Со мной папа тоже умеет обращаться. Он подходит, садится рядом, берет мою руку и заводит игру с пальцами, давая им всем смешные прозвища. Однажды он раскрасил мои обкусанные ногти во все цвета радуги, а большие пальцы и один мизинец — в золотой, серебряный и снежно-белый цвета. Он купил пакетик разноцветных бусин и нанизывал их мне на волосы, угощая меня заодно шоколадными драже в разноцветную крапинку.

На последний день рождения он мне подарил большую серебряную коробку, перевязанную радужной ленточкой. Из коробки выглядывала ткань, и я догадалась, что это радужное платье. Это меня встревожило, потому что я уже слишком взрослая для таких нарядов. Платье было очень красивое, с мелкими складками и радужным поясом впереди, буфами на рукавах и пышной юбкой с оборками. В пять лет мне до смерти хотелось иметь такое платье. Сейчас оно на мне выглядело ужасно. Слишком обтягивающее, слишком яркое, слишком детское. Но пришлось мне улыбнуться, присесть, расправляя юбку, и закружиться по квартире, изображая восторг.

Еще мне пришлось надеть его на школьную дискотеку. Надо мной все смеялись. Никто не хотел со мной танцевать. Пришлось танцевать одной, выделывая коленца и притворяясь, что мне очень весело. От бурных движений швы полопались. Мама пыталась их зашить, но ткань расползалась под иголкой. Мы запрятали платье подальше в шкаф, чтобы папа не увидел.

Я представила, как он сейчас его найдет.

Мне казалось, что сердце у меня лопается, как швы на моем платье.

Мы выписались из гостиницы сразу после "европейского завтрака".

— Интересно, что «европейского» в кукурузных хлопьях, гренках и разбавленном апельсиновом соке? — сказала мама. — Просто грабеж! Давайте не будем жаться и найдем что-нибудь получше.

Мы выбрали большой новый отель с видом на Темзу.

— Класс! — сказала мама. — Ведите себя тут прилично, дети!

Номер был большой, с огромной кроватью, застланной розовым шелковым покрывалом из той же ткани, что и сборчатые портьеры.

— Розочка тоже в цвет, — сказала я.

Но медведица выглядела на фоне покрывала ужасно серой и обтрепанной. В номере были ванная комната, телевизор, телефон и холодильник.

— Глядите, тут полно напитков! И орешки, и шоколад! Ура! — сказал Кенни, шурша обертками.

— Прекрати, они же, наверное, не бесплатные, а, мама? — Я схватила Кенни за руки.

— Да ладно, малышка, деньги у нас есть. Пусть берет что хочет.

Кендэл выпил банку кока-колы и грыз орешки, пока мы с мамой вместе принимали ванну. В ванной стояли миниатюрные бутылочки шампуня и пены для ванн, так что мы устроили густую пену и воображали себя кинозвездами.

— Кенни… Кендэл, иди сюда, ныряй к нам! — позвала мама.

Было слышно, как он там разговаривает сам с собой или с кем-то еще.

— Кендэл?

Я вылезла из ванны, завернулась в одно из чудесных огромных пушистых полотенец, лежавших рядом, и прокралась в комнату.

Кендэл, прислонившись к зеркалу, болтал по телефону.

— Да, папа, в Лондоне здорово! — говорил он.

Я похолодела:

— Кенни!

Он удивленно взглянул на меня и повернулся спиной:

— Только Джейни все время ко мне пристает, папа. И мне приходится спать с ней и с мамой в большой кровати, а я хочу отдельную кровать — я ведь уже большой, правда?

Тут я так рванула трубку, что зашибла ему пальцы.

— Ай! — вскрикнул Кенни. Он хотел меня ударить, но только сделал еще больнее своим бедным пальчикам.

— Ты сказал папе, где мы!

Тут я услышала гудок в трубке. Кенни на самом деле ничего не сказал папе. Он разговаривал с ним понарошку.

Если только папа не повесил трубку…

— Кенни, ты правда говорил с папой?

— Да! И он сказал, что ты себя плохо со мной ведешь и он скоро приедет и тебя накажет, ясно? И вообще, я уже не Кенни. Я Кендэл.

— Господи боже ты мой! — крикнула мама из ванной. — Да перестаньте ж вы оба орать! Сейчас нам опять застучат в стену.

— Он пытался позвонить папе!

— Не будь дурой. Он не умеет. Он даже номера толком не знает.

— Знаю! Я знаю наш номер. Один-два-три-четыре-шестнадцать-десять-двадцать, поняла? — сказал Кенни.

Я поняла. Я взяла его на руки, поцеловала и пожалела помятую ручку. Мама вышла из ванной вся розовая и очень хорошенькая, несмотря на синяки и разбитый нос. Я посадила Кендэла в ванну и выдувала с ним пузыри, пока он не перестал злиться.

— А теперь пойдем кутить, — сказала мама.

Начали мы с того, что еще раз позавтракали — блины с кленовым сиропом и мороженое. Я съела свою порцию и половину Кенниной, а потом все водила пальцем по тарелке, чтобы подобрать сироп до последней капли.

— Ну и манеры у тебя, Лола Роза! — сказала мама, а потом вытянула палец и сделала то же самое.

Я взяла тарелку в руки, собираясь ее вылизать.

— Ой-ой-ой! Это, по-моему, уже слишком, — заметила мама. — Ну, вперед. Будем развлекаться. Пошли на колесо обозрения.

— Развлекаться, развлекаться, развлекаться, — распевал Кендэл, пока слова от повторения не превратились в бессмысленную скороговорку.

Он ахнул от восторга, когда мы показали ему на огромное колесо со стеклянными подвесными кабинками. Мы стали смотреть, как оно медленно-медленно поворачивается.

— Развлекаться, развлекаться, развлекаться, — распевал Кендэл все время, пока мы стояли в очереди.

Сперва все улыбались и говорили: "Славный малыш!", но постепенно стало заметно, что он действует людям на нервы. Нам он тоже действовал на нервы, но унять его, когда он уже завелся, невозможно. Он твердил свое «развлекаться» до той самой минуты, когда нужно было заходить в стеклянную кабинку. Тут он разревелся.

— Кенни, что с тобой? — спросила мама.

— Кендэл, — прошипела я, — иди сюда, тут ничего нет страшного. Заходи скорее.

— Нет! — орал Кенни. — Я боюсь!

Пришлось мне подхватить его и втащить в кабинку, перебросив через плечо. Он вопил и лягался, колотя меня носками ботинок в живот.

— Прекрати, Кендэл! Тут хорошо! И совсем не страшно.

— Мы упадем!

— Нет, конечно. Мы в стеклянной кабинке. Мы поднимемся высоко-высоко в воздух, как будто летаем. Ну посмотри!

Кендэл не хотел никуда смотреть. Орать он перестал, но сунул голову мне под куртку и вцепился крепко-крепко. Мне хотелось встать, чтобы получше все увидеть, но, стоило мне двинуться, он начинал ныть.

— Ну и плакса ты, Кендэл! — сказала мама. — Лола Роза, давай его сюда, я его подержу.

— Спасибо, Виктория, — ответила я.

Мы чувствовали себя как на сцене, потому что еще не привыкли к своим новым именам. Мне ужасно нравилось, что меня называют Лола Роза. Я отцепила Кендэла, передала его маме и встала, прижавшись лицом к стеклу. Мне хотелось, чтобы было пострашнее, чтобы мы крутились на большой скорости и Лондон плыл у нас перед глазами. Или чтобы стеклянная кабинка отцепилась от колеса и полетела сама собой, унося нас все дальше и дальше от папы. Здесь, в голубом небе, я чувствовала себя куда безопаснее.

Я была совсем не рада, когда мы спустились на землю. Я все время думала о папе и озиралась.

— Лола Роза, перестань озираться, ты мне действуешь на нервы, — сказала мама.

— А теперь мы куда пойдем? — поинтересовался Кендэл.

Мама ничего не ответила. Я посмотрела на нее. Она не знала.

— Пошли по магазинам, — предложила я.

Магазинов, правда, видно не было, только река, пешеходные дорожки и большие дома.

— Мама, а где тут магазины?

— Где-то там. — Мама неопределенно махнула за реку. — Наверное, надо перейти через мост. Ты что собираешься покупать, Лола Роза? Джинсовую курточку на меху? А тебе, Кендэл, кожаную куртку, да?

Кендэл не ответил. Он все еще сопел и слегка всхлипывал после долгого рева. Глаза его были прикованы к соседнему зданию.