Выполняя царское указание, комиссия придала комнатам музея особенно богатое и не имеющее отношения к XVII веку оформление в виде новых изразцовых печей, паркетных полов, парчи с царскими вензелями, которая была изготовлена специально для обивки стен. Свод главной палаты получил роспись, а в окна вставлены зеркальные стекла. Кроме того, архитектор Ф. Ф. Рихтер, подражая строительным приемам XVII столетия, не только соорудил чердак, но и поставил со стороны двора новое крыльцо, а над зданием соорудил новую кровлю. Из очень простого по планировке здания кельи превратились в сложное сооружение. И если говорить о его исторической ценности, то это прежде всего первый образец, или один из первых, русской реставрации в ХIX столетии. Ныне существующая в доме экспозиция представляет детали боярского быта, хотя до сих пор нельзя сказать, чтобы ученые имели о нем достаточно полное представление.

Палат в Москве было много, разных и в чем-то одинаковых – стиль времени всегда отчетливо выступает в перспективе прошедших лет, – но всегда бесконечно далеких от пресловутого теремного колорита.

Когда палата больше по размеру, каждая стена решается по-своему: на одной сукно, на другой тронутая позолотой и серебрением роспись, на третьей кожа. Появляются здесь в 1670-х годах и обои. Первые! За отсутствием западного товара их имитировали на грунтованных холстах (например, «обрасцы объярей травчетых»), которые натягивались на подрамники, а затем уже крепились на стенах.

Но обивка служила главным образом фоном. На стенах щедро развешивались зеркала, которые только в личных комнатах еще прятались иногда в шкафах, иногда задергивались занавесками. Никакой симметрии в их размещении не соблюдалось. Размеры оказывались разными, рамы – и простыми деревянными, и резными золочеными, в том числе круглыми, и черепаховыми с серебром – отзвук увлекавшего Европу стиля знаменитого французского мебельщика Шарля Буля, и сложными фигурами, как, например, «по краям два человека высеребрены, а у них крыла и волосы вызолочены».

Зеркала перемежались с портретами, пока еще только царскими, гравюрами – «немецкими печатными листами» и картами географическими – «землемерными чертежами» на полотне и в золоченых рамах. Из-за своей редкости гравюры и карты ценились наравне с живописью.

Так же свободно и так же в рамах развешивались по стенам и «новомодные иконы». Были среди них живописные на полотне, были и совершенно особенные – в аппликативной технике, когда одежды и фон выклеивались из разных сортов ткани, а лица и руки прописывались живописцем.

Потолки тоже составляли предмет большой заботы. Если их не обтягивали одинаково со стенами, то делали узорчатыми. «Подволока» могла быть «слюденая в вырезной жести да в рамах». Иногда слюда в тех же рамах заменялась все еще дорогим и редким чистым стеклом.

Но в главной парадной комнате на дощатый накат потолка натягивался грунтованный, расписанный художником холст. Одной из самых распространенных была композиция с Христом в центре, по сторонам которого изображались вызолоченное солнце и посеребренный месяц со звездами, иначе «беги небесные с зодиями (знаками Зодиака. – H. M.) и планетами».

В живописную композицию старались включать и люстру, называвшуюся на языке тех лет паникадилом. Люстры часто были по голландскому образцу – медные или оловянные) реже хрустальные с подвесками. Встречались и исключительные паникадила: «...в подволоке орел одноглавой, резной, позолочен; из ног его на железе лосевая голова деревянная с рогами вызолочена; у ней шесть шанданов (подсвечников. – Н. М.) железных, золоченых; а под головою и под шанданами яблоко немецкое писано».

Но и такого многообразия форм и красок в жилой комнате казалось мало. В окна местами вставлялись цветные стекла, «стеклы с личины» – витражи, а за нехваткой витражей – их имитация в виде росписи по слюде. Именно такая расписная слюда украшала окна спальни маленького Петра I.

Заметные перемены происходили и в отношении мебели. Сундук должен был уступить место шкафу – в XVII столетии от него уже отказываются все страны Западной Европы, кроме Голландии, скамьи, лавки – стулу. И вот столовая палата. Обычная. Одна из многих. Стулья, «опрометные» скамьи, несколько столов – дубовых и «под аспид». Пара шкафов под посуду и парадное серебро. Непременные часы, и не одни.

Остальные подробности зависели уже от интересов и увлечений хозяев – «большая свертная обозрительная трубка», птичьи клетки в «ценинных (фаянсовых. – Н. М.) станках», термометр – «три фигуры немецких, ореховых; у них в срединах трубки стеклянные, а на них по мишени медной, на мишенях вырезаны слова немецкие, а под трубками в стеклянных чашках ртуть». Во многих зажиточных московских домах посередине столовой палаты находился рундук (возвышение. – Н. М.) и на нем орган. Встречались также расписанные ширмы – свидетельство проходивших здесь концертов или даже представлений.

Обстановка «спальных чуланов», которыми пользовались в зимнее время, ограничивалась кроватью, столом, зеркалами. В спальных летних палатах к ним добавлялись кресла, шкафы, часы, ковры, музыкальные инструменты. Тут же могли оказаться «накладные волоса» – тот самый парик, который все привыкли связывать лишь с петровскими годами, насильно открытым окном в Европу.

Широкая деревянная рама на ножках, с бортами и колонками для балдахина по углам – так выглядела кровать, которой в это время пользовались во всей Европе. Немецкие мастера делали ее из орехового дерева, с богатой резьбой и вставками из зеркал или живописи на потолке балдахина. В московском варианте, появляющемся в торговых рядах бок о бок с романовским двором, она имеет несколько иной вид: «...рундук деревянной о 4-х приступех, прикрыт красками. А на рундуке испод кроватной резной, на 4-х деревянных пуклях (колонках. – H. M.), а пукли во птичьих когтях; кругом кровати верхние и исподние подзоры резные, вызолочены; а меж подзоров писано золотом и расцвечено красками». При этом существовал вполне определенный порядок убирания подобной кровати.

В московской горнице на матрас – «бумажник» и клавшееся под подушки изголовье – «зголовье» надевались наволочки рудо-желтого – оранжевого – цвета, а на подушки – пунцового. В боярских домах их обшивали серебряными и золотыми кружевами, а внутрь закладывали «духи трав немецких». Прикрывать постель предпочитали покрывалом из черного, с цветной вышивкой китайского атласа.

«Кровать новомодного убору» не шла ни в какое сравнение по своей ценности ни с коврами – на московском торге было немало и персидских, и «индейских», шитых золотом, серебром и шелками по красному и черному бархату, – ни даже с часами. Самые дорогие и замысловатые часы – «столовые боевые (настольные с боем. – Н. М.) с минютами, во влагалище золоченом, верх серебряной вызолоченной, на часах пукля, на пукле мужик с знаком» – обходились в семьдесят рублей, попроще – «во влагалище, оклеенном усом китовым, наверху скобка медная» – вдвое дешевле. Зато описанная кровать оценивалась в сто рублей, постель на ней – в тридцать. Атласное покрывало можно было купить отдельно за три рубля.

Имели подобные кровати бояре, но, судя по сохранившимся описям, их можно встретить и в домах попов кремлевских соборов, даже в доме часовых дел мастера, состоявшего при курантах. Шкафы, и среди них модные в Западной Европе – гамбургские, огромные, двустворчатые, с резным щитом над широким, далеко вынесенным карнизом, также хорошо известны подьячим, составлявшим описи. Подьячие свободно разбирались в особенностях изготовления шкафов, как, например: «шкаф большой дубовой, оклеен орехом». Имелась в виду ореховая фанера – материал, представлявший новинку в западных странах. Фанера появилась во второй половине XVI века с изобретением аугсбургским столяром Георгом Реннером пилы для срезания тонких листов. Не редкость и шкафы, фанерованные черным деревом, которые попросту имитировали мастера Оружейной палаты. «Чернились» наборы мебели для целых комнат – понятия гарнитуров ни в западных странах, ни в Московском государстве еще не было – и почти всегда стулья.