Когда подошли к калитке, увитой разросшимся виноградом, собачонка дяди Альберта увидела Махмута и залилась пронзительным лаем, и вышедший из дома дядя Альберт никак не мог ее успокоить. Возле крыльца собачонка изловчилась и цапнула Махмута за штанину. Махмут лягнул ее ногой, но только еще больше разозлил. При этом с ноги у него слетел башмак, собака схватила его и принялась трясти в зубах так, что шнурки развязались и хлестали ее по морде. Дядя Альберт отнял у нее башмак и подал Махмуту.

Мы вошли в дом.

Я оглядывался по сторонам, не появится ли снова тетя дяди Альберта. Она всегда возникала бесшумно, как тень, и за ней так же бесшумно входил кот. Бывает же у животных такая привязанность.

Дядя Альберт сел в плетенное из виноградной лозы кресло на гнутых полозьях и, не обращая на нас никакого внимания, раскурил свою старую черную трубку, потом оттолкнулся ногой от стены и, дымя, покачиваясь, задумался о чем-то. В это время появился кот. Казалось, он вышел прямо из стены. Потянулся, выставив когти, посидел немного, глядя на нас зелеными глазами, и ушел.

В углу гулко шли часы, тяжелый бронзовый маятник качался неторопливо и мерно, отсчитывая время.

Махмут долго и внимательно смотрел на маятник и вдруг спросил:

– Дядя Альберт, скажите, может время идти наоборот, в другую сторону?

Дядя Альберт резко остановил качалку.

– Умный вопрос. Из тебя выйдет отличный математик. Ты, конечно, слышал о существовании гипотетического антимира. Так вот, предположим, мы обнаружили галактику, которая целиком состоит из антиматерии. Время там, очевидно, должно двигаться в обратном по сравнению с нашим направлении. Но можем ли мы установить связь с жителями антимира? Ведь память наблюдателей в обеих галактиках будет нацелена в противоположных направлениях. Если бы нам как-то и удалось установить связь с жителем антимира, тот сразу же все забывал бы, так как каждое событие мгновенно становилось бы частью его будущего, а не прошлого. Основатель кибернетики Норберт Винер считал, что между разумными существами в областях с противоположным направлением времени вообще никакая связь невозможна.

Махмут слушал его, напряженно наморщив лоб. А дядя Альберт продолжал:

– Время – это как бы волшебная дорожка, которая свободно развертывается впереди нас и сразу же свертывается позади, так что назад по ней уже нельзя сделать ни одного шага. Только вперед и вперед. И пока ни один ученый не знает, каков физический базис этой странной, непреодолимой асимметрии времени.

Дядя Альберт умолк и снова закачался в кресле, уминая большим пальцем табак в погасшей трубке.

Не помню уж, что он еще рассказывал, но мы с Махмутом слушали его разинув рты. И в то же время я чувствовал, что дядя Альберт думает совсем о другом и что он неспокоен. Я сам не заметил, как его тревога передалась мне. Но дядя Альберт посмотрел на меня как-то совсем необыкновенно, вынул изо рта трубку и улыбнулся, чуть блеснул его золотой зуб. Я тоже улыбнулся и успокоился.

Во дворе залаяла собака. Я выбежал на крыльцо и увидел, что за калиткой стояли Славка и Тонька. У Славки в руках был кулек с халвой.

Я открыл калитку и, пропустив Тоньку вперед, тихо прошипел на ухо Славке:

– Последние деньги истратил, дурак? Теперь даже билеты на автобус купить не на что. И как я забыл забрать у тебя деньги!

– Да не ругай его,– обернулась Тонька.– Это я ему купила халву. Сегодня получила зарплату в столовой. Только пришла домой с работы, и он явился, глаза круглые, говорит: отплываем.

Мы полукругом стали возле дяди Альберта. Он качался в кресле, курил и смотрел на нас, смотрел долго, не отрываясь, у нас даже ноги устали, а он все смотрел и смотрел. Что-то было в нем такое, чего я не замечал в других людях, но это притягивало к нему и заставляло ему верить.

Потом у него снова погасла трубка, и он стал охлопывать карманы своего мягкого полотняного костюма, искать спички.

– Ну что ж, у нас было время подумать... А теперь, как сказал поэт:

Корабль времен рискует затонуть... Но ждут лишь трусы у моря погоду, Во времени утратившие суть.

Он встал, отряхнул с пиджака пепел, поднял с пола заранее приготовленный рюкзак, и мы пошли на корабль.

Дядя Альберт открыл замок, распахнул дверь сарая. К борту корабля была прислонена лесенка, я видел ее в доме, по ней дядя Альберт взбирался к верхним полкам своего стеллажа.

Мы друг за другом поднялись на корабль, сели в удобные мягкие сиденья и пристегнулись ремнями. Дядя Альберт повернул какую-то рукоятку на приборном щитке. Корабль вздрогнул от мощного гула. Гул нарастал и постепенно переходил в тихий, но стремительный свистящий вой. Славка перестал есть халву, оттопыренные уши его настороженно шевельнулись. Он только один у нас в классе умел немного двигать ушами.

На щитке был прибор, похожий на обыкновенный реостат с делениями. Я разглядел на шкале цифры: 1 – 10 – 100 – 1000 – 100 000 – 1 000 000 – 100 000 000 – 1 000 000 000 и горизонтальную восьмерку – знак бесконечности. Перед этим знаком была красная черта.

Дядя Альберт осторожно передвинул короткую стрелку по шкале к цифре 1000. Потом оглянулся на нас и погасил трубку, выбил ее о борт корабля и положил в карман.

Рука дяди Альберта медленно потянулась к массивному пластмассовому переключателю. Мы замерли. В этот миг на корабль вскарабкался кот. Дядя Альберт не заметил его – он сейчас вообще, по-моему, не заметил бы ничего на свете – и повернул переключатель.

Мне показалось, что все опрокидывается и беззвучно рушится на нас.

Корабль тряхнуло так, что он затрещал, и я зажмурился от яркого солнца.

Сарай исчез. Над нами синело безоблачное небо.

Было яркое утро. Такое яркое, что после сумрака сарая, где стоял корабль, мы долго еще щурились и толком ничего не могли разглядеть.

И невозможно было бы поверить, что корабль перенес нас на тысячу лет назад, если бы не осень. Нас окружали тяжелые перезревшие травы, кустарники на склонах окрестных холмов горели красным и фиолетовым огнем.

А где же город? Я только сейчас сообразил, что города нет. Куда он делся? В одно мгновение будто растаял огромный город... Ну ясно же... Он еще не появился.

Мы провалились куда-то в неведомые глубины минувшего. Не было привычного городского шума, привычных запахов. От свежести воздуха щипало горло. Вокруг нас простиралась нетронутая степь, и ее первозданная мощь угадывалась в чем-то необычном, непривычно огромном, человек как бы тонул, терялся в ее запахах, в ее дурманящем дыхании, в ее цветах. Стаи птиц летели в синеве. Дышалось необычайно легко и сладко.

– Что это за степь? – тихо, словно боясь потревожить тишину, спросила Тонька.

Дядя Альберт взглянул на шкалу времени и ответил:

– Это то, что на уроках истории принято называть «диким полем».

– Диким полем? – слабым голосом повторил Славка, даже, скорее, пискнул, словно суслик, и стал испуганно озираться.

Дядя Альберт провел ладонью по щеке, как он делал в минуты растерянности. В глазах его можно было заметить тревогу.

И тут он увидел кота. Кот сидел на корме корабля и, облизывая лапу, мыл морду. Лапа была сложена в кулачок, как всегда, будто ничего не произошло.

– Это что еще за новость? – дядя Альберт потянулся к лежавшему у его ног шерстяному одеялу.– Ребята, его непременно надо поймать.

Мы все кинулись к коту и, конечно, только спугнули его. Он соскочил с корабля и убежал.

Дядя Альберт в сердцах отшвырнул одеяло.

– Я же запер его в доме... Как он попал на корабль?

– А шут его знает,– ответил Славка.– Через форточку, наверное, вылез.

– Как я мог допустить такую оплошность...– Дядя Альберт схватился за голову.

– И что вы так убиваетесь? – спросила Тонька.– Я думаю, он вернется. Проголодается и прибежит обратно.

Это несколько успокоило дядю Альберта. Он повернул переключатель на приборном щитке, лампы и индикаторы погасли.