Да, похоже, так оно и есть, с невыносимой грустью подумал Гарри и тут заметил промелькнувшую на ее губах улыбку — немного насмешливую, немного мечтательную, немного задумчивую…
И он тоже улыбнулся и закрыл глаза, стремясь во что бы то ни стало сберечь, не расплескав ни капли, нежданное, но от этого не менее драгоценное сокровище.
5
Лесли не меньше Гарри была удивлена, да нет, потрясена своим поступком. Как могла она настолько забыться и потерять самообладание, чтобы буквально кинуться на шею этому, по сути дела, чужому мужчине?
Чужому?!
Да, чужому, но…
Вот именно «но»! Этот якобы чужой тебе мужчина дважды без колебаний кинулся на защиту твоей чести, напомнил внутренний голос. Не задумываясь ни на секунду о последствиях, не размышляя о том, выйдет ли победителем…
О да, пора признать, что Гарри произвел на нее впечатление. Несмотря даже на то, что в результате ей приходится вот уже который день заботиться о нем как о беспомощном младенце.
За пять-шесть суток, что они провели вместе, ее чувства к нему пережили перемены если и не круто-радикальные, то все же значительные. Поначалу она была буквально взбешена его вмешательством в ее столкновение с Грязным Тедди, потом гнев отступил, сменившись раздражением от его непрерывного брюзжания и нежелания внять голосу разума.
Но уже буквально на следующий день, когда избитый Гарри отсыпался в номере, она вдруг ощутила, что раздражение ее значительно уменьшилось, уступив место чувству искренней благодарности. Да-да, именно благодарности. За то, что он отнесся к ней не как к красивой игрушке, служащей исключительно для мужского развлечения, а как к человеку, имеющему право на достоинство и уважение. За то время, что она самостоятельно зарабатывала себе на жизнь, Гарри оказался первым и пока единственным, понявшим и признавшим это.
А благодарность естественным образом довольно быстро преобразовалась в нежность. Материнскую или сестринскую… Впрочем, в последние два дня и это чувство подверглось серьезной трансформации, хотя Лесли не желала признаваться даже самой себе, какой именно.
И вот сейчас, пережив очередную моральную встряску, — потому что сцена в баре все же потрясла ее, несмотря на всю внешнюю браваду, — а потом вдруг поняв, что невзначай оброненным словом причинила Гарри боль, и придя от этого в ужас, она не сдержалась, уступила тому, что медленно росло в ней, и поцеловала его.
Внутри нее шла жаркая дискуссия с участием самых разных сторон ее характера о последствиях столь необдуманного шага.
А вдруг ему это было неприятно и тягостно? Может, ты его совсем не привлекаешь?
Даже не смешно. Он совершенно ошеломлен.
Еще бы. Только вот от счастья ли?
А что же во мне такого ужасного, чтобы ему было противно со мной целоваться?
Да то, что каждый встречный и поперечный готов схватить тебя за зад…
Но я-то не готова, чтобы меня хватали. И он отлично понимает это.
Да? С какой бы это стати? Он же говорил, что ему неприятно твое занятие. А ты…
А что я? Оно и мне неприятно. Но какова альтернатива?
Все, хватит! Все заткнитесь! Надоело обсасывать одно и то же! — рявкнул голос здравого смысла.
Да, а если от этого зависит его отношение?
Если зависит, то грош ему цена. На хрен тогда обращать на него внимание, если он ни черта не понимает?
Лесли решилась и осторожно покосилась в его сторону, желая понять, как же Гарри отнесся к ее неожиданной выходке. В первое мгновение она, испугавшись, деланно-легкомысленными фразами заставила его замолчать. С тех пор он не произнес ни слова. Ни единого. Неужели…
Но нет, выражение его лица тут же убедило ее в том, что Гарри далек от презрения или негодования. На нем было написано нечто, напоминающее блаженную улыбку то ли святого, то ли слабоумного, что, впрочем, почти одно и то же.
Лесли моментально успокоилась и, как ей всегда было свойственно, принялась думать о неотложных делах. Первым из которых, как ей казалось, была настоятельная необходимость показать Гарри врачу. Какое-то смутное внутреннее беспокойство подсказывало ей, что пока не следует забывать об осторожности, а поэтому и медицинскую помощь стоит искать по пути, а не там, где они остановятся на ночлег.
Благодарение Господу, ее опасения за здоровье Гарри оказались беспочвенными. Осмотревший его лекарь заявил, что больному необходимы сейчас только покой и усиленное питание для восстановления сил. Перевязку, сделанную утром, одобрил и посоветовал продолжать бинтовать грудную клетку еще неделю, а лучше дней десять.
— И естественно, рекомендую воздержаться на некоторое время от дальних увеселительных прогулок, — закончил он, с неодобрением заметив припаркованный рядом с его приемной непрезентабельный «додж» с калифорнийскими номерами.
— Спасибо, доктор, мы постараемся, — холодно ответила Лесли, помогая Гарри натянуть футболку. — Всего вам доброго.
Они продолжили путь к северу в комфортабельном молчании. Каждый думал о чем-то своем, и, судя по выражению их лиц, в высшей степени приятном.
Первым заговорил Гарри:
— Слушай, Лес, не обращай внимания на старого филина. Что он понимает? Я хочу сказать, что эти доктора, когда им нечего сказать, всегда рекомендуют покой. Надо же им как-то оправдывать свои гонорары. Мы можем ехать столько, сколько надо. Мне это никак не повредит. Какой у тебя план?
— Думаю, нам стоит придерживаться северо-восточного направления. Не знаю, как тебя, но меня немножко утомило это чудовищное пекло. К тому же там цивилизация, там большие города, там можно затеряться. Да и работу найти проще.
— Да, работу… — вздохнул Гарри. — Наверное, ты права. Только кто возьмет меня, неудачника из даже не второсортной, а пятьесортной газетенки…
— Ты не неудачник! — возмущенно перебила его Лесли, но он невозмутимо продолжил:
Не говори о том, чего не знаешь. Я самый настоящий неудачник. За последние пять лет я не написал ни строчки, стоящей чернил, потраченных на это.
— Ха! Ничего удивительного. О чем можно было писать в этом ужасном, занюханном Эль-Дентро?
— Если у человека есть что сказать миру, он скажет об этом, — твердо возразил Гарри.
— Правильно. Но о чем говорить в парализующей разум и чувства провинциальной атмосфере? И кому? Кроме того, такая жизнь засасывает. Так что, может, этот мерзавец Грязный сделал первое в жизни доброе дело — оказал тебе услугу.
Он изумленно посмотрел на нее. Такая мысль как-то не приходила ему в голову.
— А что? — пожала плечами Лесли, заметив его взгляд. — Уверенный в себе человек всегда сможет начать все заново, выбравшись из наезженной колеи.
О да, она была права, надо признать, совершенно права! Единственная сложность заключалась в том, что он как раз и не был уверен в себе. Дженни унесла с собой его уверенность, его твердость, его целеустремленность, оставив лишь полупустую оболочку, которую только по привычке продолжали называть Гарри Джодци.
Несколько лет он даже не задумывался о том, что принесет с собой новый день. Ему это было глубоко безразлично. Он каждое утро отклеивался от мокрой от пота простыни, натягивал джинсы и майку и отправлялся в ту конуру, что гордо именовалась редакцией «Вестника». Отсидев у телефона восемь-девять часов, поднимался и усилием оставшейся в его распоряжении воли вытаскивал себя на улицу и кое-как коротал несколько часов, прежде чем вернуться в темный и душный пенал, который считал своим жильем. Вернуться лишь затем, чтобы погрузиться в тяжелое забытье, отделяющее день сегодняшний от дня завтрашнего…
А ведь если поразмыслить трезво и здраво, почему, собственно говоря, он докатился до такого состояния? Неужели только потому, что женщина предпочла ему другого мужчину и ранила его гордость?
Гарри хмыкнул.
— Что? — немедленно откликнулась Лесли.
— Да нет, ничего. Просто… странные тебя идеи посещают, Лес. Получается, я спасибо должен сказать Грязному Тедди.