– Валерка-а! Ва-лер-ка!!

Не сразу сообразил, что зовут меня.

– Ва-лер-ка!!

Перегнувшись через подоконник, посмотрел вниз. Посреди двора стоял Славка. В руках он держал пустую трехлитровую банку с алюминиевым ободком.

– Чего тебе?

– Идем...– Он – чтобы позвать меня – взмахнул банкой. Проволочная ручка сорвалась, банка покатилась по земле. Славка чего ни сделает, получается недоразумение...

Я понял, он опять ходил на базар продавать рыбок Володьки Зельцева из нашего седьмого «А». Зельцев – мы его звали Зельц – держал дома целое рыбное хозяйство, а дураки вроде Славки бегали по воскресеньям на базар и торговали его вуалехвостами.

Славка поднял банку и снова нетерпеливо принялся махать мне рукой. Дело в том, что накануне он обещал повести меня к одному чудаку, который занимается чем-то совсем непонятным. А непонятное всегда интересно. Да и чудаков не так много, чтобы можно было прозевать хотя бы одного.

– Только ты его ни о чем не спрашивай,– предупредил меня Славка, когда мы с ним вышли на пустынную улицу.– Он терпеть не может болтунов.

Я остановился:

– По-твоему, я болтун?

– Да нет, просто я так, предупредил. Понимаешь...

– А твой чудак, он не того, нормальный?

– Сам ты ненормальный... А вообще-то их разве разберешь? Вон идет старуха Сокальская. Ее тоже некоторые считают ненормальной. А по-моему, она ничего...

Каждый день Сокальская с маленькой кастрюлькой отправлялась в домовую кухню, а за ней бежала Мушка, ее собака. Крохотная, с длинными ушами, она семенила коротенькими лапами возле самых пяток Сокальской. В домовой кухне эта собачонка – одна половина морды у нее белая, а другая черная – садилась в уголке и никогда ничего не клянчила. Девушки-повара любили эту собачонку и старуху.

Сокальская вечно собирала всех кошек и собак в округе, возилась с ними, лечила. У кого кошка заболеет, несли к ней...

Мы со Славкой отправились вверх по ручью. Справа и слева стояли дома, окруженные яблоневыми садами. Через ручей был переброшен легкий деревянный мостик. Мы перешли его и свернули на тропинку, петлявшую среди валунов.

Калитка, возле которой остановился Славка, была увита светло-зелеными побегами дикого винограда.

Со двора на нас тявкнул потешный пес с длинной шерстью, закрывавшей один глаз.

И сразу появился человек в красной вязаной безрукавке, в очках.

– Ну вот...– сказал он, пропуская нас во двор.– А я думал...

Мы со Славкой вошли в деревянный дом.

Я огляделся. Вместо стен были набитые книгами полки, до самого потолка, как в библиотеке. Посреди комнаты – множество непонятных вещей. Одного взгляда на них было довольно, чтобы понять, что в этом доме действительно живет чудак. На столе стоял склеенный из черепков кувшин с узким горлом, возле него – ржавая шпага.

– Что это? – потихоньку спросил я у Славки.

– Археологические находки,– тоже шепотом ответил Славка.

Мы прошли две забитые книгами комнаты и очутились в маленьком кабинете с окном, выходившим на ближние холмы.

– Вот тут я работаю,– сказал человек, обращаясь ко мне.– Давай познакомимся. Меня зовут. Альберт Анатольевич, но ты зови меня просто дядя Альберт.

Это было совсем удивительно, как в сказке. Я даже не знаю почему, но все: и сад со старыми деревьями, и калитка, увитая диким виноградом, и чудесный вид из окна комнатки, и даже собака дяди Альберта – все будто снилось, будто было ненастоящим. Не знаю, почему так казалось. Дядя Альберт был обыкновенный человек, ничего особенного я в нем не заметил, и все-таки он как будто знал что-то такое, отчего казался особенным.

Дядя Альберт включил электрический чайник, достал баночку с вареньем и лимонные вафли.

– Сейчас мы попьем чаю и поговорим. Люблю беседовать с людьми, которые заходят случайно. Многие не понимают, какая это хорошая вещь – беседа. Торопятся, суетятся, боятся потратить впустую время, и время к ним безжалостно. Благосклонно оно лишь к тем, кто не спешит, кто ощущает каждый миг жизни как дар, который стоит безумно много и который нельзя ни на что обменять.

Чайник, видно, был уже горячий, потому что сразу же зашумел.

Дядя Альберт вытер белым полотенцем стаканы. Они стали совсем прозрачными, и из них хотелось пить чай. Раньше к стаканам я как-то не присматривался.

– Часы неумолимо отсчитывают каждое мгновение нашей жизни...

– А если бы люди не придумали часы? – спросил я.

– Как так? – Дядя Альберт посмотрел на меня с удивлением.– Есть пространство, которое мы измеряем шагами, и есть время, которое мы измеряем в первую очередь своею собственною жизнью. Часы можно было и не придумывать. Человек сам – биологические часы. Ведь ты ложишься спать вечером и встаешь утром вовсе не потому, что в твоем доме есть часы, и не потому также, что кто-то когда-то изобрел часы. Наконец, попробуй целый день ничего не есть – твой желудок превратится в будильник.

Славка засмеялся. Дядя Альберт тоже улыбнулся. Он заварил крепкий, необыкновенно ароматный чай и сам налил нам в стаканы.

– Я люблю колоть щипцами сахар от большого куска,– сказал он.– А варенье это из дикой малины.

Малина росла на склонах холмов, заросших шиповником, боярышником и дикими яблонями. Ее почти никто не собирал, потому что это было совсем непросто – гораздо удобнее купить на рынке садовую. Но рынок – другое дело, и варенье из малины, купленной на базаре, самое обыкновенное, какое мама давала мне с чаем, когда я простуживался и кашлял. А это, прозрачное и душистое, казалось, пахло склонами холмов.

В комнату вошла старушка, маленькая, сгорбленная и седая, с длинным носом и торчащим поверх нижней губы желтым зубом. Как-то боком, по-сорочьи она посмотрела на нас и что-то недовольно пробормотала. Она, видно, пришла с базара, в сумке ее были овощи. В другой руке она держала черный кошелек, обхватив его сухими скрюченными пальцами. И сразу же, едва она вошла, откуда-то появился черный кот, подошел к старушке и, задрав хвост, потерся об ее ногу. У Славки вафля застряла в горле от удивления. Он судорожно глотнул и вытер рукой рот.

– Это моя тетя,– сказал дядя Альберт.– Она любит, когда ко мне приходят гости, но, м-м, не умеет, м-м, соответственно выразить свою радость. Она недослышит, так что при ней можете говорить что угодно. Но хозяйка она прекрасная, собственно, на ней держится весь дом. Я слишком занят, чтобы следить за каждой мелочью.

– А кот? – спросил Славка.

– Что кот? – посмотрел на него дядя Альберт.– Известное дело, все старухи любят кошек. А я их, по правде сказать, недолюбливаю, но приходится мириться с этой маленькой прихотью моей тети. Она человек добрейшей души.

Мы со Славкой опустили глаза. А старуха, поставив на пол кошелку, достала откуда-то папироску и, щелкнув никелированной зажигалкой, закурила, не выпуская, однако, из рук кошелька. Потом достала из кошелки мясные обрезки и бросила их на пол. Кот заурчал басом и, опустив голову с острыми ушами, принялся есть.

– Итак, о чем мы говорили? – спросил дядя Альберт.– Ах да, о времени... В живой природе повсеместно наблюдаются биологические циклы – день, ночь, время активного действия, время покоя. Расстояние можно измерить усталостью, время – тоже. Попробуйте долго постоять на месте, и вы устанете, потому что, когда вы стоите, работает более трехсот мышц... Часами в данном случае становится сам человеческий организм. Что же касается часов, то они были известны очень давно, сначала солнечные, потом песочные, потом механические, существовали даже деревянные часы, потом электрические, а теперь атомные... Но заметьте, ни одни из существующих часов не идут точно. Пусть ничтожное, но отклонение всегда есть. Меня это давно навело на кое-какие размышления... Но об этом как-нибудь в другой раз...– Он посмотрел на часы в высоком деревянном футляре, стоявшие в углу как музейный идол. За толстым стеклом мерно качался круглый медный маятник. Вперед-назад, вперед-назад, напоминая, что ни одна попусту потерянная минута уже никогда не вернется.