Темные тучи, гонимые вихрем, неслись с фантастической быстротой над беснующимся морем. Огромные волны катились к каменистому берегу и с диким ревом разбивались у подножия отвесных скал.

Вспыхивали молнии, зловещим светом заливая все вокруг, и грохотал гром.

И время от времени с поверхности моря, словно отвечая молниям и грому, вспыхивало короткое пламя, прорезаясь мечом сквозь облако дыма, и грохотал пушечный выстрел.

При вспышках молнии было смутно видно, что у самых берегов идет жестокий бой. Маленькая, юркая, быстрая, как стрела, орка, двухмачтовая шхуна, распустившая, словно крылья, все свои паруса, мчалась вдоль берега, искусно лавируя среди отмелей и подводных камней, зачастую зарываясь носом в кипящие буруны, чудом избегая торчащих здесь и там из воды зубьев скал. А немного поодаль от берега, выбрасывая из двух труб черные тучи дыма, летела в погоню за оркой приземистая канонерка.

Канонерка, шедшая под испанским флагом, не рисковала забираться в те воды, по которым неслась орка, и поэтому, хотя и обладала более быстрым ходом, все же очень часто позволяла орке уйти вперед на добрых полтора, а то и два километра.

Но скоро расстояние между беглецом и преследователем уменьшилось, и тогда носовое орудие испанского военного судна стало посылать в орку одну гранату за другой.

Правда, при той ужасной качке, которую испытывали оба судна, о точном прицеле нечего было и думать: гранаты то не долетали, зарываясь в волнах, то перелетали и взрывались далеко за оркой.

Но убегающий парусник уже заметно пострадал от выстрелов врага: одна сбитая рея болталась на грот-мачте, грозя в любой момент сорваться и рухнуть на палубу. Фальшборт в двух местах был разбит, палуба загромождена осколками дерева. Среди команды царило полное смятение.

Экипаж орки, носившей имя «Кабилия», не был многочислен и с величайшим трудом управлялся со своим делом, но капитан «Кабилии», моряк почти гигантского роста, с бронзовым лицом, косматыми бровями и орлиным взором, все еще надеялся спасти погибающее судно.

Прогнав рулевого, оборванного алжирца разбойничьего вида, он сам взялся за руль и верной рукой повел «Кабилию» по таким местам, куда проникнуть не отважился бы, кажется, самый смелый мореплаватель.

И раз, и два судно чиркало то боком, то днищем по гребням подводных камней, и тогда весь корпус «Кабилии» сотрясался, мачты гнулись, как былинки, а в трюме судна что-то зловеще грохотало и ворчало.

И раз, и два, и десять раз свирепые валы прокатывались по палубе, смывая с нее обломки, ящики, бочонки, смывая людей.

И каждый раз после этого орка шла все более и более медленно, заметно погружаясь в воду.

— К помпам! — кричал, словно обезумев, капитан «Кабилии». — К помпам, разбойники, или я всех перестреляю!

Два или три матроса взялись за помпы, чтобы откачивать наполнявшую трюм воду, но новый вал прокатился по палубе, и люди бросили бесполезную, безнадежную работу.

— Пассажиров к помпам! — рычал капитан. — Закую в цепи! Выкину за борт!.. Эй, вы, студенты! За работу! За помпы, если вам дорога ваша жизнь!

Те, к кому относились эти крики и свирепые угрозы, ютились в полузатопленной единственной каюте орки. Их было четверо: трое мужчин и одна молодая женщина.

Женщина была в живописном костюме испанской хитани, или цыганки. Державшийся все время рядом с ней, всюду ходивший за ней тенью мужчина с красивым лицом, черными, как уголь, глазами, тоже был одет в костюм цыгана внутренних провинций Испании. Остальные носили традиционное одеяние студентов университета Саламанки, с живописными ушастыми шляпами, короткими, до колен, панталонами, коротенькими курточками.

Несмотря на то что судно явно приближалось к гибели, студенты не расставались со своими неизменными спутницами — двумя великолепными гитарами. Даже тогда, когда какая-нибудь бешеная волна, врываясь в каюту через разбитую дверь, разливалась по полу, студенты из Саламанки заботились прежде всего о том, чтобы уберечь от воды свои драгоценные инструменты.

Впрочем, один из них, атлетически сложенный молодой человек с лучистыми глазами и добродушной улыбкой на алых губах, уделял одинаковое внимание и своей гитаре, и красавице хитане, оберегая девушку от опасности быть сбитой с ног какой-нибудь шальной волной.

Вспышка пушечного выстрела. Зловещий свист приближающегося к погибающей орке снаряда. И одновременно треск сбитой гранатой мачты, падающей за борт, крик двух матросов, раздавленных мачтой при ее падении, грохот взрыва, словно возвещающего, что теперь для суденышка уже нет спасения…

Хитана пошатнулась и упала бы на мокрый пол каюты, если бы студент не успел вовремя подхватить ее, обвив своей сильной рукой ее тонкую талию.

— Не смей! — вскрикнул, словно ужаленный, сопровождавший хитану цыган. Он вскочил из-за стола и, казалось, готов был ринуться на студента. В его руках сверкнула знаменитая наваха, которой так мастерски умеют владеть кабальерос Испании.

— Что? — насмешливо отозвался студент, взмахивая над головой тяжеловесной гитарой и грозя опустить ее на голову цыгана.

— Не смей прикасаться к Заморре! — бормотал, скрежеща зубами и отступая в угол, цыган. — Обнимай девушек своей крови! Не прикасайся к цыганке, а не то…

— А не то?.. — насмешливо осведомился студент.

— Не то мой нож посмотрит, какого цвета твоя кровь!

— Ох, как страшно! — засмеялся студент. — Пожалуйста, не сердись, Янко! А то я могу упасть в обморок! А падая, могу трахнуть тебя по голове гитарой, и тогда твой череп разлетится словно яичная скорлупа!

Цыган содрогнулся, как бы намереваясь броситься на врага. Но в это время хитана крикнула повелительным голосом:

— Назад, Янко! Назад, или я забуду, что ты мой молочный брат!

— Пусть он сначала отпустит тебя, — настаивал на своем Янко, зловеще сверкая глазами. — Не его дело заботиться о твоей безопасности. Я отвечаю за тебя перед нашим племенем и перед нашим вождем.

— Ага! Ты признаешься, значит, что не случайно встретился со мной, а послан соглядатаями? — раздувая ноздри, воскликнула Заморра. — Стыдись, Янко! Я ненавижу шпионов!