— Но ведь все это не настоящее, верно? И этот облик, и этот возраст…

— Зато этот возраст почти как твой. Я выбрал его специально, чтоб быть к тебе ближе. А тело — так и вовсе самое настоящее. Оно дышит, качает кровь по венам, оно чувствует, — в его голосе сквозило едва ли не самодовольство. — Погладь.

— Что? — слегка оторопела я.

— Что хочешь. Лицо, плечи, живот. Тебе разве совсем не хочется? Я стройный, мускулистый, у меня красивая гладкая кожа. Неужели не впечатляет?

— Впечатляет, — соглашаюсь скорее потому, что он напрашивается на эти слова. Впечатлило меня его обещание жестоко меня выпороть. А тело — оно скорее смущало. Потому что это неприлично — быть обнаженным. Потому что вчера это было совсем другое тело. И да, потому что вчера я его не видела. А сейчас я снова чувствовала себя девственницей, не знавшей еще мужчин. И сама мысль, что мне надо прикоснуться к нему, дико смущала.

— Ну, скажи: «Лис, мне нравится твое тело», — настаивал он. — И погладь.

Подняла чуть дрожащую после всего пережитого руку и осторожно провела от его плеча до груди. Странно, но прикоснуться к нему оказалось проще, чем хвалить его тело. Есть вещи, которые вслух произносить совсем неприлично.

— Разве Лис — это настоящее имя? — спросила вместо этого.

— Роз-зи, — протянул он невыносимо низко и вибрирующе. — Ну что ты прицепилась: настоящее, ненастоящее. Главное, что все оно мне нравится. Я хочу так выглядеть и хочу, чтобы ты так меня называла. Разве этого не достаточно?

— Нет. Я хочу знать, в чьей власти я оказалась. Хочу знать, как вы выглядите, как вас зовут, куда вы меня везете, что ждет меня там…

— Как много желаний, Роззи, — улыбается этот гад. — А я хочу чувствовать твои руки на своем теле. И против губ тоже ничего не имею.

— Можем договориться. Покажите мне свой истинный облик и я…

— А если нет, Роззи? — не дает он договорить. — Если мой истинный облик не настолько привлекателен, чтоб юная девушка захотела дарить ему свои ласки? А главное — что, если я в этом облике вообще ничего не почувствую? Зачем мне тогда оно? Для страсти и наслаждения я создал именно это тело. И оно просто жаждет твоих ласк. А ты хочешь обидеть его пренебрежением. Нехорошо, — он обхватывает меня за талию и резко перекатывается так, что я оказываюсь на нем сверху. — Смотри, я весь твой.

Лежать на нем для меня слишком уж некомфортно. Я отталкиваюсь от его плеч и сажусь. И вижу, как вспыхивают удовольствием его глаза. И смущаюсь еще сильнее: я без одежды… на нем… верхом… А он рассматривает мою грудь, мой живот… меня всю! Свожу локти, пытаясь прикрыться, и закрываю ладонями лицо. Нет, я не могу так, я не готова!

Он легко сдвигает меня себе на бедра и садится, обнимая меня за спину.

— Слишком сложно решиться, да, Роззи? — мягко шепчет на ушко. — Проще быть связанной жертвой и вообще ничего не решать? Ну, хорошо, давай попробуем вместе, — он осторожно отнимает мои руки от лица и перекладывает себе на плечи. Успокаивающе поглаживает меня по спине. — Вот так. Это просто приятно и совсем не страшно, верно?

Киваю. Немного нервно, но все-таки киваю. И обнимаю его крепче, чтобы спрятать лицо у него на плече.

— Трусишка, — он мягко целует меня в шейку, цепочкой поцелуев переходит к плечу. Я чуть вздрагиваю, мгновенно покрываясь мурашками. — Такая чувственная, а чувствовать боишься. Ну ка, давай, посмотри на меня.

Чуть отстраняюсь — только чуть, дальше он не пускает — и смотрю: синие, нет, васильковые глаза лукаво поблескивают сквозь длинную спутанную челку, рельефные губы чуть подрагивают, сдерживая усмешку…

— Поправь мне волосы, — просит это чудовище.

— Что?

— Челку. Разве тебе не хочется ее поправить? Убрать с лица, освободить мой лоб, дать возможность глядеть на тебя не сквозь завесу волос… Самой взглянуть мне прямо в глаза…

— Я бы взглянула, — не могу спорить с очевидным. — Только ведь это не те глаза, — а рука все-таки тянется к волосам. Он прав, мне хотелось, только я не решалась. А эта челка прямо-таки создана для того, чтобы убирать ее с глаз. Да, для этого она и создана. В прямом смысле.

— И чем же глаза не те? Тебе не нравится насыщенный синий цвет? Любишь прозрачно-голубые?

— Нет, я люблю смотреть в глаза того, с кем говорю. А сейчас у меня чувство, что я говорю с маской. С куклой, которую мне подсунули вместо настоящего человека.

— А ты привереда, Роззи, — и губы его легко растягиваются в обаятельнейшей улыбке. — А как же: «Глаза — зеркало души»? Разве в моих глазах ты не видишь душу?

— А у тебя она есть?

— А что же тогда у меня есть? Что является мной, если это не тело?

— Я не знаю, — его глаза заколдовывали. Я действительно убрала его челку — и запуталась пальцами в его волосах. Хотелось скользить и скользить, разбирая пряди. А взгляд все никак не могла оторвать от его нереально ярких васильковых глаз. Совершенно нечеловеческого оттенка. Глаза — зеркало души? Так что же прячется на дне этих?

— А губы, Роуз? Тебе ведь нравятся мои губы?

Сглатываю. И вот что я должна сказать?

— Только когда они улыбаются, — нахожусь с ответом. — Я не люблю, когда они произносят слова, которые меня пугают.

— Тогда погладь их. Проведи пальчиком. Ну же.

Провожу. Потому что он велел или потому, что мне самой этого хочется? Потрогать того, кто трогал меня вчера… Кто владел мной вчера, и будет владеть сегодня. Он ведь будет владеть, я знаю, он не отпустит.

Его губы мягкие и такие горячие. Очень нежные по сравнению с кожей вокруг. Он чуть приоткрывает рот и поводит головой из стороны в сторону, и уже не понять, это я глажу его губы, или его губы тихонько поглаживают мои пальцы. Целуют. И даже засасывают в рот. Я испуганно вырываю руку. Он смеется.

— А теперь ты позволишь мне? — и уже его пальцы ложатся мне на губу. Легко, невесомо… Но ведь они в перчатках!

Отворачиваюсь.

— Может, снимите?

— Мы вроде договорились на «ты», — он не настаивает, чуть гладит мне щеку и опускает руку. — Увы, малыш, не могу. Готов снять все остальное, если захочешь.

— Не захочу.

Он лишь улыбается. Он знает, что это ложь. И знает, что я это знаю.

— Тогда остаются только губы.

И эти губы тянутся ко мне, чтоб захватить меня в плен. И начинают так мягко, вкрадчиво, словно прося разрешения, словно готовые отступить… Но я ведь знаю, они не отступят. И я не хочу, чтоб они отступали. Слишком сладко. Так кружится голова. И дыхание сбивается. И такая истома… Тело жаждет его прикосновений, оно ищет их.

И его руки не подводят. Они сжимают жаждущую ласки грудь, чуть массируют, пощипывают соски, пронзая тело иголочками острой боли, неотличимой от наслаждения. И тут же вновь ласкают, словно стремясь загладить вину. А губы все целуют, целуют, и мои пальцы скользят в его волосах, словно боясь, что он попытается отстраниться.

Он не отстраняется, он просто спускается поцелуями ниже — ласкает мне шею, обцеловывает ключицы. И касается губами груди — раз, другой, третий, затем захватывает в плен сосок, чуть посасывает, заставляя меня стонать и выгибаться от наслаждения, а его руки скользят по спине — лаская ее, поддерживая, не давая мне отстраниться.

Вот только я и не хочу отстраняться. Откинув голову и зажмурившись, я позволяю себе чувствовать, только чувствовать, отсекая ненужную реальность. Его губы ласкают мой второй сосок, возвращаются к шее, целуют за ушком, играют с мочкой, в то время как руки ласкают оставленную вниманием грудь.

— Эгоистка, — хрипло шепчет он мне между поцелуями. — Кажется, я вчера воспитал жадину, способную лишь принимать чужие ласки. А как же дарить самой, а, Роззи? Кто собирался изучать меня на ощупь? Я тоже люблю, когда меня целуют.

Чуть вздрагиваю смущенно. Да, в самом деле, впитывая всей кожей его ласку, я замерла, отчаянно вцепившись в его плечи и боясь шевельнуться. Потому что вчера он сам приучил меня к этой неподвижности!

— Ну же, Роззи, — настаивал этот искуситель, — попробуй, это тоже приятно.