Вскоре разлетелась на куски первая пара кораблей, пытавшихся отвлечь противника. Они превратились в растущее облако из металлического пара... Вперемежку с веществом органического происхождения.

В Иматранской системе осталась еще одна пара военных кораблей, но лишь один оказался рядом с ареной битвы. В позиции, близкой к атакующему. У экипажа и капитана хватало мужества. Этот последний живой защитник смело ворвался в поле досягаемости и ввязался в драку, направив свои орудия против гигантского противника и маленьких его кораблей или космических машин, используемых для нападения.

Но, казалось, ни одно оружие людей не могло принести какого-либо повреждения огромному берсеркеру, хотя и невозможно было точно определить результат атаки.

И уже не оставалось никаких сомнений по поводу первостепенной цели врага. Огромный корпус берсеркера — со смутными очертаниями почти сферической формы — окруженный сверкающей энергией своих защитных полей, легко остановился в нескольких сотнях метров от биолаборатории, загородив станцию и... плавно повторил резкий поворот маленького объекта на орбите.

К этому времени Ховелер покинул свой пост, выполнив совершенно бесполезные инструкции.

Аня, увидев, что он уходит, резко крикнула:

– Куда?

Он бросил через плечо:

– Я вернусь.

Он решил, что будет лучше, если Задор не будет знать, что собирался делать.

Покинув лабораторию, Ховелер поднялся на быстром лифте на палубу, где находилось оборудование, составляющее оптико-электронный мозг станции. Анюта Задор вновь позвала его, требуя ответить, куда он идет, но Ховелер отказался сказать. Считал, что он каким-то образом обезопасит ее от мести берсеркера, если не посвятит в свои планы.

А в планы его входило уничтожить код, с помощью которого мозг станции сохранял следы многочисленных запасов плиток, в которых находились зиготы.

Доктор Задор продолжала звать Ховелера по внутренней связи, а он пробирался к камере, где находился мозг станции.

Наконец, ответил — коротко и уклончиво, со смутным и, возможно, неоправданным страхом, что враг мог услышать его.

Система внутренней связи автоматически следила за его движением. От палубы к палубе Ховелер и Задор поддерживали свое общение.

Оба ничего не желали, кроме быстрой смерти.

Остаться в живых предвещало более страшную участь.

– Дэн, он там, в двухстах метрах от нашего корпуса! Дэн, что ты делаешь?

Возможно, она подумала, что Ховелер пытается спрятаться или спастись.

Он же ни о чем не думал, пока Анюта Задор звала. Ховелер должен напрячься, потому что добрался до маленькой комнаты, куда стремился.

Открыл дверь.

И лишь тогда решил объяснить своей партнерше положение:

– Аня, я не прячусь. Я ищу зиготы.

– Ищешь их? — в ее возгласе ощущалась полная паника.

– Аня, ты не спрашивала меня, почему мы еще живы? А я скажу. Потому, что берсеркеру нужно то, что у нас на борту. Он хочет захватить что-то, не повредив. Думаю, что это наш груз.

– Дэн! Пластинки...,— ее голос сорвался.

Они давно жили, думали и боролись вместе. Иногда спорили по мелочам. Но были убеждены в одном: генеральный колониальный проект будет иметь успех.

Оба посвятили себя сбережению зародышей человеческой жизни, надеясь когда-либо внести вклад в развитие новых судеб.

На мгновение внутренняя связь замолчала.

Ховелер отчаянно трудился у компьютера, вводя команды и пытаясь вспомнить ту часть мозга корабля, которая имеет дело с каталогом груза, чтобы не повредить другие функции. Он быстро просматривал цифры на мониторе и вызывал на объемном экране огромные данные запоминающих устройств о зародышах людей. Они хранились в разных камерах. На разных палубах. В разных бункерах.

Однажды в голове промелькнуло горькое: для зародышей было большой милостью, что они не чувствовали ни боли, ни страха.

Ховелер стоял, нерешительно уставившись в изображение бункеров и кабин, где хранились будущие колонисты.

Вызывая изображения на экране, он изучал хранилища пластинок. Ряд за рядом. Ящик за ящиком. Портативные складские приборы были на редкость прочными — и на разрушение, и на сопротивление.

Вспомнилось о подаренном зародыше премьера. Аня положила пластину на крышку его консоли, но вот после этого он уже ничего не помнил. Если бы события развивались нормально, то одна из машин должна была подобрать пластину и быстренько определить ее на склад. А теперь... Ах, и вообще, бесполезно вообще думать об этом. Как бы он ни старался, времени не хватит выполнить задумку.

Однако шли и шли минуты в соседстве с причалившим чудовищем, а они — Ховелер и Задор — продолжали жить. В чем дело? Почему?

И верно: почему? Неужели оттуда не видели, что Ховелер умно и искусно пытается нанести повреждение. Преднамеренное. Необратимое для всей думающей части оборудовании.

А жизнь все продолжалась.

По неизвестной причине смертельный удар откладывался.

Разрушитель, столь могущественный, обращался с безоружной и беззащитной лабораторией очень осторожно.

Но что-то ужасное должно же случиться?

И началось.

Вместо уничтожения послышался звук глухого со скрежетом удара. Страшный и знакомый.

Ховелер торопился завершить то, что начал. Послышались новые удары. Словно какой-то маленький корабль или машина, очевидно, агент берсеркера, пытался совершить стыковку с лабораторией.

При страшно ограниченном времени и минимуме приспособлений уничтожить большую часть пластин — такая же невыполнимая задача, как и их спасение. Поэтому Ховелер сосредоточил свое внимание и усилие на том, чтобы безнадежно запутать опознание образцов.

А жизнь обоих продолжалась.

Было похоже, что берсеркер действительно не собирался их убивать.

Ховелер пытался обдумать причину такой милости, но пришел к выводу: она ужасна.

Было очевидно, что их решили уничтожить не сразу. Но проклятые машины планируют захватить зиготы с искусственными матками и вырастить из них полезных рабов и помощников.

А Аня Задор слушала спокойный голос робота связи станции, сообщающий, что кто-то совершил точную стыковку у тамбура номер два.

– Открыть люк? — спросил все тот же спокойный голос.

Она и не подумала отвечать. Не было необходимости. Тот, кто находился снаружи, не ждал вежливого приема. Тамбур представлял стандартную модель, не предназначенную для сдерживания атаки. И вскоре его открыли без мозга корабля.

Враг открыл люк. И в главную лабораторию шагнули четыре машины ужасного вида. Шли на приспособлениях, похожих на ноги.

Анюта Задор закрыла глаза и, ожидая гибели, остановила дыхание... А затем, не выдержав, с содроганием опять задышала. Открыла глаза и увидела только одну машину, которая молча смотрела на Анюту, направив на нее свои окуляры. Остальные куда-то разошлись. Должно быть, по лаборатории. Или вернулись в коридор. Но только не обратно в тамбур. Задор услышала бы звук открывающейся двери.

– Выполняй приказы,— посоветовала ей машина голосом, не намного отличающимся от голоса связи станции.— И ты останешься цела.

У Анюты не хватило сил ответить.

Задор не могла заставить себя говорить.

– Понятно? — настойчиво произнесла машина. Она подкатилась ближе и остановилась не более, чем в двух метрах от Задор. Произнесла:

– Ты должна подчиняться.

– Да. Я... Я понимаю.

Она облокотилась на пульт управления, чтобы не упасть от ужаса. Машина:

– Сколько людей на борту? Задор:

– Больше никого!

Смело выпалила, не подумав о последствиях. В лабораторию вернулся еще один захватчик. И спросил требовательным голосом:

– Где находится управление кораблем? Задор должна была подумать. Ответила:

– Управление кораблем палубой выше. Только что вошедшая в лабораторию машина вновь покинула свое место.

Ховелер продолжал неистово, но четко работать. Он не хотел оставлять никаких следов вторжения. Поскольку невозможно было уничтожить груз — кроме того, он не был уверен, что смог бы это выполнить — Ховелер решил лишить берсеркеров возможности использовать его в своих экспериментах.