Тот, которого звали Рауль, грубо открыл мягкий кожаный футляр скрипки, оборвал струны и сорвал изящные золоченые заклепки. Одно мгновение, и его грубые руки сломали тонкий изгиб скрипки. Затем он поднял маленькую скрипку и сильно ударил ею о грязный стол. Он смеялся, как сумасшедший, когда скрипка разлетелась на кусочки.

Звуки оборванных струн были похожи на плач, горький и отчаянный. Осколки сверкающего дерева разлетелись по грязному полу. Колышек скрипки, сделанный из слоновой кости, покатился ему под ноги. Кристиане казалосъ, что это ее саму разрывают на части.

Сердце ее тоже разрывалось, она кричала. Но дверь комнаты закрылась, тяжелым кулаком ее ударили в лицо, голова девушки откинулась назад, в глазах засверкали красные искры.

— Кристиана! Кристиана! Прекрати, все хорошо.

Она вскочила, готовая броситься в драку. Так было всегда: она кричала, стараясь ударить кого-то.

— Поросенок, это я, Филипп, Все хорошо.

Она замерла. Взгляд стал осмысленным. Кристиана коснулась рукой щеки брата.

— О, Филипп, извини. О, пресвятая матерь, божья, я разбудила всю гостиницу? — она старалась выдавить из себя смех, старалась остановить дрожь, которая всегда сопровождала ее ночные кошмары.

— Все хорошо, у меня уже все хорошо. Я в безопасности, — твердила она себе. — Ты уже в Англии, у тебя четыре новых платья, Филипп обо всем позаботится, ты можешь ни о чем не волноваться.

— Нет, на этот раз, по-моему, все спят, — заверил ее Филипп. Он улыбался, но взгляд его был встревоженный.

— Кристиана…

— Не начинай, Филипп.

— Если бы ты все рассказала о…

— Чепуха. Иди спать и оставь меня в покое. А если хочешь, останься, и мы с тобой поболтаем. Но только не о Франции.

Филипп внимательно посмотрел на четко очерченное лицо сестры, на ее притворную улыбку. Она выглядела моложе своих двадцати лет. В белой ночной рубашке она казалась такой хрупкой. Густые черные волосы красиво падали на ее плечи.

— Кристиана, — начал он мягким голосом, но она опередила его.

— Мы действительно завтра поедем к родителям Виктории? Как ты думаешь, Филипп, как это будет? Ее семья не будет ничего иметь против моего присутствия? Это будет ужасно, если я буду чувствовать себя бедной родственницей.

— Раз Виктория говорит, что тебе там будет хорошо, значит так оно и будет. И я тоже так думаю. Они очень добрые и хорошие люди, я уверен в этом.

Кристиана облегченно вздохнула и поудобнее устроилась в своей теплой постели.

— Это просто непостижимо, — пробормотала она, — маркиз Сен Себастьян будет работать в морской компании.

Филипп тихо засмеялся, соглашаясь с ней. Движением руки он отбросил свои длинные черные волосы со лба.

— Маркиз Сен Себастьян, — произнес он с горькой улыбкой, — счастлив, что ему не надо убирать г…. чтобы выжить.

Кристиана поморщилась, но, довольная присутствием Филиппа, удобно устроилась среди подушек.

— Не могу дождаться, когда мы поедем в дом Виктории, — сказала она, устало вздохнув. — Я так устала от этих переездов, Филипп. Как хорошо, что мне больше не придется спать в гостиницах, и меня больше не будут окружать грубые люди.

Филипп улыбнулся сестре и ласково погладил ее по бледной щеке.

— Спи спокойно, поросенок, — сказал он, вставая. Он оставил свечу в ее комнате, и Кристиана долго лежала не засыпая, глядя на золотое пламя свечи, пока не устали глаза. Потом сладкий сон окутал ее. Во сне она увидела дом Виктории. Это было английское поместье с аккуратными рядами роз вокруг больших зеленых лужаек. Сверкающие комнаты с прохладными мраморными полами и мягкими чистыми коврами.

— Завтра, — думала она, засыпая, — завтра снова моя жизнь станет обычной.

Но это оказалось совсем не то, что она ожидала.

Кристиана замерла в дверях экипажа, глаза ее расширились от удивления. Она не могла поверить тому, что увидела.

— Филипп, — сказала она тихо, — мне кажется, что ты ошибся.

Но брат, казалось, не слышал ее. Он улыбался, как влюбленный идиот, прижимая к себе свою маленькую дочку и радостно смотрел на встречавших.

Не может быть, чтобы это был дом Виктории. Это невозможно, невероятно и просто смешно. Кристиана с ужасом рассматривала невысокий фермерский дом. Стены из темного бруса были покрыты толстым слоем штукатурки. Окна казались узкими, так как стены были увиты разросшимся вьющимся плющом. Сад был старым, и в нем росли сучковатые искривленные яблоневые деревья. Крыша дома была покрыта соломой. К дому вела пыльная дорога.

Это был не дом богатой наследницы, это был крестьянский дом. Но жена Филиппа шагала по неровной каменистой дорожке, лицо ее светилось радостью.

Кристиана не замечала очарования низких каменных оград, буйного цветения весенних цветов на клумбах неправильной формы. Не заметила она и покрытые нежной зеленью склоны холмов с пастбищами на них, свежевспаханные и недавно засеянные поля, которые стелились как богатые темные ковры, за которыми начинались густые леса.

Она видела только простой фермерский дом, и ее мечты об утонченности и роскоши оказались миражом.

— Филипп, — снова повторила Кристиана, голос ее немного задрожал, — не может быть, это совсем не то.

Филипп повернулся, чтобы ответить, но его внимание привлекла открывшаяся вдруг дверь дома. К ужасу Кристианы из дома внезапно выбежала орущая толпа рыжеволосых гигантов, высоких грубых мужчин в рабочих перепачканных брюках и в рубашках с закатанными рукавами на сильных загорелых руках.

Они окружили Викторию, радостно крича, обнимая и подбрасывая ее, словно ребенка, смеясь над ее элегантным дорожным костюмом из зеленого бархата. Виктория смеялась в ответ и, казалось, совсем не обращала внимания на то, что выбежавший из-за кустов коротконогий длинноухий пес начал радостно прыгать на нее, оставляя грязные следы от лап на ее элегантном красивом костюме.

— Филипп, — повторила Кристиана, голос ее дрожал и прерывался, — извини, mo frere[14]. Ты не сошел с ума? Что это, шутка?

Филипп повернулся к ней. Он переложил на другую руку спящего ребенка, на его лице играла блаженная улыбка, что совсем вывело из себя Кристиану.

— Никакой ошибки, поросенок. И, пожалуйста, говори по-английски. Мы не должны быть невежливыми и грубыми.

Кристиана в замешательстве что-то беспомощно пробормотала.

— Грубыми!? — закричала она, когда наконец обрела голос, — грубыми? Ты приехал в Англию, чтобы жениться на богатой наследнице, Филипп! Ты маркиз Сен Себастьян! Ты не можешь жениться на дочери-пастуха!

— Слишком поздно, — ответил Филипп, и голос его звучал так, как будто такое несчастье очень радовало его. — А что касается моего титула, то он достоин только заключения в Бастилию. А теперь веди себя хорошо, поросенок, а то я могу забыть прислать за тобой, и тогда ты останешься здесь навсегда.

Кристиана беспомощно хватала ртом воздух, думая, не стал ли Филипп действительно идиотом. Не веря своим глазам, она смотрела, как Филипп пошел по неровной дорожке и присоединился к шумной и радостной толпе, которая окружала его жену.

Кристиана продолжала стоять в дверях экипажа, забытая всеми, в то время, как высокие орущие мужчины приветствовали ее брата. Боже мой, Виктория говорила, что у нее есть братья, но это была не семья, а целая армия! Каждый из них был не менее шести футов роста, все были рыжеволосыми, но с разными оттенками рыжего цвета. Их яркие волосы сверкали на майском солнце.

А этот с редкими волосами и треснутыми стеклами очков мужчина? Не может быть, чтобы это был отец Виктории. Трудно было поверить в то, что этот маленький кругленький человек, отец этих высоких и крепких молодых людей. Из-под изношенного сюртука выглядывали концы его рубашки. Он пробирался сквозь толпу кричащих и смеющихся сыновей, радостные крики которых усиливались громким лаем собаки.

Длинноухая собака охотничьей породы вперевалку направилась к экипажу, глядя на Кристиану круглыми глупыми глазами и открытой пастью и счастливо помахивая хвостом.