Вася Долгопол бежал по аллее городского парка, напоенного запахом цветущих лип; на бегу достал из бокового кармана мини-передатчик, выдвинул антенну, нажал кнопку вызова ОБХС, а сам следил за худощавой темной фигурой далеко впереди.

— Слушаю! — отозвался в аппарате голос Звездарика.

— Алло, шеф! Это Долгопол… следую за Донором. В парке культуры. Он в сторону старых кварталов бежит.

— Вас понял, Лукович! — весело гаркнул начотдела. — Не упускай, сейчас будем.

Вася сложил передатчик, сунул в карман, наддал. Спиридон Яковлевич в трехстах метрах впереди тоже наддал, свернул через лужок для травяного хоккея к ограде парка. Оба были рослые, длинноногие — бежали хорошо.

…Они встретились на набережной, неподалеку от автомоста. Долгопол прогуливался, наслаждаясь ясным утром начала июля, любовался видами, но при всем том не отдыхал, а патрулировал. Был, так сказать, при исполнении. И даже в спецкостюме, поскольку до момента поимки С. Я. Математикопуло-Сидорова в ОБХС была объявлена непрерывная готовность № 1 для всех сотрудников — от выхода из дома и до возвращения домой. Тем не менее красоты летнего утра размягчили Васю, и, столкнувшись чуть ли не носом к носу с давним знакомцем, он растерялся.

Спиридон Яковлевич стоял у парапета, курил, любовался рекой. Затем бросил сигарету, направился в сторону пси-башни. Тут на него и натолкнулся Долгопол. Одет забулдыжный Донор на сей раз был вполне прилично: тонкий свитер, в меру обтягивающий грудь, светлые спортивные брюки; на ногах белые туфли с дырочками. Он был причесан, выбрит и попахивал хорошим одеколоном.

— Привет! — сказал Вася, улыбаясь. — Вот так встреча!

— Доброе утро, — тот взглянул бегло и равнодушно. — Простите, не имею чести вас знать, — и попытался пройти.

Голос был прежний, пропойно-сиплый, но облагороженный иными интонациями.

— То есть как это не имеешь чести? Очень даже имеешь, — Долгопол ухватил Спирю за руку. — А с кем мы по погребкам шатались, про четыре зуба пели? Кто меня на Кобищаны отвел?!

— Извините, — тот резко вырвал руку, — подите проспитесь! Всякий хулиган…— и быстро пошел вперед.

— Это я-то хулиган? Нет, постой! — Вася двинулся за ним.

Но Спиря бегом метнулся через проезжую часть — прямо перед лавиной машин, которым светофор как раз дал зеленый свет, помчал в сторону парка. Так он выиграл свои триста метров.

Донор добежал до ограды и спортивно, в два движения перемахнул через высокую решетку с остриями. “Гляди-ка, — поразился Долгопол, — будто и не алкаш”. Сам он уже вспотел.

Позади на аллее послышался рык машины и сигнал. Вася оглянулся: в открытом “козлике” подкатывали свои — Мегре на заднем сиденье, Семен Семенович рядом с водителем. Начотдела уже впрягся в реактивный ранец, затянул широкий пояс, застегнул крест-накрест тяжи. Как только машина сравнялась с Долгополом, крикнул:

— Где?

Вася указал. Звездарик, не дожидаясь, пока водитель затормозит, включил ранец сокращением грудных мышц. Струи сжатого воздуха вырвались с шипением из четырех дюз — две на поясе сзади, две впереди — и вознесли начальника Кимерсвильского ОБХС над деревьями. Он приложил руку козырьком против солнца:

— Ага, вижу! — И, набирая по параболе высоту, устремился к домам за парком.

Мегре тоже был в ранце; широкий пояс с дюзами едва сходился на его животе, сопла растопырились так, что другому человеку на сиденье места не оставалось. Комиссар вместо приветствия подмигнул Васе: молодец, мол, Лукович, я в тебя всегда верил! — склонился к рации, щелкнул тумблером, сказал в микрофон:

— Витольд Адамович, антенны радиоперехвата на “товсь!”. — Потом протянул Долгополу запасной ранец:— Облачайся, Вася. Теперь мы его возьмем.

Отданная Витольду команда была еще одним свидетельством всесторонней подготовки операции: учли возможность исчезновения сутей злоумышленника, его личности из тела тем же способом, как и у “убитого” на Кобищанах Долгопола. Такую возможность стали учитывать после того, как Звездарик в сопровождении Долгопола наведался к Фиме; это было через день после проводов НООСа.

Мальчик при виде Васи стал столбиком — с бледным лицом и широко раскрытыми глазами.

— Живой? Вот это да! — и посмотрел на Семена Семеновича с каким-то особенным удивлением: как на человека, которого недооценивал, а его, оказывается, надо принимать очень всерьез.

— Да, Фимочка, это тот самый Василий Лукич Долгопол, чей труп ты мне по телефону советовал забрать по известному адресу, — сказал начотдела. — Тебе Спиридон Яковлевич велел позвонить?

Мальчик опустил голову, молчал.

— И давно ты его знаешь, дядю Спирю? — настырно продолжал Звездарик. — Насколько хорошо, часто ли видитесь?

— Ну… я лучше всего его труды знаю, — сказал Фима.

— Какие труды?

— Научные. Хотя бы ту же “Математику личности”, вы же ее в прошлый раз в руках держали. У него много.

— Ага…— Семен Семенович многозначительно переглянулся с Васей: открылась еще одна грань богатой натуры Донора. — А где он живет и трудится? Ты у него бываешь или он у тебя?

— Я вам про дядю Спирю ничего не скажу, — заявил ребенок, — он хороший. Хоть что делайте!

Делать ничего не стали, ушли. Только в доме напротив поселилась под видом студентки-заочницы, приехавшей на сессию, оператор ОБХС Любаша — присматривать.

Но с этого момента стало ясно, что новизна идеи Мегре исчерпана, следует быть готовым к использованию ее противной стороной.

Вообще, полтора месяца после операций на Кобищанах и в Заречье прошли в подготовке. Особенно интенсивной стала она в последние три -недели, после головомоечного визита галактического контролера № 233 ГУ БХС; малый номер говорил об очень высоком ранге.

Его высокопревосходительство № 233 не пожелал воплотиться в земное тело, а вызвал агента 7012 к себе в пси-машину, в персональное ЗУ для высокопоставленных особ. Беседа с начальством носила характер обмена импульсами по двоичному коду. Но, когда сути комиссара вернулись в тело, его внешность отразила некоторые особенности этой беседы: сам по себе вспух и своротился набок нос, вокруг глаз залиловели фонари, на подбородке и в правой части лба выросло по гуле, а из нижней челюсти выломился зуб-резец. В сущности это был общеизвестный бехтеревский эффект обратного влияния психики на тело (типа “ожога внушением”), усиленный впечатлительностью Порфирия Петровича. Такой облик держался у него все время, пока он пересказывал отдельцам полученную в ЗУ информацию, и еще потом два дня.