— А мне во что уткнуться носом в школе? — спросил Кендэл.

Я предложила отрезать крошечный кусочек от плавника Джорджа, чтобы Кендэл мог положить его в карман и иногда утыкаться в него, как в носовой платок. Кендэлу идея мини-ампутации не понравилась. Он предпочитал утыкаться носом в меня.

Я, конечно, вздыхала, но была в то же время рада, что во мне так нуждаются. Мне придется присматривать за Кендэлом, когда родится новый малыш. Я буду много возиться с ними обоими. Я буду забирать Кендэла из школы, а малыша из яслей и водить их гулять в парк. Я найду настоящий парк с качелями, прудом с утками и с ларьком мороженого. Кендэла я посажу на одни качели, а сама сяду на другие с младенцем на коленях.

Я буду настоящей Лолой Розой с волосами до пояса и намного-намного гуще, чем сейчас. Меня, наверное, будут принимать за маму малыша. А может быть, у меня уже скоро появятся собственные дети, раз я так хорошо умею обращаться с малышами. Или я могу открыть свои ясли, и мы там будем делать коллажи из клейкой бумаги, вермишели и жевательного мармелада.

Всю дорогу домой я разыгрывала в воображении эти сцены. У меня болели руки от того, что я несла Кендэла, но я не обращала на это внимания и напевала песенку "Счастье и удача", покачивая его в такт мелодии.

Страх у меня совсем прошел.

Я не знала, что настоящий страх еще впереди.

Мама и Джейк были дома. Они сидели в разных углах своего нового дивана. Глаза у мамы были красные и припухшие, губы крепко сжаты, как будто она боится снова расплакаться. Джейк с тревогой смотрел на нее. У него глаза тоже были красные. Неужели и он плакал?

Мама взглянула на нас.

— Что вы так на меня смотрите? — спросила она.

Джейк потянулся к ней и хотел взять ее за руку:

— Скажи им!

Мама стряхнула его руку:

— Замолчи!

— Что? Скажи нам! — Я по-настоящему испугалась.

— Мы и так знаем! — сказал Кендэл.

— Что вы знаете? — Мама явно удивилась.

— У тебя будет ребенок!

Мама коротко хохотнула:

— Нет, не будет.

— Будет, мне Лола Роза сказала.

— Лола Роза сама не знает, что говорит. — Мама скрестила руки и посмотрела на меня.

Мой новый малыш в штанишках с цветочками стал блекнуть и расплываться, пока от него не осталось только лиловое пятнышко.

— Тогда что случилось? Вы с Джейком расходитесь?

— Я бы не удивилась, — сказала мама.

— Нет, не расходимся! — Голос у Джейка был не совсем уверенный.

— Что, папа нас выследил? — прошептала я, озираясь в ужасе и пытаясь угадать, откуда он на нас набросится.

— Твой папа здесь ни при чем. И вообще, ничего не случилось. — Мама пошла ставить чайник и с такой силой пустила воду, что брызги полетели ей в лицо. — Черт! Я хочу выпить чаю. Еще кому-нибудь сделать?

— У вашей мамы опухоль, — сказал Джейк.

Он пробормотал это так тихо, что я почти не расслышала, что он говорит. Но даже когда я разобрала слова, из них все равно не получалось никакого смысла. Опухоль? Я смотрела на маму и пыталась увидеть опухоль у нее на голове, на руке — где-нибудь.

— Джейк, я тебя просила помолчать. — В мамином голосе звучало бешенство. — Детям совершенно не нужно об этом знать.

— Им придется об этом узнать, раз ты ложишься в больницу.

— Я не ложусь в больницу! — сказала мама, яростно утирая влажный лоб кухонным полотенцем.

— Врач сказал…

— Мало ли какую ерунду он сказал, чтобы меня напугать. Я здорова — сколько раз тебе говорить? У меня что, больной вид? Что со мной не так? Зачем я пойду в больницу и дам разрезать себя на куски? — Мама перестала бить себя в грудь и застыла, обхватив себя руками.

— Мама, какая еще опухоль? — Я подошла к ней и хотела прижаться к ее плечу, но она меня оттолкнула.

— Ничего не случилось, ничего, ничего! — сказала она с яростью.

Что-то случилось, еще как случилось!

Опухоль была у нее в груди уже много месяцев и все время росла. Мама никому ничего не говорила, надеясь, что само пройдет. Потом Джейк почувствовал опухоль и сказал ей, что надо пойти к врачу. У нас здесь врача не было, поэтому Джейк потащил ее к своему.

— Он говорит, что вашей маме нужно немедленно явиться в клинику. Он дал ей талон вне очереди.

— Пусть подавится своим талоном, я никуда не пойду. Очень нужно, чтобы какой-то ублюдок меня ощупывал, а потом сказал, что мне придется отрезать грудь.

Я сделала маме чаю, но ее трясло. Ее зубы стучали о кружку при каждой попытке отхлебнуть глоток.

Меня тоже стало трясти.

— Он сказал, что, может быть, до этого и не дойдет. Может быть, это просто киста или что-нибудь в этом роде, — сказал Джейк. — Но даже если окажется самое плохое, то он говорит, что это всего лишь обычная небольшая операция, ничего страшного.

— Небольшая! — сказала мама. — Не дам я им себя резать. Они мне испортят фигуру, и кому я тогда буду нужна, боже ты мой!

Она смотрела на Джейка. Мне так хотелось, чтобы он сказал то, что нужно, но он не мог выдавить из себя ни слова.

Кендэл заплакал. Я взяла его на руки и крепко прижала к себе.

— Видишь, ты совсем расстроил ребятишек! — сказала мама. — Ну почему ты такое трепло, а, Джейк?

— Я только хотел помочь.

— Не нужна нам твоя помощь. И ты нам не нужен, — сказала мама.

Она тут же зажала себе рот рукой, как бы не веря, что могла такое сказать. Она смотрела на Джейка, и глаза ее наполнялись слезами, совсем как у Кендэла. Она вовсе этого не думала — просто говорила глупости со страху. Джейк был ей страшно нужен.

Он сидел молча, как манекен, и только теребил свою длинную прядь, наматывая ее на палец. Мама расплакалась. Джейк не пошевелился. Мама придвинулась к нему, уткнулась ему в грудь и разрыдалась, оставляя черные полосы туши на его голубой джинсовой рубашке. Мама просила прощения, а Джейк говорил, ничего, все будет в порядке. Но голос у него был такой, будто он читает телефонную книгу, а глаза смотрели в стену.

В эту ночь я не могла уснуть. В кровать я тайком пронесла большой пакет жевательного мармелада, хотя и так съела за ужином огромную пиццу с сыром и ананасом. Я вертелась с боку на бок, держась руками за тугой живот и набив рот мармеладками.

Кендэл сонно посапывал у меня за спиной, прижав к груди Джорджа. Мама и Джейк очень долго не спали. Я все время слышала, как они шепчутся. Мама заплакала, и я села на постели, раздумывая, надо ли бежать к ней. Но потом я услышала, как Джейк говорит ей разные разности, потом вздохи и скрип кровати.

Я сунула голову под подушку, чтобы ничего больше не слышать. Мне хотелось улететь сквозь подушку в леденцовую страну грез, где никогда не случается ничего плохого и все лежат на больших мягких диванах и сосут конфеты. Мне уже снилось, что и я лежу на таком диване, но тут он начал опрокидываться, меня затошнило и изо рта у меня хлынул клубнично-апельсиново-лимонный поток. Меня закружило в этой огненно-красной воде и понесло в океан, где плавали огромные темные акулы.

На следующее утро мама пыталась делать вид, что ничего не случилось. Говорить об опухоли она не желала. И так она держалась день за днем, делая вид, что ее совершенно ничто не беспокоит. Она бродила по квартире, громко напевая, но никого не могла обмануть, даже Кендэла.

Однажды я проснулась среди ночи и захотела в туалет. В ванной была мама. Она держала в руке ночную рубашку и разглядывала себя в зеркало. Голова у нее была откинута, руки на бедрах, грудь вперед, как будто она позирует для гламурной фотографии. Губы она растянула в глупую улыбку, но по щекам текли слезы.

Она вскрикнула, увидев меня, и прикрыла грудь руками. Я подумала, что опухоль, наверное, вылезла наружу и ужасно выглядит.

— А постучаться нельзя было? — сердито сказала мама, поворачиваясь ко мне спиной и натягивая через голову рубашку.