— Самую старую не отдам, — запальчиво отвечает Али, — это моя бабушка.

— Похоже на кувшинки! — говорит Берю.

— Это не кувшинки! — уверяет Али.

— Ну тогда водоросли?

— Нет, не водоросли…

Мы почти остановились. Пирога раскачивается на широких волнах.

— Черт возьми, что там такое? — нервничаю я.

— Резина! — отвечает морской разбойник. — Крепкая резина…

Он вылавливает из воды и протягивает мне кусок гладкого скользкого материала, похожего на ощупь на эмалированный унитаз.

— И что, много здесь этого?

— Полно!

— А куски все одинаковой величины?

— Нет, есть огромные:..

— Я, кажется, начинаю понимать, — заявляет Берю. — Ребята, это воздушный шар! Они летели на воздушном шаре или дирижабле. Но он по каким-то причинам взорвался, только я не знаю по каким.

— Соберите другие куски, — советую я. — Мы отправим их на экспертизу!

— На черта тебе эта экспертиза? Что она даст? — заносчиво возражает Толстяк.

— Имя производителя, а через него, если повезет, и имя покупателя.

Берю саркастически усмехается.

— Если хочешь знать мнение своего полновластного начальника, то слушай: я не думаю, что тебе что-нибудь даст имя покупателя, потому как он пошел на корм местным рыбам, когда баллон взорвался. Учитывая расстояние до берега, я очень удивлюсь, если окажется, что кто-то из пассажиров спасся вплавь. Особенно после того потрясения, что они испытали при падении. О, черт, угадай, что я обнаружил? Колесо, парень! Кажется, от грузовика… Как я и говорил! Понимаешь, их аппарат для репетиции конца света, видно, сломался, что-то взорвалось, и поэтому загорелся дирижабль. Все пошло ко дну. И в настоящее время прямо под нами лежит алмаз весом в тонну и показывает язык русалкам. Теперь слово за Кусто. Согласись, что для первого расследования я провел его блестяще, а? Буквально через несколько часов я, Берюрье, нашел добычу!

— Удача и гений твои спутники, Александр-Бенуа! Ты далеко пойдешь!

— Только вот, — начинает он озадаченно, — хоть бы у меня хобот немного уменьшился в размерах. Я все думаю, как предстану перед шефом с таким арбалетом, чтобы получать благодарности и поздравления. Ну ладно, посмотрим, ума мне не занимать, может, придумаю, как замаскировать свой Пополь в сквозняк.

Находка Толстяка, должно быть, подействовала на него чудодейственным образом (если бы ему еще и выздороветь от своей так называемой болезни) — во всяком случае, когда мы ввалились в кабинет шефа, он выглядел вполне нормально.

Но вначале Берю поехал к себе домой, натянул свой темный праздничный костюм (а заодно и жену), чтобы предстать перед боссом в несколько уменьшенном варианте. А, еще нужно подчеркнуть: он побрился! Немного брильянтина на остатки волос — и вот перед вами джентльмен, хоть сразу производи его в генералы. Единственные негармонично смотрящиеся мазки на этом парадном портрете — синяки на сытой и гладкой физиономии. Об этом я узнаю по удивленным восклицаниям шефа.

— Да вы, должно быть, дрались? — беспокоится шеф, указывая на кровоподтеки Толстяка.

— Пустое, господин директор, так, слегка повздорили, — уклончиво отвечает Берю.

— И с кем же вам пришлось драться, мой хороший?

— Пришлось схватиться с этими подлецами таможенниками Дуркина-Лазо по поводу нескольких пустяков, которые они отказывались выпустить из страны и не хотели оплатить мне стоимость и дорожные расходы, господин директор.

— А что вы хотели вывезти, Берюрье? Толстяк напряженно думает, что сказать.

— Ну-у, пять женщин, которых я выкупил у их мужа за буханку хлеба, чтобы привезти во Францию, где рабочих рук не хватает, особенно когда они срочно нужны. Но эти болваны, едва научившись морщить лоб, вообразили, что стали умными, как только получили независимость. Вообразили себе, будто стали цивилизованными, раз просят паспорта на этих пять мартышек, родители которых еще недавно цеплялись хвостами за пальмы…

— Гм, Берюрье, да вы, я вижу, сегрегационист! — слегка журит шеф.

Толстяк вытягивается по стойке “смирно”, глядя в лицо своего шефа (подчеркиваю, своего шефа, а не того, что скромно стоит в сторонке). Я не вижу, но слышу, как хрустят его пораженные артритом суставы.

— Есть немного, — не поняв, отвечает великолепный Берюрье на вопрос нашего еще более великолепного шефа. — Но, мне теперь удобнее, с тех пор как я стал носить специальный пояс.

Чуть раньше я уже успел доложить шефу о нашей морской прогулке и он дал команду специальной высокопрофессиональной группе водолазов, скрещенных с лягушками, выехать на место падения дирижабля и обследовать дно у побережья Мекуйанбара.

— Отличная работа, ребята! — говорит нам шеф. — Вы будете награждены по заслугам. Ходатайство о повышении Берюрье уже лежит на столе министра. Что касается вас, мой бедный друг…

Он шумно вздыхает.

С тех пор как я ослеп, я стал его “бедным другом”. Скоро я стану “бедным стариной”. Потом продвинусь выше и навсегда останусь “этим бедным Сан-Антонио”.

— Что касается вас, мой бедный друг, то я с полным удовлетворением счастлив сообщить вам очень хорошую новость: вы будете награждены орденом Почетного легиона, не меньше! И еще, подождите, подождите… Лично президент республики наградит вас в своей резиденции в присутствии всех ваших товарищей. Ваше имя будет занесено в анналы и на долгие годы останется в наших сердцах как пример доблестного служения отечеству в качестве прекрасного полицейского.

“Аминь!” — срывается у меня с языка.

Слышно, как шеф от досады цокает языком. Будь ты хоть четырежды слепым или ясновидящим, но никак нельзя забываться и проявлять неуважение: он это ненавидит.

— Вы хотите высказать возражения, Сан-Антонио?

— Один-единственный вопрос, патрон!

— Слушаю вас, мой бедный друг.

— Если я правильно понял, то отныне меня ждет лишь неминуемая отставка, пенсия, награды — и конец карьере. Короче, для Сан-Антонио все в прошлом!

Шеф прокашливается. Понятно, что он переглядывается с Берюрье.

Я чувствую, что Берю ему что-то подсказывает мимикой.

Ясно одно: я начинаю действовать им на нервы.

Становлюсь обузой!

— Что вы хотите этим сказать, мой бедный старина?

Ага, что я вам говорил (см. чуть выше), а? Его “бедный старина”. Уже! Окончательно…

— Я хочу сказать, что во мне больше не нуждаются. Я стал как бы портретом, желтеющим с каждым днем.

— Послушайте, мой бедный старина, вы должны понять, что после этого драматического события… У нас опасная профессия, и вы это знаете больше, чем кто-либо… Как же может человек, лишенный зрения, продолжать… э-э… Но успокойтесь. Вы останетесь у нас незаменимым техническим работником, с которым наши товарищи обязательно будут консультироваться по всяким трудным вопросам.

Я ударяю кулаком по его столу.

Во всяком случае, хочу это сделать. Но, к сожалению, я плохо рассчитал расстояние и моя рука рассекает пустоту. О, друзья, какое страшное испытание этот черный сумрак перед глазами! Я больше не выдержу.

— Патрон! — заявляю я. — Я хочу продолжать свою работу. Естественно, я понимаю, — что я инвалид. Но с помощью Берю и Пино я могу работать и быть полезным.

Шеф снова прокашливается.

— Но, понимаете, мой бедный Сан-Антонио…

Ну вот пожалуйста, приехали! Не правда ли, я “видел” точно? Буквально через несколько реплик я уже объявлен “бедным Сан-Антонио”, и это навсегда.

— То, о чем вы просите, невозможно. Никогда еще в наших рядах не было…

— Слепого?

Берю решается вступить в разговор.

— Патрон, — говорит мой друг глухим, похоронным голосом, — если вы отправите в отставку Сан-А, то я также подаю заявление и ухожу, и, думаю, Пино тоже. Вместе мы откроем частное детективное агентство и набьем карманы деньгами. Сделаем себе имя, и никто через пару лет в Париже не вспомнит, что существует официальная полиция! Тут уже вскипает патрон.