Судя по очередному полицейскому рапорту, Гашек опять надолго исчез из Праги. Полицейскому, пытавшемуся установить его адрес, мать Гашека в июле 1904 года сообщает, что ее сын последнее время жил в Ломе у Духцова. Никаких более точных сведений у нее нет.

Лом у Духцова был оплотом северочешских горняков-анархистов. Пребывание здесь Гашека связано с его участием в анархистском движении.

Согласно представлениям анархистов освобождение масс невозможно, пока не обретет свободу личность. Краеугольный камень марксизма — массы, освобождение которых является главным условием освобождения личности. Интересам революции анархистское учение наносит большой вред, и В.И. Ленин неоднократно резко критиковал его. Однако в отличие от русского анархизма у анархистского движения в Чехии были в начале века и некоторые положительные черты.

Оживление анархизма в Чехии было реакцией на серию политических неудач радикально-прогрессистской организации «Омладина» и социал-демократических реформистов. Однако для Гашека важнее была «позитивная» черта анархизма — акцентирование необходимости действия, отрицание габсбургского государства. Анархический призыв к активности и «революционному» освобождению личности воспринимается им как прямой контраст сухому псевдомарксистскому эволюционизму, которым была тогда проникнута социал-демократическая пропаганда.

Вот почему анархизм имел для предвоенной Чехии бесспорное общественное и культурное значение. Он оказывает влияние на молодую бунтарскую поэзию. Принцип личного участия в социальной борьбе привлекает и таких писателей, как Иван Ольбрахт[10] и Мария Майерова[11], которые сотрудничали тогда в социал-демократических рабочих газетах. Кроме того, анархисты старались сделать художественное творчество доступным массам, опираясь при этом на культурные традиции «чешских братьев»[12], укоренившиеся прежде всего среди горняков и ткачей чешского севера.

Анархистское всеотрицание вызвало новую волну критицизма, выходящего на этот раз за рамки индивидуалистского скепсиса, свойственного поколению девяностых годов, ибо теперь этот критицизм направлен против общественных и нравственных устоев современной жизни в целом. Страстная, эмоциональная форма, в которую облекают свою программу ведущие теоретики анархизма, в частности Кропоткин, также во многом способствовала пробуждению интереса к политике. Группа литераторов, объединившаяся вокруг журнала «Новы культ», который редактировал С.К. Нейман[13], устраивает собрания и лекции. И молодежь, присутствующая на них, жадно впитывает анархистские идеи. Все были убеждены, что эра социального братства, которая наступит после свержения капитала, явится одновременно воплощением «новой красоты»[14].

В начале творческого пути Гашек проявлял сочувствие угнетенным, сочиняя стихи в традициях поэзии, печатавшейся обычно на страницах социал-демократических газет и календарей.

Но вскоре он отверг этот вид «социальной литературы», противоречивший его революционным убеждениям и жизненному опыту. Вся предшествующая жизнь сближает его с радикальными течениями, призывавшими к бунту против деспотических режимов. (Еще когда он студентом оказался в словацком городке Пуканец, его сочли панславистским шпионом и анархистом. Участие в борьбе македонских повстанцев также способствовало установлению контактов с анархистскими группами.) По воспоминаниям Ладислава Гаека, Гашек и внешностью старался подчеркнуть свой радикализм: отрастил усы, носил длинные волосы и черную сербскую фуражку — знак причастности к антиавстрийскому славянскому сопротивлению.

Да и сами исторические события пробуждали революционные настроения.

В начале 1904 года вспыхнула русско-японская война. Чешскую общественность взволновали сообщения об упорных боях, которые русские войска вели в Маньчжурии. В журнале «Светозор» («Всемирное обозрение») появились первые фотоснимки военных корреспондентов. 22 февраля 1904 года пражские городские советники устроили перед православным храмом св. Николая публичный молебен во славу русского оружия. Анархистская и социал-демократическая молодежь замешалась в ряды молящихся и выкриками «Долой царя! Позор царю!» старалась дискредитировать церемонию. Среди молодых людей, пытавшихся сорвать манифестацию чешских буржуа, был и Ярослав Гашек. Воодушевленный нарастающим политическим брожением, Гашек вместе с тогдашним редактором анархистского журнала «Омладина» Бедржихом Калиной уезжает в Лом у Духцова агитировать горняков.

В начале июля 1904 года мы находим его в редакции этого северочешского анархистского журнала. Он спит на матрасе в помещении редакции; в соседней комнате живет ответственный редактор со своей семьей. Первая же ночь проходит бурно. Через час после полуночи слышатся шаги и кто-то грохает ногой в дверь. Это жандармы. Они будят заспанного новичка и приступают к допросу. Тем временем другие жандармы обыскивают помещение. Выпотрошив матрас, отпарывают подкладку пиджака, заглядывают даже в плевательницы. В комнате, где живет семья ответственного редактора, подвергают придирчивому обследованию детскую коляску.

От более опытных анархистов новичок узнает, что такие визиты в редакции «Омладины» не новость, их наносят почти ежедневно. Полиция ищет зажигательные бомбы и мятежные листовки.

Но опасность не отпугивает молодого бунтаря; он усердно помогает в редакции. На велосипеде развозит по шахтам северочешского бассейна кипы газет и пачки листовок. Согласно одному свидетельству некоторое время, чтобы как-то просуществовать, он работал на шахте «Бар-бора» в поселке Катцендорф, между Ениковом и Коштянами. Но выдержал там недолго.

Первоначально Гашек относится к своему участию в движении серьезно и честно: выступает на собраниях, распространяет революционные печатные издания, читает лекции по политической географии. Однако через несколько недель он понимает, что вся анархистская конспирация невероятно наивна и примитивна. За спиной грамотных, начитанных северочешских горняков и ткачей здесь так же, как и в других партиях, делают карьеру политические проходимцы и авантюристы.

Едва раздобыв немного денег, Ярослав покидает редакцию «Омладины» и пускается в свободные, веселые, беззаботные скитания по Европе, на сей раз — по Южной Германии.

Путь Гашека мы снова должны с большим трудом восстанавливать, руководствуясь отдельными расплывчатыми следами в его рассказах. Из Лома он отправился на юго-запад, в Германию. Где-то на равнине между Спальтом и Нюрнбергом нанялся на сбор хмеля. И то ли на заработанные деньги, то ли на присланный из дому гонорар продолжает свою «экскурсию» в Баварию — по шоссе, ведущему вдоль Дуная из Регенсбурга в Аахен.

Если судить по путевым мотивам в рассказах Гашека, это странствие носило более вольготный, прогулочный характер. В вещах, написанных во время баварского путешествия, исчезают безнадежность и меланхолия, ранее типичные для изображения жизни гашековских бродяг. В свежих зарисовках путевых впечатлений преобладает юмор, раскованность, стихийная радость, вызванная интересными, неожиданными явлениями, необычными встречами с бравыми, добродушными и флегматичными швабами и баварцами.

Выдержал ли Гашек первоначально намеченный маршрут баварского путешествия — на Ингольштадт, Нейбург, Хохштадт, Тиллинген и оттуда на Ульм и Линдау в Швейцарии — сейчас установить трудно. Может быть, он и в самом деле бродил в окрестностях Боденского озера или где-нибудь у подножия бернских Альп. Может быть, пил вино у ресторатора в Берне. Может быть, не устоял перед альпинистским соблазном и попытался подняться на близлежащую гору Мозертшгитц, как об этом рассказано в удачной юмореске.