда доселе, да и будущее не могло принести надежды на повторение таких удивительных слов. Башня приняла в себя еще одну тайну и похоронила ее в желтовато-коричневом камне.