Эта история случилась давным-давно, когда я еще жил в России, в пору моего юношеского увлечения химией. Я тогда был одержим идеей создания вещества, при приеме которого внутрь, у человека отвалится хуй, а взамен вырастет новый — свежий и сильный.

Помню сладостное, ни с чем не сравнимое, знакомое лишь первопроходцам ощущение, испытанное мною, когда у подопытного кролика хуй почернел и отвалился. Помню, как на другое утро, даже не позавтракав, устремился в лабораторию, дабы убедиться, что с кроликом все в порядке. И удостоверившись в полном успехе, я, как заправский алкаш, взял бутылочку с чудодейственным средством ладошкой «под дно», погрузил ее в глубину своего старенького ватничка и поспешил домой. На выходе из института я повстречал Светку Иванову, которую уже давно мечтал выебать, но, видимо, сама судьба предначертала ей испытать мой новый хуй, и я пригласил ее к себе домой на следующее утро.

Придя домой, я сразу выпил рюмочку эликсира; потом, содрогаясь и торжествуя одновременно, наблюдал, как чернел и отваливался мой хуй, а затем улегся в постель и, повернувшись к стеночке, уснул, полный надежд и сладких предвкушений…

Проснувшись с утра, я обнаружил, что хуй у меня вырос значительно длиннее, чем я ожидал. И не было бы в этом ничего плохого, если бы он не врос в стену. А он врос. Я попытался осторожно извлечь хуй из стены, но не тут-то было. Счастье еще, что ссать пока не хотелось.

«Экспериментатор хуев! — мысленно обругал себя я. — И надо же было лечь еблом к стенке!»

Попробуйте «въехать» в ситуацию: в Ленинграде, в собственной квартире на втором этаже «сталинского» дома лежал в постели человек с вросшим в стену хуем, не в силах высвободиться. Было от чего прийти в отчаяние.

Я немного повозился, пытаясь извлечь-таки хуй из стены, — безрезультатно. Пораскинув мозгами, я внезапно проникся спасительной идеей: нужно вновь принять эликсир, оставить этот хуй в стене и отрастить новый! Мысль хорошая, да вот беда — бутылочка стояла на письменном столе, до которого мне было не дотянуться. Из полезных в сложившейся ситуации предметов в зоне досягаемости находился лишь телефон, что уже являлось удачей, поскольку мне очевидно требовалась посторонняя помощь. Я размышлял, кому бы позвонить. Обратиться в милицию, скорую помощь или жилконтору было верным способом загреметь в дурдом. Попробовать позвонить друзьям? Лучшей кандидатурой казался Леха Ермолинский, имевший ключ от моей квартиры, но у него не было телефона. Поразмыслив, я позвонил Расину.

— Яков? Срочно отправляйся к Ермоле, и вместе приезжайте ко мне. И пусть Леха захватит ключ от моей квартиры, я открыть вам не смогу.

— Старик, к чему такая спешка? Я еще в постели.

— Яков, срочно!

— Да что случилось-то хоть объясни! Не могу же я так, не поссав…

— Поссышь по дороге! Я тут вообще не могу поссать!

— Так у тебя, наверное, трипер, а я причем?

В конце концов я заорал неблагим матом, и Расин проникся.

Я взглянул на часы. Эти мудаки приедут, дай бог, часа через полтора, а через час должна прийти Светка, которой никто не откроет дверь.

Минуты тянулись томительно. Прошло полчаса, а я все возился с хуем — сжимал его, мял всячески, пытаясь уменьшить в диаметре, но он, сволочь, не вылезал. И нет чтоб хуй был какой хуевый! Так ведь хороший вырос — свежий, белокожий, толстенький, а не хочет, падла, вылезать из стены!

Светка опоздала, а через пять минут после ее звонка объявились Расин с Ермолинским и застали ее на лестничной площадке. Увидев меня ебущим стену, все трое порядком прихуели, а выслушав мой рассказ, начали надо мной стебаться. В Светке, правда, сочувствие довольно быстро возобладало над природным ехидством, но к тому моменту Леха Ермолинский уже прочно завладел бутылочкой с эликсиром и не торопился с ней расставаться.

— Да, старик! — вещал Леха. — Приличным ты все-таки сапогом оказался. Я вот не слишком силен в науках, так и не лезу в чужую залупу… Бля, еще ни один хуец не попадал в подобную передрягу!

Леха был тогда чемпионом Ленинграда по шахматам. Большую часть времени мы с ним сидели в пивнухах и обсуждали режим. Занимались мы этим и при Брежневе, и при Андропове, и при Черненко, и при Горбачеве. Мы никогда никого не стеснялись, благо халявные уши всегда находились. Какую хуйню мы несли! Про сотни миллионов политзаключенных, про переполненные подвалы КГБ… Самое интересное, что если бы нас хоть раз действительно забрали в КГБ и как следует там отпиздили, то тем самым наш словесный понос получил бы естественное подтверждение. Но никому мы не были нужны.

С тех пор много воды утекло. Леха уже неоднократный чемпион Соединенных Штатов, вероятно, сильнейший гроссмейстер Америки, вплотную приблизившийся к мировой элите. И хуйли толку?! Нас словно обокрали! Каким ореолом были прежде овеяны имена «сваливших» гроссмейстеров, выступавших под чужими флагами, запрещенных даже к упоминанию центральными газетами и программой «Время»! Но то было прежде. А в девяностых Леха неоднократно возглавлял американскую команду и в матчах США — СССР, и во встречах США — Россия, и никого это уже не интересовало; российская пресса даже симпатизировала «американской русскоязычной команде». Однажды на открытом первенстве Западных Штатов в Неваде турнирная судьба столкнула нас с Лехой. Четыре часа бились; конечно, он выиграл. На сцене сидели; возле каждого звездно-полосатый флажок. Попади такая фотография «при старом режиме» в городской шахматный клуб имени Чигорина! Представляю на секундочку. А теперь? Теперь совдепы «всем чемоданом» подваливают на все эти западные турниры.

С падением Совдепистана политическая жизнь перестала быть интересной. Даже хоккей теперь не тот. Раньше, бывало, приезжали в Штаты наскипидаренные мужики в красных свитерах с полковником Тихоновым во главе…

Ну, хуй с ним. Где я застрял? Лежу я, значит, с вросшим в стену хуем, а Леха с Расиным надо мной стебутся.

— Вечно ты, Валера, суетишься, — говорил Расин. — То ты культурист, то каратист. Теперь химик. Вот и допрыгался.

— А хуйли он допрыгался?

— возразил Леха. — Изобретение как раз очень полезное. Дадим ему сейчас хуевого зелья, да вырастет у него новый хуй.

— У него и старый был неплохой, — рассудительно заметил Расин.

— А ты почем знаешь? — подозрительно уставилась на него Светка.

Похожий на сионского мудреца, Расин большую часть своей жизни — и в России, и в Америке — провел в горизонтальном положении. Абсолютно неспособный ни к какой деятельности, он вел, если можно так выразиться, созерцательный образ жизни. Работал Расин дежурным по переезду. Сидел сутки через трое в уютной будочке рядом с железнодорожными рельсами, а если раз в коем веке мимо проезжал товарняк, Расин махал ему красным флажком. А в будочке у него комнатка, а там диванчик, цветной телевизор, столик с зеленым сукном… Самой заветной моей мечтой было работать там же, где и Расин, но меня не брали из-за высшего образования. Теперь я давно уже живу в Америке и тружусь на одной из самых знаменитых и крупных кампаний. Не американской, кстати. Хозяин проведывает нас раз в год; к его визиту у нас перекрашивают полы в помпезные цвета (на один день — как только он уезжает, перекрашивают обратно); продукцию в этот день возят в объезд, чтобы не царапать пол; работают медленно, дабы не развозить грязь; урны прячут — неэстетично. На фоне этого маразма меркнут самые восторженные рассказы пьяных дембелей о том, как они встречали генералов. И ничего — хозяин богатеет. На пятьсот рабочих три сотни служащих — преимущественно бездельников, только треплющих друг другу нервы. На хера для них создают должности — не знаю, но вижу, что денег на это хватает. А вот на организацию дежурства по переезду денег нет. Между тем, существуют люди, самой природой созданные для дежурства на переезде. Например, я.