В ту нашу первую таежную ночь мы буквально глаз не сомкнули. Пока шли и потом, когда готовили место для ночлега, было тепло, даже жарко. Но стоило улечься на влажную землю, хотя и покрытую ветвями березы, как сразу же почувствовалось дыхание холода. Никогда не думал, что во второй половине августа могут быть такие холодные ночи.

Сначала мы пробовали лечь возможно ближе к костру, но вскоре убедились, что это не принесет облегчения: ноги нестерпимо жгло через обувь, то и дело приходилось их подгибать, а все тело мерзло ничуть не меньше, чем прежде. Тогда мы еще нарезали веток и, постелив их, попробовали уснуть, тесно прижавшись друг к другу. Но и так не удавалось согреться. Холод проникал под одежду и навевал зябкие мысли о непосредственной близости места нашего ночлега к Северному полюсу.

Холод был жуткий. Так нам по крайней мере казалось. Стыли ноги, руки, грудь, спина, даже лицо, казалось бы привыкшее к колебаниям температуры. Часто приходилось вставать, подбрасывать дров. Мы думали, что запасли их достаточно, а весь запас огонь сожрал почти моментально.

Единственное, что нам оставалось в таком положении, это сесть поближе к костру—только так можно было согреться. Решили бодрствовать до тех пор, пока сон не сморит.

Мы сидели, обхватив руками колени, глядя в огонь и не в силах отвести глаз от него. Плавно возносятся к небу алые листья с горящих ветвей — они долго тлеют и, не успев погаснуть в полете, так же плавно опускаются обратно в костер. Тихо, безветренно...

Как-то против желания подумалось вдруг: хорошо бы сейчас забраться с головой в спальный мешок, застегнуться на все застежки, чтобы ни единой щели не оставалось, да и надышать побольше тепла. В Москве, думая о том, каково нам придется в тайге, я нарочно воображал самое худшее, надеясь на то, что на самом деле жизнь окажется несколько легче. Я думал, что грибы и ягоды только изредка будут нам попадаться, что днем и ночью зарядят проливные дожди, начнутся заморозки, а комары и всякая прочая нечисть нам житья не даст, — я так думал, чтобы внутренне подготовиться ко всем неприятностям. И все же я и представить не мог, что первая ночь окажется настолько холодной. Это было единственной неприятной неожиданностью первого дня, поскольку от комаров мы кое-как отбивались. А ночью от холода они и вовсе попрятались.

Грибов оказалось в тайге много. Мы их встречали чуть ли не на каждом шагу и обязательно наклонялись за ними: как знать, вдруг пойдут дальше такие места, где грибы не растут... Собирали и костянику, но не оставляли на завтра, а тут же съедали. Кислые сочные ягоды хорошо утоляли жажду. У нас была в полиэтиленовой фляге вода, но ее решили экономить по вполне понятным причинам. Мы еще совсем не знали тайгу и плохо представляли, как и где можно в ней найти воду.

Утром раскочегарили посильнее костер, и Леша поставил в огонь котелок, налив в него немного воды и бросив порезанные подберезовики и моховики. У нас было ничтожное количество соли — половина маленького пузыречка из-под лекарства, — хранившейся, как величайшая ценность. В то утро я впервые отвинтил его крышечку, зацепил пальцем соли столько, сколько смогло уместиться на самом конце, и бережно высыпал в варево. Интересно, что за блюдо получится...

Из кармана брюк Алексей извлек складной охотничий нож, в нем была достаточно удобная ложка, приподнял крышку котелка, подцепив ее веточкой, и зачерпнул немного темно-коричневой жидкости. Обжигаясь, он снял пробу и удовлетворенно сказал: «А ничего получилось! Вполне можно есть!» Тогда, пустив ложку по кругу, мы быстро опустошили котелок.

Блюдо получилось довольно оригинальное: по консистенции нечто среднее между супом и кашей. Плохо, конечно, без соли. То, что я положил, не улучшило вкуса—слишком уж мало. Можно было бы и вовсе не класть. Но все-таки какая-никакая, а еда. Могло оказаться, что и такой не было бы.

Поев горячего и ощутив приятную теплоту в животах, мы тут же воспрянули духом и единодушно пришли к заключению, что так вполне можно жить.

Потом, загасив костер, снова двинулись в путь. Куда?... Разве не все равно нам куда?

Низкие, тяжелые облака неспешно тянулись, почти цепляясь за кроны самых высоких деревьев, и мы даже предположительно не могли бы сказать, в какой стороне сейчас солнце. А когда мы окончательно поверили в то, что всерьез заблудились, сразу стало как-то спокойнее. Ведь это, собственно, и было одной из главных задач — заблудиться настолько основательно, насколько это возможно. А уж потом самостоятельно—без компаса и без какой-либо помощи со стороны — вернуться. Желательно к тому же поселку, из которого вышли.

И вот мы снова идем по тайге, обходя стволы упавших деревьев, поднимаясь по склонам сопок, а затем спускаясь по ним уже с другой стороны.

Странные ощущения испытываешь, когда идешь неизвестно куда.

... Однако вернемся к тому, как я начал готовиться к своей экспедиции. Я решил все же пополнить свои более чем скромные познания в ботанике и медицине и, если удастся, проследить связь между ними — для пользы дела. Сначала я взялся за труды о грибах и в одной из книжек прочел: «Бледная поганка тянет из земли фаллоидин. Если гельвелловая кислота хорошо растворяется в воде и начисто уходит из гриба при кипячении, а также при сушке, то фаллоидин сохраняет свою токсическую активность даже после двадцатиминутной варки и при температуре сто градусов и не растворяется при этом в воде, сохраняясь в грибных тканях».

Надо бы хорошенько запомнить, как выглядит эта бледная поганка...

«... Не удалось еще спасти ни одного человека, съевшего бледную поганку. Лекарства бессильны против нее».

Час от часу не легче... Выходит, нашлись-таки смельчаки, которые отважились проверить на себе действие яда этой поганки... И вот, пожалуйста, ни одного не спасли... Надо поискать, может быть, найдутся еще полезные сведения о фаллоидине, и разузнать, не попадается ли он еще в каких-либо грибах.

Вот: «Действие фаллоидина на организм человека может быть сравнимо с отравлением ядом змей».

Нет, этот вопрос надо изучить досконально. На всякий случай надо запомнить симптомы, узнать, как протекает болезнь.