Монахиня рассказала о своем видении духовнику, и оказалось, что подобные видения были многим москвичам в разных частях города.

В тот же день стало известно, что татары безо всяких сражений в панике бежали от Москвы. Объяснялось это тем, что посланный ханом к Москве передовой полк увидел вокруг столицы бесчисленное воинство. Не поверив этому сообщению, хан дважды повторил опыт, но все посланцы подтверждали первое сообщение. Махмет-Гирей отдал приказ своим войскам уйти в степи. Вскоре, как узнали москвичи, он был убит ногайцами.

Но все же главными в истории монастыря становятся жизнеописания ее вольных или невольных высоких узниц. Именно в этих стенах оказывается дочь Бориса Годунова царевна Ксения. Свидетельница расправы с матерью и провозглашенным уже царем братом Федором, царевна была насильственно пострижена «у Вознесенья» под именем Ольги, но монашеский клобук не спас ее от издевательств.

Появившийся в Москве Лжедмитрий под предлогом сочувствия приезжает в монастырь для встречи с царевной и забирает Ксению во дворец в качестве своей любовницы. Несмотря на всю неприязнь к Борису Годунову, царевну москвичи дарят сочувствием и симпатией. Хорошо образованная, знавшая иностранные языки, игравшая на музыкальных инструментах, – отец мечтал о ее браке с кем-либо из иностранных принцев крови – Ксения, по-видимому, завоевывает сердце Лжедмитрия. Так называемый Самозванец не скрывает своей связи с царевной, вовлекает ее в придворные развлечения настолько открыто, что слух об этом доходит до тронувшихся в путь в Москву из Кракова отца и дочери Мнишков. Юрий Мнишек заявляет Самозванцу о своем недовольстве сложившейся ситуацией и требует удаления царицы из дворца, на что Дмитрий, по свидетельству современников, никак не хочет решиться. Марина в отчаянии от сложившегося положения, понимая, что увлечение ею Самозванца, если только оно вообще имело место, прошло. Но русский престол по-прежнему продолжает ее привлекать. Подняться на него она готова любой ценой.

Политические соображения не могли не перевесить – Самозванец отправил царевну в Белозерский монастырь. Пришедший к власти царь Василий Шуйский вернул Ксению-Ольгу в Москву, разрешив ей жить в Троицком монастыре. Здесь же царевна скончалась в 1622 году. Она сама сочиняла очень популярные в народе песни о своих несчастьях и незадачливой судьбе, которые, кстати сказать, собрал и сохранил англичанин Ричард Джемс.

Следующей знатной жилицей Вознесенского монастыря стала последняя, седьмая, супруга Ивана Грозного – Мария Нагая. Ее судьба как царицы оказалась очень короткой. Почти сразу после появления Марии во дворце – о законном церковном браке не могло быть и речи, поскольку православная церковь допускала их только три – она «стала неугодна государю». Все выглядело так, будто Грозный всего лишь дождался рождения ребенка, чтобы вообще удалить Марию из дворца.

Такая откровенная опала в Кремле усугублялась для Нагой постоянными хлопотами царя о новой супруге. Претенденток на союз с собой он видел только за рубежом. Долгое время его попытки были сосредоточены на английской королеве Елизавете I, которую Грозный убеждал, что, «пребывая в своем девичестве», Елизавета не может должным образом управлять государством и даже просто чувствовать себя в безопасности.

Решительный отказ королевы вынудил царя обратиться к идее женитьбы на одной из близких ее родственниц. Кандидатура была найдена, и начались оживленные переговоры, требование присылки портрета невесты, осмотр ее присланным из Москвы послом. Нагая не могла обо всем этом не знать. Но она знала и о быстро ухудшавшемся здоровье царя. Грозного уже носили в кресле. Он не мог подымать головы и смотреть на стоявшего перед ним человека «согнутый крюком». Страшны были приступы охватывающего его бешенства.

Тем не менее Грозный не обездолил в своем завещании младшего сына. В удел Дмитрию был назначен Углич, куда немедленно после смерти Ивана Васильевича и была отправлена Мария Нагая с ребенком, ближайшими родственниками и под строгим надзором специальных чиновников. Царица кротостью тоже не отличалась, постоянно жаловалась на несправедливость своего положения, поддерживала собственных братьев в желании освободиться от надзирателей.

В смерти Дмитрия Борис Годунов, фактически правивший государством при царе Федоре Иоанновиче, обвинил самоё царицу и ее братьев. Марию Нагую насильно постригли и отослали в «место пусто» – на Белоозеро. Царицыных братьев заточили в тюрьму. Холопов казнили, а сотни угличан отправили в пожизненную ссылку в Сибирь.

Самозванец начал с того, что распорядился о возвращении Марии Нагой в Москву со всей пышностью, соответствующей сану царицы. До ее возвращения он отложил и собственную коронацию: москвичи должны были убедиться в подлинности его царского происхождения. Сохранилось предание о том, что «напред» был послан к ссыльной царице постельничий Семен Шапкин, которому предстояло убедить Нагую в необходимости признать Самозванца, причем перед угрозой расправы. Инокиня не могла не отступить.

Вряд ли в этом случае речь могла идти о расправе. Мария Нагая радостно приняла привезенную весть. В середине июля поезд с царицей достиг подмосковного села Тайнинского. Первым от лица нового царя ее приветствовал племянник Шуйских Михайла Скопин-Шуйский. А спустя два дня туда прибыл сам Самозванец под охраной польского отряда и в сопровождении бояр.

Встречу матери и сына устроили не в путевом дворце, а под открытым небом, на виду у множества заранее оповещенного народа. Народ, по свидетельству очевидцев, рыдал, видя слезы и радость Дмитрия и его матери.

Сцена продолжалась около четверти часа, после чего сын бережно посадил родительницу в экипаж. Сам Дмитрий некоторое время шел около кареты пешком с непокрытой головой. Вскоре весь огромный поезд остановился на ночлег, и только 18 июля Мария Нагая под колокольный звон прибыла в Москву. Сын ехал верхом подле кареты через запруженную народом Красную площадь. После благодарственного молебна в Успенском соборе была роздана нищим щедрая милостыня, а царственная пара вступила во дворец.

Впрочем, местом пребывания царицы был назначен по ее же воле Вознесенский монастырь, куда Самозванец стал ежедневно «для беседы» приезжать. Его коронация состоялась через три дня после возвращения в Москву Марии Нагой. Торжество было обставлено с невероятной даже для Москвы пышностью. Не говоря об убранстве дворца, путь от него в Успенский собор через площадь был застелен золототканым бархатом. У алтаря Самозванец еще раз повторил рассказ о чудесном спасении царевича Дмитрия. Затем патриарх Игнатий надел на него венец Ивана Грозного, а бояре вручили скипетр и державу.

Но даже этого Самозванцу показалось мало. Он распорядился короновать себя дважды: после Успенского собора еще и в Архангельском – у гробов всех предков, а затем поклонился праху покоившихся здесь же, в приделе, Нагих.

Вознесенский монастырь становится официальной резиденцией вдовствующей царицы-матери. Именно сюда, к будущей свекрови, прибывает и царская невеста Марина Мнишек.

С поразившей воображение москвичей пышностью был обставлен сам по себе приезд Марины. Когда поезд невесты в богатейших каретах стал приближаться к Красной площади, собранные здесь музыканты «во множестве» ударили в литавры и барабаны и начали трубить в трубы. Этот гром не умолкал, пока невеста не остановилась перед воротами Вознесенского монастыря. Здесь произошла ее встреча с царицей, а во внутренних помещениях и с женихом.

Пять дней Марина не покидала монастыря, и можно только строить домыслы о том, как она проводила время. В описании Н. М. Карамзина это выглядело так. «Доброжелатели сего безрассудного хотели уверить благочестивых Россиян, что Марина в уединенных недоступных кельях учится нашему закону и постится, готовясь к крещению. В первый день она действительно казалась постницею, ибо ничего не ела, гнушаясь русскими яствами; но жених, узнав о том, прислал к ней в монастырь поваров отца ее, коим дали ключи от царских запасов, и которые начали готовить там обеды, ужины совсем не монастырские. Марина имела при себе одну служанку, никуда не выходила из келий, не ездила даже к отцу; но ежедневно видела страстного Лжедмитрия, сидела с ним наедине, или была увеселяема музыкой, пляскою и песнями духовными. Расстрига вводил скоморохов в обитель тишины и набожности, как бы ругаясь над святым местом и саном инокинь непорочных. Москва сведала о том с „омерзением“. Правда, подробность о скоморохах не находит подтверждения в свидетельствах очевидцев. После торжественного бракосочетания и венчания на царство теперь уже Марина Юрьевна, по титулу царица Всея Руси, перешла жить во дворец.