— В какой еще Дремен?

— Разве ты не говорил, что мы поедем в Дремен?

— В Бремен, двоечник несчастный! Бык-производитель разминает затекшую спину, так что тяжелую машину заносит.

— Дремен или Бремен — это идентично одинаково, — уверяет знаток дамских душ и словесности. — Ты же не станешь читать мне нравоучения из-за того, что я перепутал буквы в одинаковых словах. Не надувай щеки, как учитель грамматики. Что ты все выдрючиваешься, Сан-А? С таким низким уровнем культуры, как у тебя, тебе следовало бы ее котировать на бирже. И вообще, — заключает он трагически, — я хочу есть.

Берю использует это простое словосочетание, чтобы выразить беспредельную тоску своих изголодавшихся внутренностей.

— Я хочу есть, — повторяет он, чтобы усилить звучание.

Некоторое время мы едем молча. Шоссе впереди петляет под дождем. Я то и дело обгоняю медленно ползущие машины.

— Ты заметил, — меняет тему Берю, — что здесь так же много немецких машин, как и в других странах?

— Может быть, потому, что мы в Германии? — намекаю я.

— Да-а, наверное… — соглашается он. — Немцы в большинстве своем ездят как кретины!

Ковыряясь в мыслях, как в каше, он задумчиво продолжает:

— Смотришь, как они вежливо уступают дорогу всем и каждому, и не можешь себе представить, что это те же, что и в оккупацию, те, что устроили гетто в Варшаве, те, что выхватывали младенцев у матерей. Трудно в это поверить, но они те же самые. Но если вдруг явится еще один бесноватый с усиками, увидишь, как они тут же гусиным шагом попрутся давить других. Это люди, к которым у меня уже никогда не будет доверия. Кровь у них та же, и все! Как ты думаешь?

— Я слушаю тебя.

— А я не только хочу жрать, но опять испытываю тяжкие муки. Думаю, это от тряски в машине. Может, полечиться бромом?

— Вообще-то, пора уж что-то предпринять, друг мой. Если и дальше так пойдет, то ты скоро начнешь насиловать легавых на перекрестках…

— Не говори мне о насилии. От одного только слова мороз по коже дерет! Поговорим лучше о работе: что ты рассчитываешь найти в Бремене?

— Господина из Бремена, о котором говорила твоя последняя подружка.

— А он большой, этот город?

— Не меньше полумиллиона жителей.

Он смотрит на меня презрительным взглядом.

— И это все, что у тебя есть в качестве приметы? Парень, которого зовут “господин из Бремена”?

— Нужно довольствоваться тем, что есть, мальчик мой.

— Негусто!

— Будем работать с этим…

Берю выбирает волосок в носу потолще и резким движением вырывает его с корнем. Он рассматривает его при свете дня, а затем деликатно прилепляет к ветровому стеклу снаружи. Волосок пляшет в потоках встречного воздуха.

— Благодарность компании “Хертц”, — говорю я.

— Что?

— Дар в виде бесценного волоска из носа Берю еще больше укрепит престиж этого знаменитого агентства по прокату машин. Его прикрепят навсегда с помощью присоски, а на приборный щиток привинтят медную табличку с надписью о происхождении дара. Так что будущие клиенты компании, которые возьмут напрокат этот “мерседес”, будут ехать со скоростью сто пятьдесят в час, зная, что они едут как бы за тобой. Таким образом родится культ твоего волоса, хотя это всего лишь волосок из твоего носа!

— В настоящий момент я мучаюсь вопросом, иссяк ли твой ум после такого крутого прикола? — вздыхает мой чувствительный друг.

— А что мне делать со всем моим умом, как ты выражаешься? Я ведь прекрасно функционирую, опираясь единственно на те интересы, которые мне служат. Так что не будем расточать свой капитал…

По обе стороны дороги появились дома.

Указательный щит с надписью “Бремен”. Александр-Бенуа тычет в него пальцем.

— Окраина Бремена, что ли? — высказывает он смелое предположение.

В портовом ресторане я осторожно пробую поданную мне форель под голубым соусом. Мой друг, обладающий несколько более внушительным аппетитом, заказал себе такую гору капусты, что скрылся за ней практически полностью. Но жадность, с которой он потребляет продукт, настолько велика, что вскоре я вновь вижу его бычий лоб элитного производителя. Затем глаза, слезящиеся от счастья… Его римский нос… И наконец, рот, чья фантастическая работа открывает мне общий вид его хозяина.

Ему остается сжевать лишь десяток сосисок, килограмма полтора копченой ветчины и свиную ножку, когда он вдруг решает спросить:

— Теперь, когда мы прибыли, пошепчи-ка мне немного о том, что, почему да как. С тех пор как мы практикуем вместе, я тебя знаю, парень. Ты бы не приехал сюда, если бы у тебя не было информации высшего сорта. “Господин из Бремена”, по-моему, слишком мало, чтобы тебя приподнять…

Молодец мужик! Когда Берю до одури хочется жрать, начинает собираться в кучку его серое вещество. Нужно почаще морить моего друга голодом, тогда он созреет до быстрого повышения по службе.

— Единственный источник информации — моя дедукция, брат!

Он наливает почти полный стакан рейнского вина и опрокидывает его себе в глотку выверенным движением.

— Ты, если не хочешь, чтобы вздулись ноги от беготни, сделай им горчичную ванну, понял? Это усиливает циркуляцию крови.

— Силишься произнести умную фразу?

— Не хочу бить ноги просто так…

Однако, вновь энергично вгрызаясь в капусту, он успокаивается и бормочет:

— Ладно, ты, как всегда, впереди, а я уж за тобой!

— Как ты считаешь, почему отравили Карла Штайгера?

— Ну, потому что он шантажировал других?

— А почему он их шантажировал?

— Тьфу, твою мать! Ну потому что он был в курсе их игр!

— А почему это обстоятельство давало ему козыри против них?

— Ну… Э-э… Потому что… Потому что потому!

Я многозначительно кручу пальцем у виска.

— Дурак ты… Потому что операция удалась, Толстяк! Если бы трюк не удался и камень лежал бы на дне океана, то им нечего бояться! Во всяком случае, они бы не паниковали до такой степени, чтобы тотчас убрать шантажиста. Отсюда вывод, что камень уже в Германии, но только его еще не успели спрятать.

— А почему ты так думаешь, Сан-А?

— Объясню, только перестань жевать, как корова, как спортсмен или как американец. У меня впечатление, будто ты молишься громким голосом за толстым звукопоглощающим стеклом.

— Но нужно же покончить с порцией капусты или нет, черт возьми? — заносится господин Страшный Голод. — Тоже мне выискался, сам не жрет и другим не дает. Может, вообще никому не питаться, потому что это мешает тебе думать? Легче всего свалить на ближнего!

После чего он нацепляет на вилку и отправляет в рот такую гору, какой никогда еще не видывали в ресторанах цивилизованных государств.

Я улыбаюсь и продолжаю:

— Так вот, мессир, история, какой я ее вижу. Значит, после того как обнаружили камень, другие (будем называть их так, пока нового не придумали), прослышав про это, решают завладеть алмазом. Они составляют план. Им нужен дирижабль. Они тут же соединяются со своим мюнхенским корреспондентом, в данном случае Штайгером, и просят его поговорить о покупке аппарата с маршалом фон Фигшишем, единственным владельцем такого мощного дирижабля. Сделка заключена, аппарат переправлен и получен. В Дуркина-Лазо команда других работает и крадет камень. Следишь за развитием мысли?

Потрясающая отрыжка служит утвердительным ответом.

Подбодренный этим сигналом, я продолжаю свои рассуждения:

— Что делать с дирижаблем после того, как он выполнит свою задачу? Он пролетает над болотом и летит к морю. Продолжает лететь над морем, где его ждет судно. Груз перегружают на борт корабля, а дирижабль взрывают, пусть все думают, что алмаз на дне. И действительно, французское спецподразделение хватает наживку. Пока люди в скафандрах обыскивают складки дна, корабль-призрак идет на всех парах в порт назначения. Понял?

— Думаю, понял. Ты приехал сюда, в Бремен, потому что это порт, да? — произносит Берю, делая широкий жест в сторону леса портальных кранов. — Господин из Бремена… Порт Бремена… Корабль из Бремена? И это расшевелило тебе мозги? Их ребята потеряли самообладание из-за шантажа Карла, так как малейший намек мог привести к плачевному исходу по той простой причине, что алмаз находится на борту судна, которое идет сюда или уже пришло?